, Николай захохотал и озорно закричал ему вслед:

В другом месте славу ищите! Здесь занято.Через лыжников он сумел связаться со штабом полка и предстал передо мною сияющий. Спросил:- Угадай, что сказал командир полка?Я промолчала. Усталость опять навалилась вдруг, да такая – хоть замертво в снег.- Он сказал: “Спать, герои!” – улыбаясь, продолжал разведчик.- Герои... – усмехнулась я, направляясь к окопу Шугая.А то скажешь – нет? – Николай шел сзади и перечислял наши заслуги: – Двадцать два покойника, один пленный да трофеи...Отвяжись, бахвал, – отмахнулась я. – Я сплю на ходу.В доме, у которого наш Орлик мирно похрустывал овсом, я брезгливо скинула с самодельной деревянной кровати примятый ворох соломы, улеглась на голые доски и провалилась в небытие.Проснулась от громкого смеха. Кто-то смеялся, да так сочно, заразительно, что и я улыбнулась спросонок. С Николаем разговаривал сам комдив. Это он так смеялся, слушая рассказ командира разведки. Тут же было всё наше полковое начальство.Я взглянула на свои босые ноги и инстинктивно подобрала их под шубу. Подумала: “Кто же меня разул? Ведь я свалилась прямо в валенках”. Шугай точно караулил мое пробуждение: подал теплые портянки и сухие валенки.’- Какая роскошь, – тихо сказала я, – большое спасибо.Таежник усмехнулся в бороду и подал котелок с горячим кипятком.Потом, – шепнула я ему, прислушиваясь к говору.Да, это здоровый’ щелчок по самолюбию Сизова,- смеясь, говорил комдив. – Наступает по всем правилам военного искусства, а деревня наша! Ну молодцы! Что молодцы, то молодцы. А, проснулась, наконец! – закричал он, увидев, что я села на кровати. – Иди-ка, иди сюда, героиня.Я проворно обулась и пригладила рукою волосы.Ну как? – весело спросил комдив.Превосходно, товарищ полковник! Как будто заново родилась. Теперь можно вперед.Сначала меня поцеловал красивый комдив, потом командир полка и, наконец, начальник штаба. Меня поздравляли, смеялись и говорили все разом. Я искренне была удивлена: “За что такая честь?” Но об этом надо было спросить у Николая. Он прохаживался по избе гоголем. Мой вопрос его только рассердил:- Заслужили – вот и честь. Понятно?Уже на улице, увидев меня, Рогов недовольно сказал:Рыщет, как тать в нощи... За призрачной славой гонялась?Да, но не по своей воле, Евгений Петрович.И то уже неплохо. А я думал, сама напросилась, бросила взвод на произвол судьбы.Мы шли всю ночь. Правым плечом вперед пробивались через свистящую пургу. Северный ветер взвихривал и обрушивал на наши головы щедрые охапки сухого колючего снега, обжигал лица, запорашивал глаза.Колонна тянулась медленно. То и дело кто-нибудь падал, задерживая движение, и тогда, перекрывая вой ветра, кто-то невидимый в темноте зычно кричал:- Вперед! Солдаты вы или коровы на льду?Только к утру пурга стала затихать. Мы вышли к деревне Борщёвка. Батальон вступил в бой прямо с марша. Наступали роты Павловецкого и Горшкова, а нашу комбат направил в обход. Мы дали крюку добрых пять километров. Больше часа пробирались по дремучему заснеженному лесу и оседлали большак на правом фланге батальона, в тылу у немцев.Старший лейтенант Рогов собрал офицеров, поставил боевую задачу:- Мы вышли борщёвскому гарнизону в тыл, – сказал он. – Немцы будут отступать только по этому большаку, другого пути у них нет. – Евгений Петрович развернул карту:-Смотрите, кругом лес. В лес они не пойдут. Наша задача – встретить противника и гнать его обратно в Борщёвку. Возможно, что немцев больше, чем нас, но, – тут командир роты улыбнулся, – вспомним одну из заповедей Суворова: “Врага не считают, его бьют”. К тому же за нас внезапность – немцы не ожидают засады. Мы должны продержаться до подхода резерва полка. Без сигнала не стрелять. Зеленая ракета – начинают пулеметчики.