— Нашла-ли ты, Фаншон? — спросил Ландри, подходя к ней.

— Мне часто попадаются такие листья, — ответила она, — но напрасно говорят, будто это приносит счастие, мне оно ровно ничего не принесло, хотя у меня есть в моей книге три ветки.

Ландри присел к ней, намереваясь побеседовать. Но вдруг он так смутился, что не мог сказать ни слова и молчал. Ничего подобного он не испытывал с Маделон.

Его смущение передалось и Фадетте. Наконец, она спросила его, почему он на нее смотрит с таким изумлением?

— Может быть, ты поражен моей новой прической? Я послушалась твоего совета, теперь стану прилично одеваться и хорошо вести себя. Но я боюсь, что всем это бросится в глаза, начнут смеяться, что я напрасно стараюсь себя украсить, вот отчего я прячусь.

— Пусть говорят, что угодно, — возразил Ландри, — не все-ли равно? А я решительно не понимаю, отчего ты так похорошела сразу? Уверяю тебя, сегодня ты просто хорошенькая, и только слепые этого не увидят.

— Не смейся, Ландри, — сказала маленькая Фадетта. — Говорят, что красавицы теряют голову от своей привлекательности, а дурнушки — от своего уродства. Я привыкла быть пугалом и не хочу поглупеть, вообразив, что я стала хороша. Но ведь ты пришел поговорить со мной о другом. Скажи, как идут твои дела с Маделон? Простила-ли она тебя?

— Я вовсе не пришел сюда затем, чтобы говорить о Маделон. Не знаю даже, сердится-ли она или нет; знаю только, что ты отлично с ней говорила, за что большое тебе спасибо.

— Значит, ты от неё знаешь о нашем разговоре? Стало быть, вы помирились?

— Мы вовсе не так сильно любили друг друга, чтобы ссорится или мириться. А ваш разговор мне передаю одно доверенное лицо.

Маленькая Фадетта вся вспыхнула, прежде никогда не играл яркий румянец на её щеках; волнение и радость украшает дурнушек, она вдруг похорошела. Ее волновала мысль, что Маделон передала её слова и высмеяла её любовь к Ландри.

— Однако, что сказала тебе про меня Маделон? — спросила она.

— Она мне сказала, что я болван и никому не могу нравиться, даже и тебе. Ты презираешь меня, избегаешь и прячешься от меня всю неделю, не желая меня видеть. А я то всю неделю искал тебя и бегал всюду. Значит, все смеются надо мной, Фаншон, всем известно, что ты не отвечаешь на мою любовь?

— Вот так злая выдумка! — ответила изумленная Фадетта;— она не разгадала своим колдовством, что Ландри хитрил: — Я не думала, что Маделон так коварно лжет. Не сердись на нее, Ландри, это говорит в ней досада, она любит тебя.

— Весьма возможно, — сказал Ландри. — Теперь я понимаю, отчего ты так добра ко мне. Ты все мне прощаешь, потому что равнодушна ко мне и тебе нет дела до меня!

— Я не заслужила твоих упреков, право, я не заслужила их, Ландри. Я никогда не говорила всех этих глупостей, это тебе все выдумали. Я совсем не то рассказывала Маделон. Эта наша с ней тайна, но я тебе ни в чем не повредила и только показала мое уважение к тебе.

— Слушай, Фаншон, будет нам спорить о том, что ты говорила или чего ты не говорила. Дай-ка мне совет, ты так хорошо все понимаешь. В прошлое воскресение, в каменоломне, я почувствовал к тебе такую сильную и необъяснимую привязанность, что всю неделю не ел и не спал. Я от тебя ничего не скрою, ты ведь так проницательна, что сама догадаешься. Признаюсь, что я стыдился моего чувства на следующее утро и хотел всячески спастись от такого сумасшествия. Но вечером снова повторилось мое безумие; я даже перешел ночью через брод, не пугаясь проделок блуждающих огоньков; я сам над ними смеялся и не обращал на них внимания. И вот с понедельника я хожу каждое утро как дурак, все смеются над моей любовью к тебе, за то вечером мое чувство берет верх над моим ложным стыдом. Сегодня ты миленькая и спокойная; если ты останешься такой, все прошлое забудется через две недели, и многие последуют моему примеру. Будет очень понятно, что ты всем нравишься, я буду вовсе не исключением. А все-таки, не забудь, что я тогда попросил у тебя позволения поцеловать тебя, когда все тебя считали некрасивой и злой; помни это воскресенье, в день св. Андоша; твои слезы в каменоломне. Признаешь-ли ты мое право? Убедил-ли я тебя?

