Супружество втроем не претерпело изменений и после официальной церемонии коронации Генриха II, чрезвычайно помпезно проведенной в Реймсе 25 июля 1547 года. Городские власти не поскупились на то, чтобы устроить незабываемое зрелище. Примечательно, что собственно церемонии коронации «христианнейшего короля» предшествовало представление — совершенно в античном, языческом духе, с обнаженными нимфами и козлоногими сатирами. Вероятно, более уместным было бы представление сцен из священной истории христианства, но в эпоху Ренессанса такое несоответствие, похоже, уже никого не шокировало. Настоящий сюрприз ожидал почтенную публику в кафедральном соборе, где совершался обряд коронации. Среди лилий, украшавших парадное облачение Генриха II, на самом видном месте, на его груди, красовалась ставшая знаменитой монограмма, составленная из наплывающих друг на друга букв Ни D (Henri et Diana). Король осмелился столь откровенно выставлять напоказ свою адюльтерную связь с метрессой в присутствии королевы и перед алтарем, где совершался священный обряд коронации. Не спасла положение и высказанная кем-то догадка, что скандальная монограмма HD в действительности символизирует собой освященный союз Генриха и Екатерины, поскольку буква D представляет собой не что иное, как перевернутую первую букву имени Catherine, соединенную с первой буквой имени Henri.

Сам Генрих II как будто не протестовал и против такого истолкования. Однако для всех был понятен истинный смысл монограммы, тем более что и на сей раз на переднем плане красовалась Диана, тогда как Екатерина, как всегда беременная, сидела поодаль на трибуне. Прелаты, совершавшие священный обряд коронации, должны были бы отшатнуться от суверена, в столь торжественную минуту так откровенно выставлявшего напоказ свой адюльтер, ибо по сравнению с этим святотатством обнаженные нимфы и козлоногие сатиры выглядели невинной забавой. Однако Святые Отцы принципиальности предпочли благоразумие, понимая, что земные блага для них будут проистекать от Дианы, а отнюдь не от Екатерины, роль которой сводилась к приумножению королевского потомства. И менее всех склонен был испытывать угрызения совести кардинал Лотарингский, возложивший королевскую корону на голову Генриха II. Что же касается общественного мнения, то оно откликнулось на столь скандальное подчинение короля Диане и Гизам сатирическими виршами и памфлетами.

Отшумели коронационные торжества, и всё пошло по-старому: Диана всем распоряжалась, а Екатерина не препятствовала ей. Королева рожала принцев и принцесс, а фаворитка руководила их воспитанием. Именно она, а не их родная мать, представляла их двору и учила манерам и правилам поведения в высшем свете. По правде сказать, в этом она не имела себе равных. Собственно говоря, и правила устанавливала она, герцогиня де Валантинуа, и все должны были неукоснительно следовать им. Отступления от заведенного порядка допускались исключительно в ее интересах.

По-прежнему Екатерина не знала недостатка в унижениях, только сносить их ей, королеве, теперь было труднее и обиднее, чем прежде, когда она была дофиной, а тем более — незаметной герцогиней Орлеанской. То, что пришлось пережить ей 23 сентября 1548 года, доводится испытать не каждому. Королевское трио (выражение «королевская чета» здесь не вполне уместно) совершало торжественный въезд в Лион. Лионцы превзошли самих себя, не поскупившись на траты и постаравшись показать всё мастерство своих умельцев. Они нашли способ особенно польстить королю: скандально знаменитая монограмма HD красовалась рядом с королевским гербом на фасадах домов, триумфальных арках и обелисках. Триумф предназначался ему и его обожаемой богине, но никак не королеве. Будто бы нарочно, дабы в очередной раз возвысить Диану и унизить Екатерину, монаршему взору представили такую картину: охотница Диана держит на поводке плененного льва, а чтобы понятно было и наименее догадливым, шелковый поводок был свит из чередовавшихся белых и черных нитей — цвета королевской фаворитки. Кого здесь олицетворял лев: город Лион, покорный фаворитке, или самого короля? Хорошо еще, что плененного зверя не посмели украсить королевскими лилиями.

