По улице бежала собака, звучно плюхая по многочисленным лужам.

Тэнси никак не могла дозваться Тотема.

Быть может, некий чародей повелел ему уничтожить себя по кусочкам — по миллиметрам, принимая во внимание толщину бритвенного лезвия? Не этого ли добивался голос, который что-то требовал от него во сне?

Собака свернула за угол, ее когти царапнули по асфальту. Норман поежился.

Карты таро, нарисованные миссис Соутелл, являются, судя по всему, своего рода управляющим механизмом. Фигура человека под грузовиком наводит на малоприятные мысли, если вспомнить о его иррациональном страхе перед рычащими махинами.

Нет, на собаку не очень-то похоже. Вероятно, соседский мальчишка тащит домой какую-нибудь дрянь. Он просто обожает всякий мусор.

— Тотем! Тотем! Ну ладно, будь по-твоему! — задняя дверь захлопнулась.

Наконец, ощущение того, что за спиной стоит некто — высокий, готовый схватить. Как бы резко Норман ни оборачивался, ему ни разу не удалось разглядеть неведомое существо. Не оно ли вещало во сне тем повелительным голосом? Если так, то…

Норман не выдержал. Хорошенькое занятие для ученого, нечего сказать! Он затушил сигарету.

— Мое дело было позвать, а там — как хочет, — Тэнси присела на подлокотник кресла и положила руку на плечо Норману. — Как успехи?

— Не слишком, — отозвался он.

— Кафедра?

Он кивнул.

— Назначили Соутелла.

Тэнси негромко выругалась.

— Что, снова захотелось поколдовать? — неожиданно сорвалось у него с языка.

Она внимательно взглянула на него.

— Ты о чем?

— Да так, пошутил.

— Правда? Я знаю, все эти дни ты беспокоился за меня. Боялся, что я закачу истерику, и все высматривал первые признаки. Не надо, милый, не оправдывайся. Твое недоверие было вполне справедливым. С твоими познаниями в психиатрии ты не в силах был поверить, что одержимость прошла так быстро и легко. Но я была по-настоящему счастлива, и твоя подозрительность не задевала меня. Я была уверена, что она скоро исчезнет.

— Милая, признаюсь честно, я и не думал тебя подозревать, — проговорил он. — Даже и не помышлял.

Серо-зеленые глаза Тэнси были загадочными, как взгляд сфинкса.

— Что же тогда тебя тревожит?

— Ничего, — вот здесь следует быть как можно осмотрительнее.

Она покачала головой.

— Не обманывай. Ты волнуешься. Если из-за того, о чем ты мне до сих пор не рассказал, то не изводи себя. Мне давно все известно.

Норман вздрогнул.

Тэнси кивнула.

— Да. И про кафедру, и про студента, который стрелял в тебя, и про эту девушку, Ван Найс. Неужели ты думал, что в Хемпнелле не найдется доброхотов, чтобы поведать мне о столь значительных событиях? — Она усмехнулась. — Не пугайся, я знаю, что не в твоих привычках обольщать любвеобильных секретарш — по крайней мере невротички не в твоем вкусе. — Она снова посерьезнела. — Все это мелочи, на которые наплевать и забыть. Ты не рассказывал мне о них потому, что опасался, как бы я не кинулась вновь защищать тебя. Правильно?

— Да.

— Однако мне кажется, что твое беспокойство имеет более глубокие корни. Я чувствовала вчера и чувствую сегодня, что ты хочешь, но никак не решишься обратиться ко мне за помощью.

Он помолчал, прежде чем ответить, посмотрел жене в лицо, словно стремясь угадать, что таится под внешней невозмутимостью Тэнси. Хотя она и уверяет его в обратном, ее рассудок скорее всего держится где-то на грани безумия. Одно неосторожное движение, одна необдуманная фраза, и… Как только он умудрился так запутаться в пустяковых трудностях, созданных большей частью его собственным взбудораженным воображением? Лишь несколько дюймов отделяют его от единственной в мире женщины, которая для него что-то значит, женщины с гладким лбом и чистыми серо-зелеными глазами. Он должен отвлечь ее от тех нелепых, смехотворных мыслей, которые осаждают ее столько дней подряд.

— Если говорить откровенно, — произнес он, — я тревожился за тебя, опасался за твое здоровье. Наверно, это было неразумно — ты ведь все равно ощутила мою тревогу. Но тем не менее я выбрал именно такой путь.

До чего же легко, подумалось вдруг ему, убедительно лгать тем, кого любишь.

Тэнси как будто сомневалась.

— Правда? — спросила она. — Сдается мне, ты что-то скрываешь от меня.

Он крепко обнял ее, и она улыбнулась.

— Должно быть, во мне проснулись Макнайты, мои шотландские предки, — сказала она со смехом. — Они были упрямы как бараны. У нас в родне все такие: мы безоглядно увлекаемся, но если излечиваемся, то сразу и полностью. Помнишь моего дядюшку Питера, который в свои семьдесят два года, будучи священником пресвитерианской церкви, сложил с себя сан и порвал с христианством в тот самый день, когда взял да и решил, что Бога не существует.

Вдалеке басовито прогремел гром.

Гроза возвращалась.

— Я рада, что ты беспокоился за меня, — продолжала Тэнси, — что ты обо мне заботишься.

Она улыбалась, но взгляд ее по-прежнему оставался загадочным, словно хранил какую-то тайну. Поздравляя себя с тем, что довольно успешно выпутался из сложного положения, Норман внезапно сообразил, что в игру, которую он затеял, можно играть и вдвоем. Чтобы ободрить его, Тэнси не задумается умолчать о собственных треволнениях. Выходит, она перехитрила его? С чего он взял?..

— Не выпить ли нам? — предложила Тэнси. — А потом давай обсудим, стоит тебе в этом году покидать Хемпнелл или нет.

Он кивнул. Тэнси направилась на кухню.

Можно прожить с человеком в любви и согласии пятнадцать лет, и все-таки порой он будет приводить тебя в смущение.

Зазвенели стаканы, послышалось умиротворяющее бульканье.

Неожиданно, в унисон с раскатом грома, раздался пронзительный вопль. Кричало животное. Норман не успел еще вскочить, как вопль затих.

Из кухни до задней двери было ближе, поэтому Тэнси чуть опередила мужа.

В желтом свете из окон дома напротив Норман увидел распростертого на земле Тотема. Голова кота была расплющена чем-то тяжелым.

Из горла Тэнси вырвалось то ли рыдание, то ли рычание.

Впрочем, свет выхватил из мрака не только кошачий труп. Норман встал так, чтобы закрыть от Тэнси две глубокие вмятины в асфальте.

Их проделал, вероятно, тот же камень, который оборвал жизнь Тотема; однако в расположении вмятин было нечто, наталкивавшее на странные мысли, поэтому Норман и загородил их от Тэнси.

Она огромными от ужаса глазами посмотрела на мужа. В лице ее не было ни кровинки.

— Ступай в дом, — проговорил он.

— Ты…

— Да, — кивнул он.

Поднявшись по ступенькам, она остановилась.

— Мерзавцы, какие мерзавцы!

— Да.

Тэнси оставила дверь открытой. Мгновение спустя она вынесла на крыльцо подстилку, повернулась и захлопнула за собой дверь.

Норман закатал тельце кота в подстилку и пошел в гараж за лопатой. Он не стал тратить время на поиски камня, кирпича или иного орудия убийства и предпочел не рассматривать вблизи примятую траву за оградой.

Когда он принялся копать яму, в небе засверкали молнии. Накинув на мысли узду, чтобы не мешали, он работал споро, но без излишней спешки. Вспышки молний становились все ярче, а мрак в промежутках между ними делался все гуще. Ветер закружил в воздухе листву.

Норман не торопился. Какая ему разница, если молния высветила крупную собаку у парадной двери его дома? По соседству живет немало крупных собак, но все они отличаются добродушием, да и Тотем погиб явно не от собачьих клыков.

Молния полыхнула ослепительно ярко. Норман мельком увидел, как пес скрылся за углом дома. Пес цвета каменной статуи, ковылявший на негнущихся ногах. Норман быстро задвинул засов.

Тут он вспомнил, что окна в его домашнем кабинете распахнуты настежь. Скорее! Оно может проникнуть внутрь.

Когда Норман вошел в гостиную, на лице его не было и следа того смятения, которое переполняло душу. Тэнси сидела на стуле с прямой спинкой и, слегка подавшись вперед, глядела в пространство. Пальцы ее перебирали бечевку.