Если верить Нитхарду, сыновья Людовика Благочестивого, конфликтуя, сожалели об этом. Ответственность за разлад они перекладывали друг на друга. Май 841 г.: Людовик Немецкий и Карл Лысый набрали войска и хотят сохранить их, а возможно, и увеличить их численность. Они созывают собрание епископов и магнатов, они отправляют посольство, заклиная брата Лотаря вспомнить о всемогущем Господе, о мире между братьями-христианами. Послы даже должны были «предложить ему всё, что могли найти ценного в лагере, за исключением лошадей и оружия»^{214}. Уступить можно всё, кроме самого главного.

Однако Лотарь тянул время. Он ждал подкреплений от Пипина II Аквитанского. Оба его брата не обманывались на его счет, но, видимо, сочли, что надо пойти на этот риск, — пусть в качестве виновника сражения плохо выглядеть будет Лотарь. Столкновение все-таки произошло 25 июня 841 г., при Фонтенуа-ан-Пюизе. Фактически это сражение состояло из разрозненных стычек: часть оста Лотаря лихо приняла в нем участие, другая уклонилась, стоявший немного Далее со своими силами Бернард Септиманский сохранил нейтралитет. Одержав полную победу, Людовик и Карл решили прекратить преследование из сострадания к побежденным: им было достаточно, что за ними осталось поле боя^{215}, где лежало слишком много убитых и уже начинался грабеж. В воскресенье они не тронулись с места и благочестиво похоронили как друзей, так и врагов. Они заявили о прощении беглецов, то есть провозгласили мир с ними, и собрали собор, оповестивший, что эта битва была Божьим судом. Тем самым собор отпустил грехи священникам, которые сражались, а также остальным бойцам, кроме тех, кто на тайной исповеди признается, что действовал по «гневу, ненависти, славолюбию». Для спасения души погибших объявили трехдневный пост. Надо ли говорить, что тем самым эти люди показали себя в большей мере христианами, чем Меровинги VI в.? В том, что касается покаяния, они фактически воплотили в жизнь новое христианство по сравнению с поздней Античностью… С 600 г. утвердилась четкая система тарифицированных и допускающих повторность покаяний и искуплений. Церковь, чтобы сделать средневековое общество более нравственным, ввела настоящую шкалу грехов по степени тяжести, с искуплениями и отпущениями ad hoc [на конкретный случай (лат.)]. Таким образом она могла способом, наиболее гибким и соответствующим обстоятельствам, влиять на нравы, цивилизуя их… если только не способствовала их очерствению, коль скоро искупить можно всё, заплатив положенную цену! При виде зрелища после битвы при Фонтенуа можно было бы умилиться проявлению столь христианских чувств, а также догадаться, что они были бы еще более христианскими, если бы показали себя утром и не допустили ни сражения, ни смертей. Сразу же возникает подозрение, что средневековое христианство предпочитало проповедовать Евангелие «кстати», чем «некстати», то есть проявляло тенденцию, скорей, формировать мораль на основе нравов знатных воинов (исходя из рациональных поступков, необходимых в их классовых интересах), чем пытаться менять эти нравы. И такое подозрение никогда надолго не покидает историка рыцарства и даже побуждает искать другие исторические факторы, кроме более или менее сильного в целом «давления христианства», которые могли повлиять на эволюцию, описываемую им…

В борьбе братьев-Каролингов сражение при Фонтенуа ничего не решило. Может быть, оно позволило бы Лотарю, если бы победил он, выиграть войну. Но, разбитый, он попытался, что было совершенно естественно, расколоть единый фронт победителей и сделал соответствующие предложения Людовику Немецкому. Однако последний подчеркнуто продемонстрировал верность союзным отношениям с Карлом во время знаменитой встречи в Страсбурге 14 февраля 842 г. В то время как старший брат действовал «огнем, грабежом и убийством», как с пристрастным отношением к нему сообщает Нитхард[53], у обоих других на устах были только любовь к Богу и общее благополучие.