Единственная привилегия, которой фаворитка не могла лишить Екатерину, — церемония официальной коронации ее в качестве королевы Франции, проведенной в Сен-Дени 10 июня 1549 года. Однако и тут Диана умудрилась выступать на переднем плане, затмевая своим блеском подлинную виновницу торжества. Словно желая подтвердить создававшееся впечатление, что во Франции одновременно две королевы, она нарядилась точно в такую же горностаевую мантию, какая была на Екатерине, на что не имела ни малейшего права, поскольку ношение изделий из горностаевого меха являлось исключительной прерогативой королевских особ и принцев крови. Скандальное поведение фаворитки проявилось и в том, что в церемонии коронации участвовала ее дочь, герцогиня де Майенн, сыгравшая при этом весьма примечательную роль: когда Екатерина, измученная бесконечно длинной церемонией, уже не в силах была держать на голове тяжелую корону, герцогиня сняла ее и положила к ногам своей матери. А почему бы не возложить ее прямо на голову Дианы, которая конечно же не сочла бы ее чрезмерно тяжелой? Екатерина сделала вид, что не обратила внимание на вызывающий поступок герцогини.

Спустя шесть дней, 16 июня 1549 года, состоялась церемония триумфального вступления короля и королевы в Париж. Городские власти столицы постарались обставить торжества таким образом, чтобы не было даже и намека на королевскую фаворитку. Не было видно ни одной скандальной монограммы ЯД выставлявшей напоказ королевский адюльтер. Только изображения трех лилий и королевской короны, да еще, к великой радости Екатерины, знаменитые «пилюли» — герб рода Медичи. Столица воздавала почести законной королевской власти и законной супруге короля, не желая ничего знать о его конкубинате. Какая награда за долготерпение Екатерины! Этот ее маленький триумф разворачивался на глазах следовавшей за ней Дианы.

Тревожный сигнал для фаворитки! Он напоминал, что всё ее благополучие зиждется исключительно на благоволении к ней короля. Лишившись королевской милости, она лишится всего, если заблаговременно не отыщет иные опоры в жизни. Из политических союзников только Гизы по-прежнему оставались надежными партнерами. Поговаривали, что с младшим из них, Шарлем, кардиналом Лотарингским, ее связывали и более интимные отношения... Престарелую богиню, определенно, тянуло к молодым. С коннетаблем Монморанси ее отношения разладились. Человек, безоговорочно преданный королевской чете, не мог служить орудием ее политических интриг. С Гизами она и решила связать свое будущее.

Их сестра, Мария де Гиз, была замужем за королем Шотландии Яковом V Стюартом и недавно овдовела, оставшись с дочерью, Марией Стюарт, наследницей шотландского престола. У заговорщиков созрел хитроумный план: выдать ее замуж за дофина Франсуа, и в один прекрасный день королевой Франции будет племянница Гизов. В обход короля этот план не мог быть реализован, мнения же Екатерины при этом никто даже и не спрашивал. Генриха II удалось убедить в полезности такого династического брака. Дабы иметь под рукой этот бесценный залог успеха, которым в любой момент могли завладеть англичане, было решено, чтобы будущая невеста дофина воспитывалась при французском дворе, и очаровательная крошка Мария Стюарт прибыла во Францию.

В свите юной принцессы находилась одна весьма примечательная особа, леди Флеминг, служившая ее гувернанткой. Флеминг была ее фамилия по мужу, тогда уже покойному, в девичестве же она — Джейн Стюарт. Она являлась незаконнорожденной дочерью деда Марии, короля Якова IV. Эта шотландка, обладавшая яркой внешностью, вполне могла внести разлад в безотказно действовавший до сих пор механизм королевского «супружества втроем», что дало бы Екатерине шанс выйти из тени ненавистной фаворитки. Этим и решил воспользоваться Монморанси, у которого созрел собственный план, как низвергнуть «богиню» и ее подручных Гизов.