— Слушай, потаскушка, — сказала Каби, — нам некогда. У вас тут есть Операционная. Учти, я знаю, как ею пользоваться.

Ну все, приехали, подумалось мне. Им обязательно надо было извлечь на свет самый отвратительный из моих кошмаров, ужас с этикеткой, на которой написано мое имя. Мало им бомбы; умереть спокойно не дадут.

— Там имеется приборчик, который называется проникателем, — продолжала Каби; вернее, я не слышала ее, но ничего другого она сказать не могла. — Он вывернет тебя так, что твои глаза, уши, нос и прочее окажутся внутри, скатает тебя в клубок, а дышать ты будешь воздухом, который успеет скопиться в полости, образованной твоими волосами. Больных обычно погружают в сон, чтобы они не свихнулись в ближайшие пятьдесят ударов пульса. Для начала мы продержим тебя без воздуха десять ударов. Ну что, теперь ты заговоришь?

Я не прислушивалась, опасаясь рехнуться безо всякого проникателя. Док обронил как-то, что печень человека загадочнее звезд, потому что за всю свою жизнь ты ее ни разу не видишь и вечно путаешься с ее местонахождением. Мысль о том, что кто-то будет рассматривать твои внутренности и копаться в них, мне, например, омерзительна.

Что же делать? Бр-р-р! Едва Каби упомянула о проникателе, Илли мгновенно втянул свои щупальца, и сейчас они сильно смахивали на сосиски, которые зачем-то вываляли в перьях. Эрих кинул на него вопросительный взгляд, но вы не поверите — этот паразит проквакал:

— Ерунда, рефлекс сработал. Не отвлекайтесь. Заставьте ее разговориться.

Нет, надо что-то предпринять, и немедленно. Абстрактная скульптура, которую пытался разбить Эрих, валялась буквально в нескольких сантиметрах от меня. Чиркнув по полу, она оставила на нем еле различимый серебристый след. Я вытянула руку; пальцы мои словно коснулись песка или порошкового стекла. Я поглядела на скульптуру: на ее поверхности не было ни царапины. Значит, эта штуковина раскрошила алмазный пол!

Выходит, Док не дурачился, когда приставал к нам со скульптурой и старался произнести нечто вразумительное? Он ведь пробурчал что-то, когда мы совещались, как нам поступить с бомбой. А что именно?

Я напрягла память. «Инвер… ящ…» Какой-такой ящ? Ящерка, ящерка, проводи по дому…

Что еще? «Першк…»

И тут до меня дошло. Голова моя закружилась, и я с трудом удержалась, чтобы не чихнуть.

Откуда взялась та перчатка на правую руку, которую раздобыла для Брюса Лили? В Кладовой она ее найти не могла — мы обшарили комнату сверху донизу и не обнаружили вообще никаких перчаток, не говоря уж о непарных левых. Те перчатки, которыми размахивал Брюс, были обе левыми, но на полу, около стойки бара, лежали собственная Брюсова левая и принесенная Лили правая.

Стало быть, одна левая перчатка исчезла. Лили водрузила ее на свой поднос, и больше ее никто не видел. Зато появилась правая. Все понятно: Лили превратила левую перчатку в правую. Превратила, заметьте, а не выворотила наизнанку, иначе были бы видны швы.

Мне было прекрасно известно, что существует не совсем обычный способ выворачивать вещи наизнанку. Кладете то, что вам нужно, в проникатель и включаете его.

Ограниченной мощности вполне достаточно, чтобы получить зеркальную трехмерную копию, правую перчатку — из левой. Ученые называют это «вращением через четвертое измерение». По-моему, таким образом лечили марсиан, у которых асимметричные тела, и даже вернули кому-то ампутированную руку.

Обыкновенно проникатель применяют для лечения и неодушевленных предметов в него не засовывают, особенно на станции, где врач постоянно под мухой, а оборудование бессовестно простаивает.

Но влюбленных, сами знаете, тянет на подвиги. Короче: Лили подобрала вторую левую перчатку Брюса, затолкала ее в проникатель и — нате вам, пожалуйста! — обзавелась правой.

Док хотел нам сказать, чтобы мы инвертировали ящик, то есть бронзовый сундук с бомбой, а навела его на эту мысль проделка Лили. Какова тактическая атомная бомба изнутри, я не имею ни малейшего представления и не очень-то стремлюсь узнать, хотя, быть может, и увижу.

