С середины 1920-х годов Альфред Робертс стал участвовать в делах городского управления. Это было вполне логичное следствие как его методистских убеждений и жизненных ценностей, среди коих не последнее место занимал долг служения общественному благу, так и обретенного им нового статуса преуспевающего коммерсанта. В 1923 году он был избран членом торговой палаты; в 1927 году стал муниципальным советником, представляющим приход Святого Вульфрана; в 1943-м был избран олдерменом и мировым судьей; наконец, в 1945–1946 годах он стал мэром Грантема, а потом опять стал старшим муниципальным советником и занимал этот пост вплоть до 1952 года[53]. Кроме выборных должностей он был также председателем гражданского суда, председателем клуба «Ротари», то есть клуба деловых людей, президентом совета управления сберегательной кассы, председателем правления классической школы, во время войны стал начальником службы гражданской обороны; короче говоря, должностей он занимал столько, что в одной газете на него даже была помещена карикатура, где он изображен утром перед рядом шляп колеблющимся, к какой же из них, олицетворяющих одну из должностей, протянуть руку.

В те времена в Англии люди, избиравшиеся в местные органы управления, чаще всего были аполитичны, по крайней мере официально, потому что и выборы были аполитичны. Итак, Альфред Робертс не состоял ни в одной партии. Разумеется, он был в жесткой оппозиции по отношению к Лейбористской партии, выставлявшей против него своих кандидатов и к тому же поддерживавшей кооператив, снабжавший рабочих продовольствием, что причиняло ущерб мелким торговцам и составляло нечестную конкуренцию, по мнению Робертса, мелким лавочникам. Ну а уж это в глазах коммерсанта — непростительный грех. Был ли он таким уж консерватором, был ли он на самом деле тори, если употреблять этот термин? Маргарет говорит, что он был «либералом в духе былых времен», иначе говоря, был сторонником идей Гладстона, идей свободной торговли, но при этом опирался на ценности консерваторов[54]. Альфред Робертс восхищался работой Стюарта Милля «О свободе». В 1950 году, когда Робертс принимал участие в одном из предвыборных митингов, организованных сторонниками его дочери в Дартфорде, он сам назвал себя либералом, ставшим консерватором. «Прежде всего он был кандидатом налогоплательщиков», — вспоминает Маргарет.

На протяжении двадцати лет ему доверяли возглавлять комиссию по финансам и налогам. Там тоже суровость и жесткость были непреложным правилом. Расходы на общественные нужды, так сказать, пропускали сквозь частый гребень и не терпели малейших отклонений. Альфред Робертс вел дела своей коммуны так, как вел свои собственные. Орган местного самоуправления должен был финансировать жизненно необходимый минимум, и каждый член общины обязан был оплатить то, что он потребляет. По мнению мистера Робертса, это был наилучший залог эффективности и экономии. Так, он отказался передать в распоряжение городских рабочих социальное жилье, чтобы те его отремонтировали. «Сами жители должны поддерживать порядок в своих квартирах», — говорил он. Несколько лет спустя он также отказал классической школе, председателем правления которой был, в праве пользоваться косилкой, принадлежащей мэрии. Никакого смешения «жанров», строгость и суровость во всем и всегда. Маргарет прошла хорошую школу, и ей пригодилась эта наука, когда много лет спустя она сама безжалостно и без колебаний примется резко сокращать государственные расходы.

Итак, она попала в политику в совсем юном возрасте. Десяти лет от роду в 1935 году она уже разносила листовки с призывами голосовать за консерваторов. «Интуитивно и по воспитанию я всегда была чистейшей консерваторшей. Я могла сколько угодно читать многочисленные статьи и книги представителей левых, но у меня не было ни малейшего сомнения относительно того, какую партию я поддерживаю». По вечерам она часто обсуждала с отцом прочитанное. К примеру, книгу Джона Стрэчи, вышедшую в 1932 году под названием «Грядущая борьба за власть», наделавшую тогда много шума. Автор предрекал крах капитализма и воцарение социализма. Альфред легко доказал дочери, что все это ерунда. Что, дела в лавке стали идти хуже? Нет. Разве лавка не приносит обществу пользу, и большую пользу? Приносит. А работали бы сами Робертсы столь же усердно, если бы им пришлось работать на государство, а не на себя? Нет. Итак, труд, процветание и капитализм идут рука об руку. А лень, упадок и социализм идут нога в ногу. Разумеется, доказательства довольно краткие, но эффективные, так что убеждения Маргарет, сформировавшиеся в детстве и юности, остались неизменными на протяжении жизни.