Разошлись по местам, залегли в снег и стали ждать. Я расставила пулеметы веером. В центре, на самом большаке Непочатов, правее, метров на двести, – дед Бахвалов, левее и немного впереди – Лукин. Нафиков в резерве командира роты, его задача охранять наш тыл. Ко мне подошел Непочатов, озабоченно сказал: – Надо бы проверить пулеметы, не замерзла бы смазка.Ни в коем случае не стрелять! – возразила я. – Ведь мы в секрете.Не отказали бы, товарищ младший лейтенант, ведь всю ночь шли. Мороз всё-таки.Мы вдвоем обошли все огневые точки. Пробовали подвижную систему, поливали рамы веретенным маслом. Вроде бы всё в порядке: отказать не должны.Расчет комбата оправдался. Не успели мы озябнуть, как на большаке показались первые группы отступающих.Немцы шли пешком и ехали в санях, без всякого опасения, без сторожевого охранения. Встречный ветер слабо доносил со стороны Борщёвки ружейно-пулеметную стрельбу и негустые минометные залпы.Я лежала недалеко от пулемета Непочатова, рядом с Евгением Петровичем, и смотрела в бинокль. Чуть позади меня тяжело дышала Варя.Противник всё ближе, ближе. Не меньше двух рот. Я уже хорошо вижу их лица, сизые, небритые, с обмороженными носами. Отвороты летних пилоток натянуты на уши, и у многих головы по-бабьи повязаны платками. Стараюсь не волноваться и не могу. Сердце стучит где-то не на месте. Во рту пересохло. Покосилась на своего соседа, позавидовала его выдержке: ни один мускул не дрогнул на лице Евгения Петровича. За спиной у меня тихонечко заохала Варя:- Ох, милые мои, сколько их! Да стреляйте, стреляйте, ребятушки1 Ведь прямо на нас прут...Евгений Петрович, улыбаясь, посмотрел через плечо в ее сторону, негромко сказал:- Спокойно, Варвара. Они же нас не видят.Я взглянула направо, налево, и верно: ничего не видно на белом снегу. Только легкий едва заметный парок колышется над притаившейся цепью.Не более четырехсот метров отделяло нас от фашистов, когда в небо взвилась зеленая ракета. Прямо в лоб вражеской колонне ударил пулемет Непочатова. Фрицы, бросая упряжки, кинулись по целине вправо и попали под косоприцельный огонь деда Бахвалова. Повернули влево – застрочил пулемет Лукина. Залпом ударили противотанковые ружья взвода младшего лейтенанта Иемехенова, вступили в бой ручные пулеметы, гулко забухали винтовки, застрекотали автоматы.Враги заметались. Бросая груженые сани, оставляя на снегу раненых и убитых, повернули назад, поодиночке и группами уходили влево, к лесу. Кричали живые, кричали раненые, ржали перепуганные кони, волоча по полю перевернувшиеся сани. Рота поднялась в атаку.Едва смолк пулемет Непочатова, Пырков вдруг вскочил и стремительно бросился догонять стрелковую цепь.- Куда?! – закричали мы с Непочатовым разом.- Вернись!Но солдат точно и не слышал. С ходу затесался в ряды пехоты, и мы потеряли его из виду.Прорвавшись через цепь стрелков, прямо на нас неслись четыре немца, беспорядочно паля из автоматов.Я размахнулась и бросила навстречу бегущим гранату. Она не долетела, осколки профырчали над нашими головами.- И-эх! – выдохнул Непочатов, и одну за другойбросил три гранаты прямо под ноги бегущим.Вдруг завыли мины, одна, другая, третья. Разорвались в тылу, где-то у пулемета Нафикова.Я шарила биноклем по полю – искала вражеский миномет. На левом фланге у самого леса копошилась группа немцев. Ага, вот он. Лукин и дед Бахвалов, догоняя стрелков, меняли позиции.