Маленькая Фадетта молча закрыла лицо руками. Прежде Ландри приписывал свою любовь тому, что на него подействовали её слова Маделон об её чувстве к нему. Но теперь увидел, как она смущенно склонилась, он испугался, что она нарочно все выдумала, чтобы помирить его с Маделон. Эта мысль его огорчила и подзадорила. Он отнял её руки от лица и увидел её бледное и печальное лицо, он стал осыпать ее упреками за то, что она молчит на его безумные слова. Тогда она бросилась на землю, вздыхая и ломая руки, она задыхалась и, наконец, потеряла сознание.

Ландри очень испугался и стал растирать ей руки, чтобы она пришла в себя, они были холодные, как лед, и безжизненные, как дерево. Он долго грел их в своих, пока она не очнулась и не выговорила:

— Мне кажется, что ты со мной играешь, Ландри. Но над некоторыми вещами нельзя шутить. Пожалуйста, оставь меня в покое и забудь меня; когда что-нибудь тебе понадобится, приди и попроси, я всегда с удовольствием постараюсь исполнить твою просьбу.

— Фадетта, Фадетта, так нехорошо говорить! — сказал Ландри. — Ведь вы сами смеялись надо мной, показывая, что вы меня любите, а сами ненавидите.

— Как, — воскликнула она грустно. — Что я вам показывала? Я предлагала вам братскую дружбу; она была бы вам приятнее, чем дружба вашего близнеца, потому что я не ревнива. Ведь я старалась помочь вам, а не помешать вашей любви к Маделон.

— Это правда, — сознался Ландри, — ты воплощенная доброта и я не смею упрекать тебя. Прости меня, Фаншон, позволь мне любить тебя, как я умею. Конечно, моя любовь к тебе не будет так спокойна, как к близнецу и сестренке Нанетте, но обещаю тебе, что никогда не поцелую тебя без твоего разрешения, если это тебе неприятно.

Ландри пришел к заключению, что Фадетта любила его дружески и мирно, он никогда не был пустым хвастунишкой. Он так стеснялся с Фадеттой, точно не слыхал её разговора с красивой Маделон.

За то маленькая Фадетта была проницательна; она догадалась, что Ландри безумно в нее влюбился, и это сознание наполнило её душу таким блаженством, что в первую минуту она обомлела. Но она дорожила своим легко приобретенным счастием и потому не сдавалась сразу, не желая охлаждать Ландри слишком быстрой победой. Он просидел с ней до ночи и все не мог с ней расстаться; он еще не смел напевать ей любовные речи, а довольствовался тем, что смотрел на нее и слушал её голос. Он забавлялся с скакуном, который бегал недалеко от сестры и скоро к ним присоединился. Ландри ласкал его и скоро заметил, что бедный мальчик был не зол и не глуп с теми, кто был добр к нему. За один час он так освоился и привык к близнецу, что целовал его руки и называл его «мой Ландри», как и сестру звал «моя Фаншон». Ландри почувствовал к нему нежность и сострадание; он находил, что напрасно презирали бедных детей, которые нуждались в ласке и любви, чтобы сделаться лучше и добрее.

С этого дня ежедневно Ландри видел маленькую Фадетту; если он встречал ее вечером, ему удавалось поговорить с ней; за то днем она не могла останавливаться долго, но он все-таки радовался возможности поглядеть на нее и перекинуться с ней несколькими словами. Она все так же хорошо одевалась и вела себя тихо, вежливо разговаривая со всеми; это нельзя было не заметить, и постепенно переменили с ней тон и обращение. К ней перестали придираться, так как она стала благоразумна и перестала дразнить и насмехаться над всеми.

Но общее мнение не меняется, к сожалению, с такой быстротой, как наши решения; довольно много времени прошло, пока общее презрение к ней обратилось в уважение, и отвращение заменилось благосклонностью. Позже вы узнаете, как постепенно произошла эта перемена, а в настоящее время не придавали большего значения хорошему поведению Фадетте.

Несколько добрых стариков и старушек иногда судили и рядили детей и подростков, сидя под старыми орешниками; эта молодежь выросла на их глазах и они считали себя как бы их родителями. Они глядели, как некоторые танцевали, а другие играли в кегли, и рассуждали о них.