Итак, Людовик Немецкий и Карл Лысый вполне единодушны; они блещут красотой, доблестью и мудростью. Обремененные остами, они не могут организовать обычную охотничью вылазку, как обычно делали магнаты в угодьях, где водилась дичь. Надо занимать и обучать войска большими маневрами, и перед нами разыгрывается нечто вроде батального «спектакля», без ран и оскорблений, пленений и выкупов. Пехотинцы Карла и Людовика поочередно то атакуют, то бегут, как в отрепетированном балете, и всякий раз один из королей и его всадники преследуют бегущих^{216}. Это несколько напоминает будущие большие турниры XII в., но различий больше: это не спектакль, а развлечение в тылу настоящей войны, и конных победителей не награждают ни почестями, ни деньгами, — это не институт турниров, появление которого нам еще предстоит поместить в специфический исторический контекст. Можно ли сказать даже, что это было распространенным обычаем времен Каролингов? Может быть, эту игру придумали для данного случая, и она больше не получила развития — поскольку аналогичных обстоятельств больше не возникло. Но о собственно воинских обычаях каролингских времен мы знаем настолько мало, что этот вопрос надо оставить открытым, как и вопрос о «посвящении» в IX в.^{217}.

В следующем году Верденский договор (843 г.) надолго примирил всех троих братьев и разделил между ними каролингский мир поровну — каждому достались часть Франкии и дополнительные земли. И в течение последующего полувека (сорока пяти лет) настоящих войн между братьями было мало. Вторжение Людовика Немецкого через Лотарингию в королевство Карла в 858 г. — не более чем политический набег, которому, кстати, даже поддержка со стороны «Ганелона» Санского (Венилона) не принесла успеха. Настоящая битва произошла только между Карлом и сыновьями Людовика в 876 г. при Андернахе[54].

Но в 843 г. для Карла Лысого настало время принять во владение свою долю и дать отпор сепаратистам земель, прилегающих к его Западной Франкии, — Аквитании Пипина II (его племянника, о котором в Вердене «забыли»), опирающегося на Гасконь, и Бретани. В то же время королевство Карла Лысого оказалось самым уязвимым для норманнских набегов.

Норманны, казалось, свирепствуют с дозволения Бога. Они поднимались вверх по рекам на своих драккарах, и скоро их экипажи даже стали перемещаться пешком и на конях, группами, которые то соединялись, то рассеивались, грабя страну, а перед ними шло «кровавое видение»^{218}.

Особо знаменит плач монаха Эрментария, перечисляющего ряд взятых и разграбленных городов: «Нет пощады почти ни одному поселению, ни одному монастырю. Все люди бегут, и редко кто-то осмеливается сказать: “Останьтесь, останьтесь, сопротивляйтесь, боритесь за свою страну, за своих детей, за свою семью”. В своем оцепенении, среди внутренних распрей, они выкупают ценой дани то, что должны были бы защищать с оружием в руках, и оставляют королевство христиан на погибель»^{219}.

История Франции, написанная в Новое время, опиралась на Эрментария и драматизировала воздействие норманнов на каролингский мир, тем самым дискредитируя его элиты. Однако эти противники не были абсолютно неизвестными, и нельзя сказать, что на них было никак невозможно повлиять. Недавние исследования выявили факты, которые не вписываются в прежнюю концепцию и ранее оставались незамеченными. Мы уже видели, что Людовик Благочестивый в 826 г. на празднествах в Ингельхейме установил прочную и, может быть, опасную связь с «королем» Харальдом. Действуя в том же духе, его сыновья в 830-е и 840-е гг. приобрели себе друзей и «людей» среди вождей викингов, разбойничавших в империи. В 841 г. у Лотаря вассалом был некий Харольд[55], которого он послал разорять земли своих братьев-врагов, Людовика Немецкого и Карла Лысого. Пипин II Аквитанский, его племянник и союзник, был принесен в жертву при Верденском разделе 843 г., дядья практически его обделили, и его обиду можно понять: он призвал себе на помощь против Карла Лысого норманнские ватаги. Последний, конечно, не отставал: так, Джанет Нельсон догадалась, что разоритель Парижского региона в 845 г. по имени Рагнар был не кем иным, как «человеком» Карла, оказавшим здесь яростный нажим затем, чтобы ему заплатили^{220}. Перед лицом опасности король Карл изъявил готовность, подобно германскому вождю былых времен, умереть, чтобы защитить родину, и действительно сказал это в своем политическом заявлении, но ему хватило мудрости ничего не предпринимать и заплатить дань, чтобы шайка Рагнара ушла.