Одна догадка повлекла за собой другую. Позднее Лили вообразила, что никто не принимает ее возлюбленного всерьез — ну, когда тот подбивал нас на бунт. Вполне возможно, уже тогда ей привиделось уютное гнездышко, в котором копошатся птенчики Брюса… В общем, она проскользнула в Операционную с Большим Компенсатором в руках, а спустя пару-тройку секунд поставила на подставку в Галерее милую скульптурку, происхождение которой вряд ли кого-нибудь заинтересует.

Я смотрела на скульптуру — нагромождение серых шаров, каждый из которых был размером с мячик для гольфа. Я знала, что внутри Компенсатор состоит из огромных и прочных молекул, но такого я себе не представляла.

— Грета, — пробормотала я, — ты должна это сделать, потому что слушать тебя не будут.

Я неслышно поднялась — так, словно выбиралась из чужой постели. Каби как раз объясняла про удары пульса. Все, кто стоял, смотрели на Лили. Сид шевельнулся, и я мысленно взмолилась, чтобы никто, привлеченный шумом, не оглянулся на нас.

Я разулась и босиком перебежала в Операционную. Чем хорош алмазный пол — он не скрипит. Очутившись за ширмой, тонкой и полупрозрачной, как сигаретный дым, я принялась вспоминать, чему меня учили в мою бытность медсестрой. И, не давая себе опомниться и запаниковать, положила скульптуру в приемник проникателя.

Рука моя потянулась к переключателю — и замерла. Чем напугал меня тогда, давно, вывернутый наизнанку мозг? Ну да ладно. То ли зажав нос, то ли попрощавшись сама с собой, я дернула ручку.

Глазам моим предстал Большой Компенсатор, на панели которого, трижды в секунду, мигал голубой огонек.

По-видимому, инвертирование никак на него не подействовало, разве что в своем прежнем состоянии он сбивал с толку определители направлений.

— Боже мой!

Я обернулась. Сид глядел на меня из-за ширмы. Вид у мет был такой, будто он случайно заглянул в спальню королевы Елизаветы.

Насладиться в полной мере лицезрением целого и невредимого Компенсатора ему не удалось. Рука, на которой сверкал медный браслет, отпихнула его в сторону, и появилась Каби, волоча за собой Лили. Замыкали шествие Эрих, Илли и Марк. Увидев голубой огонек, они застыли как вкопанные. Эрих метнул на меня взгляд, который не предвещал ничего доброго. Потом он шагнул вперед, взял Компенсатор в левую руку и перевел рукоятку инвертора в исходное положение, улыбаясь так, словно открывал бутылку виски.

Голубой огонек погас. Ветры Перемен закрутили меня, закружили, как будто я выпила чего-нибудь крепкого. Признаюсь честно, мне почудился глас ангельских труб.

Прошлое и будущее снова слились в сплошную череду, и мир вновь обрел неустойчивость, которой ему так не хватало, воспоминания унеслись прочь, как опавшие листья. Мне захотелось отчубучить что-нибудь этакое, вылить шампанское на асфальт мостовой; мне было наплевать, что Ветры Перемен — наши гробовщики. Я была счастлива приветствовать их.

И другие, я знала, — тоже. Осунувшаяся, подавленная Лили и та словно говорила: я ненавижу вас всех вместе взятых, но обожаю ту дрянь, которую вы принудили меня проглотить. Наверно, никто из нас не был на все сто уверен, что, даже отыскав Компенсатор, мы сумеем возвратиться обратно, к Ветрам Перемен, которые любим и ненавидим.

Вывела нас из оцепенения не мысль о бомбе, а голос Сида. Он по-прежнему стоял у ширмы, теперь — лицом к Гостиной, демонстрируя нам свою широкую спину. Его возглас «Свят!» заставил нас вздрогнуть.

Сперва я никак не могла разобрать, с кем он там разговаривает, но клянусь — никогда раньше его голос не был таким подобострастным, благоговейным и в то же время испуганным.

— Господин, я не в силах поверить, что ты почтил своим присутствием мое убогое обиталище, — говорил Сид. — Я сказал «мое», ибо не смел надеяться, что когда-нибудь ты снизойдешь до твоего покорного слуги, хотя мечта не покидала меня… твой зрак следил за мной… за мной, за горсткой праха, что скитается среди звезд… Я подл и сир, но молю, скажи, чем я могу услужить тебе? И как мне обращаться? Скажи, мой господин… король… император Скорпион!