Непочатов! Миномет! – крикнула я и не узнала своего голоса. Подумала: “Неужели это я так кричу?”Волокушей! Сто вправо, на пригорок, к отдельной сосне! – скомандовал Непочатов.”Молодец! Хорошая позиция!” – отметила я про себя и побежала вперед, туда, где кипела рукопашная схватка. Обогнала Варю, перевязывавшую раненого солдата. Не останавливаясь, стреляла из автомата по вражеским минометчикам. Отличная цель на белом снегу. С новой позиции ударил пулемет Непочатова. Немецкий ротный миномет выплюнул еще несколько мин и умолк.Через полчаса всё кончилось. Рогов дал отбой. Не более чем полусотне вражеских солдат удалось скрыться в лесу. Двенадцать человек сдались в плен. Стрелки, рассыпавшись по белому полю, ловили лошадей. На трофейные сани уложили трех убитых и семь человек раненых.Ничего повоевали, – улыбаясь, сказал Непочатов.Ничего?!-возмутился дед Бахвалов. – Да ты никак, парень, ослеп? Вон сколько воронья набили! – повел он вокруг себя рукой.Отыскался Пырков. Улыбаясь во. всё лицо, он что-то жевал и совсем не чувствовал себя виноватым.Чтобы это было в первый и последний раз! – строго сказала я ему.В первый, как же! – усмехнулся Непочатов. – Его, черта, хоть за ногу к пулемету привязывай.Ты что, мазурик, места своего в бою не знаешь?! – рявкнул дед Бахвалов.И я невольно улыбнулась: наверняка Василий Федотович забыл, как сам когда-то собирался совершить турне по немецким траншеям.- Так я ж не виноват, товарищ младший лейтенант! – вскричал Пырков. – Я и не хочу, а бегу, как всё равно в спину меня кто толкает! Пятерых вот убил...- Довольно! – оборвала я его. – Нам такое геройство не нужно.Пока собирались, подошли отдохнувшие батальоны капитанов Горащенко и Ивана Рамаря. Миновав нас, пошли на преследование. Подъехал командир полка. Он молодо соскочил с саней, обнял Рогова и трижды крест-накрест с ним расцеловался. Улыбаясь, крикнул нам:Молодцы, товарищи сибиряки! Отлично действовали! Ваш батальон в Борщёвке будет отдыхать целые сутки. Там вас ждет кухня. Командир роты, представить списки особо отличившихся в бою!Есть представить списки! – ответил Рогов и спросил: – Как быть с ранеными немцами? Не менее сорока человек...Трофейщики на подходе подберут, – решил подполковник. И уехал догонять ушедшие вперед батальоны.Ко мне подошел Лиховских. Глаза лихорадочно горят – видно, еще не остыл после боя.- Ты жива, подруга дней моих суровых? Как видишь, и я жив-здоров.- Что у тебя с рукой? Опять ранен? – спросила я. Лиховских засмеялся:- Нет, на сей раз не раненый, а укушенный! Понимаешь, автомат я у него из рук выбил и вежливо так предлагаю: “Сдавайся, фон барон!” А он, невежа, зубами. Через рукавицу прокусил. Впрочем, это чепуха.Пленные жались в кучу. Одиннадцать немцев и один русский: плюгавый мужичонка в ярко-оранжевом полушубке и новых, подшитых кожей, валенках. Дед Бахвалов поглядел на него подозрительно, начальственно спросил:- А ты, мазурик, как затесался к басурманам? Какая тебя неволя занесла?Мужичонка заюлил глазами, завопил дурным голосом:Братушки! Неужто это я вас дождался?! Думал: пришел мой последний час. Заложником меня взяли. Из Касимова я,- он махнул рукой куда-то влево,- готовился предстать пред господом без покаяния, а тут...Помирать собрался, а нарядился, как на свадьбу, – перебил его дед Бахвалов. – Ну, да там разберемся, какой ты есть заложник.Братушки, отпустите за ради христа! Дома баба, ребятушки... Поди, извылись...Пойдешь с нами, – решил Евгений Петрович.Да не с Борщёвки я, братушки! А с Касимова! Мне надоть в другую сторону.