В других областях политические взгляды семейства Робертсов были столь же просты и ясны. Классовые конфликты они воспринимали всего лишь как способы разделить страну на части. «Было очень много такого, что нас объединяло, связывало. И монархия конечно же была одним из звеньев этой связующей цепи. Моя семья, как и множество других, испытывала чрезвычайную гордость за империю. Мы полагали, что империя принесла закон, прекрасную систему управления и порядок на земли, которые никогда бы иначе их не имели и о них не знали».

Положение дел на международной арене не переставало внушать тревогу. С 1933 года в Германии царил нацизм. Многие семьи, где строго придерживались традиций, видели в Гитлере прежде всего человека, способного покончить с забастовками, стать чем-то вроде крепостной стены, защищающей Запад от большевистского хаоса, защитника порядка, человека, вновь заставившего Германию работать. Однако семья Робертсов обладала поразительной ясностью ума и трезвостью взглядов, а потому никогда не покупалась на такую чушь. Члены этого семейства были против политики умиротворения и примирения, объединявшей в общей самоубийственной тактике невмешательства сверхосторожных консерваторов и лейбористов-антимилитаристов. Правда, Альфред не испытал ужасов войны 1914 года: его просьбы о добровольном поступлении на военную службу шесть раз получили отказ из-за его сильной близорукости. Возможно, он и не мог себе представить весь ужас «стальных бурь», но его брат и множество товарищей погибли под огнем. Альфред принадлежал к числу тех, кто полагал, что свобода имеет свою цену и иногда эта цена равна цене крови. Однако он был немножко «мюнхенцем», испытав, по его признанию, при вести о Мюнхенском соглашении «трусливое облегчение», поскольку считал, что Великобритания еще не готова к войне. На эту тему в доме много читали. От прочитанных книг холодела спина и пробирала дрожь. Спустя 50 лет Маргарет еще помнит эти книги: «Ярмарку безумств» Дугласа Рида, написанную как раз накануне аншлюса и ставшую беспощадным обвинением германского режима и слабости западных демократий, ласкающих дикого зверя перед тем, как он их пожрет; вспоминала она и книгу «Масло или пушки», появившуюся осенью 1938 года, или еще более многозначительную и сильную книгу Яна Вэлтина «Без родины и без границ», в которой разоблачались и варварская политика нацистов, направленная против евреев, и союз национал-социалистов и коммунистов, что проявилось в советско-германском пакте[55]. «Эта книга, — пишет Маргарет, — без сомнения, сыграла большую роль в том, что я стала рассматривать нацизм и коммунизм как две стороны одной медали». И она дала себе клятву, что перед «красным медведем» она не совершит тех же ошибок, что были допущены перед «коричневым дьяволом».

К тому же яд антисемитизма совершенно не проник в семью Робертсов, хотя он и был распространен в среде лавочников. На свой лад Робертсы даже были «праведниками». Сестра Маргарет Мюриэл переписывалась с одной девочкой из Австрии, с Эдит, дочерью банкира-еврея из Вены. Почувствовав надвигающуюся угрозу, он обратился к Альфреду с просьбой приютить у себя Эдит, пока он уладит свои дела. Увы, он сам так и не добрался до Англии. Но Эдит была спасена, радушно принята в доме на Саутворт-роуд, а затем и в других домах друзей Альфреда по клубу «Ротари». Нацизм обретал конкретные черты. Эдит привезла с собой в Гран-тем воспоминания о налетах нацистов, о погромах и желтых шестиконечных звездах на одежде. Маргарет вспоминает, что рассказы Эдит потрясли ее, и в ее памяти навечно запечатлелись образы: вот Эдит запрещают сесть в трамвай, потому что она еврейка, вот Эдит вынуждена мести улицы в Вене под насмешливые возгласы прохожих, потому что она еврейка, вот Эдит осиротела, потому что она еврейка.