Пойдете, куда приказано! -прикрикнул командир роты и, подав команду двигаться, тихо сказал Лиховских: – На твою ответственность.По дороге мужичонка пытался отстать. Вдруг схватился за живот и свернул в кусты.- Куда? – окликнул его Лиховских. – Вернись сейчас же!Мужик захныкал:- Живот что-то схватило, братушки. Дозвольте в кусточки... Живой ногой догоню...Лиховских подтолкнул его в спину:- Шагай, братушка, и не оглядывайся. Небось до деревни дотерпишь.На деревенской широкой улице первыми нас встретили галдящие мальчишки. Оглушили визгом и криками:Ведут!Рябцы, поймали!Сеньку Косого поймали!Дяденьки военные, не отпускайте его! Он пес немецкий!Он партизан выдал! И учительницу нашу!И Ваню Каплина!В колонне солдат послышался гневный ропот. Дед Бахвалов громко крикнул:- Я, мазурики, сразу увидел, что это за птица!Мужичонка не оправдывался. Втянул голову в плечи, смотрел на носки своих добротных валенок.На площади перед школой шел митинг. С высокого школьного крыльца выступал капитан Степнов. Солдаты и деревенские жители стояли полукругом у крыльца. Мы подошли и обнажили головы – на разостланных на снегу солдатских плащ-палатках лежали расстрелянные: пять молодых мужчин, девушка в белом свитере и мальчуган лет десяти. Молодая русоволосая женщина с непокрытой головой, сгребая худыми руками снег, обнимала ноги мертвого мальчика и плакала без голоса. Лицо девушки было изуродовано выстрелом в упор. Нахмуренная Варя пробралась через толпу к самому крыльцу и накрыла лицо расстрелянной марлевой салфеткой.Лиховских подтолкнул предателя к крыльцу. Толпа угрожающе зашумела. В голос заплакали женщины. Послышались крики:Кровопийца!Попался, иуда!Кто такой? Отвечай? – нахмурил брови комбат. Мужичонка молчал. Рухнул на колени и закрыл лицо руками.- Граждане, говорите кто-нибудь один! – обратился комбат к волновавшемуся народу.Из толпы выбрался старик с бородою до самого пояса, опираясь на суковатую палку, тяжело поднялся на крыльцо. Беззвучно пожевал губами, покачал головой в раздумье и вдруг заговорил гневным и совсем не стариковским голосом:Семен Криворотое это. Сенька Косой по прозванию. Староста наш, кость ему в глотку! – Старик повернулся лицом к расстрелянным, горестно покачал головой и так же гневно продолжал:Из-за него люди смерть приняли. Выдал, сволота! Почитай, месяц тому назад нашим партизанам лихо пришлось. Каратели наседали. Бой под Касимовом партизаны приняли. Вырвались. Через нашу деревню проходили. Раненых нам оставили. Спрятала их Анна Яковлевна у себя в подполье, все знали, один Сенька не знал. Выследил, вражина. Мальчонку Ваню Каплина выследил. Чугунок вареной картошки он раненым нес. Вчерась Сенька, иуда, привел в школу немцев. Били Анну Яковлевну-то. Смертным боем били. Вот этот лишаятик, – дед пальцем показал на пленного с пятнистым лицом, – ей руки выкручивал. А потом выстрелил прямо в лицо...Фашист метнулся за спины соседей, в ужасе замахал перед лицом руками:- Наин! Наин!- Отпираешься, вражина?!-закричал старик. – Не отопрешься! Я тебя до смертного часа помнить буду!- Он! Он это! – закричали в несколько голосов мальчишки.Старик продолжал, обращаясь теперь к старосте: – И еще я тебе напомню, подлец косой, слушай, не прячь бесстыжую харю! О прошлом годе мою внучку, партизанку Ольгу Веселову ты продал! На тебе ее кровь! Христопродавец!Слова старика падали в толпу тяжелым свинцом. Громко вскрикнула Ванина мать, забилась на снегу. Старик вдруг заплакал, сразу обмяк, сгорбился и, поддерживаемый капитаном Степновым, спустился с крыльца.- Митинг объявляю закрытым, – сказал комбат. Распорядился: