— Ты так скоро уезжаешь, — надула губки Чуньу. Недавно ей исполнилось двадцать восемь, и фигура ее уже начала расплываться. Ее подарили Мартину, когда ему было восемнадцать, а ей не исполнилось и шестнадцати. Тогда Мартин не подозревал, как дороги они станут друг для друга. Забеременей Чуньу, и он скорее всего женился бы на ней. Но в этом ему несомненно повезло. Как бы забыв о своем пестром прошлом, Роберт Баррингтон к старости превратился в ревностного блюстителя «правил приличия» (по-китайски — «ли»), а по китайским понятиям непозволительно жениться на рабыне. Поэтому Роберт надеялся, что Мартин последует примеру старшего брата и найдет невесту в Сингапуре или Калькутте. Адриан же, которого в юности тоже одарили любовницей, не скрывал, что женитьба никоим образом не может повлиять на сложившийся домашний уклад, — еще одна причина явных страданий Джейн.

В отличие от брата Мартин был неспособен посвящать кого-либо в интимные тайны своей жизни, при том даже, что его любовь к Чуньу ограничивалась телесным удовлетворением, которое она ему давала. Вот и теперь, услышав голос Джейн в соседней комнате, Чуньу испуганно выпрыгнула из его постели.

Мартин накинул халат и вышел в гостиную, где его ждала золовка.

— Прости за вторжение. — На ее бледных щеках выступили розовые пятна.

— Я всегда рад тебя видеть.

Джейн подождала, пока не удалилась принесшая поднос с чаем служанка, встала и бесцельно зашагала по комнате.

— Я надеялась, что ты несколько недель побудешь дома.

Мартин пригубил чай.

— Я и сам надеялся. Но дело есть дело. — Он взял ее за руку и усадил рядом с собой. — Скажи мне, что тебя тревожит, Джейн.

Не отрываясь, она несколько секунд смотрела ему в глаза, затем встала и покинула комнату — так же внезапно, как и пришла. Он вдохнул оставшийся в воздухе ее запах.

— Она метит тебе в любовницы. — В дверях, ведущих во внутренние покои, возникла Чуньу.

Мартин ответил ей изумленным взглядом, впрочем, свое удивление он тут же постарался затушевать напускным гневом.

— Больше ничего тебе в голову не пришло?

— Я знаю, что у женщин на уме, — ответила Чуньу.

Подобно бывшей императорской столице, Уху раскинулся на правом, южном берегу реки, и так же, как и Нанкин, его окружала высокая стена. По размерам вдвое меньше Нанкина, город располагал таким же предместьем из стоящих на якоре сампанов — по меньшей части торговых, а по большей просто плавучих домов, в которых всякий мог найти себе развлечение по душе, — от публичных домов и игорных притонов до обыкновенных закусочных.

После подавления восстания Белых Лотосов здесь, как повсюду в маньчжурском Китае, царили мир и благоденствие, по крайней мере для тех, кто служил правительству и подчинялся законам. Поддержание этого спокойствия и составляло главную заботу управляющего, который подчинялся лишь вице-императору. Провинция Аньхой занимала обширную территорию, и в административных целях ее разделили на две части; Мартин воспрянул духом, когда по приезде в Уху узнал, что управляющий южной половиной провинции Хуэйчжэн в настоящее время находится в городе.

Маньчжур оказался маленьким подвижным человечком с суетливыми манерами и с подчеркнутым осознанием исполняемого долга, что встречалось редко и в то же время внушало доверие. Большинство должностей на государственной службе у маньчжуров передавалось от отца к сыну (свой пост Хуэйчжэн наследовал от Хуэйчжаня); тем самым маньчжурская правящая элита была избавлена от сдачи наиболее изнурительных государственных экзаменов, таких как написание «пяти сочинений», и подъем в высшие слои чиновничества не составлял для них особого труда. Вместе с тем от поколения к поколению все явственнее вырисовывалась тенденция к снижению работоспособности и эффективности управления, это продолжалось до тех пор, пока не находился предлог для смещения какого-то должностного лица и пожалования его поста другой семье. После этого весь цикл начинался заново.

Хуэйчжэна окружали секретари, которых он гонял с бесконечными распоряжениями, успевая в то же время просматривать многочисленные свитки — в основном прошения, поданные в надежде найти справедливость.

— Мартин Баррингтон! — с видимым удовольствием воскликнул он. — Какая честь для меня! — Жестом маньчжур пригласил Мартина сесть, оценивающе проследил за слугами Баррингтона, вносящими один за другим сундуки с подарками, и затем внимательно выслушал англичанина. — Дом Баррингтонов в Уху! Я думаю, это предложение будет встречено с пониманием. Я представлю ваше прошение вице-императору. Вы отобедаете со мной, Баррингтон.

Хуэйчжэн жил в удивительно скромном доме, что свидетельствовало о его честности; большинство правительственных чиновников рассматривало стяжательство — путем вымогательства у просителей максимально возможной суммы — как дело более важное, нежели вершение правосудия. Жену Хуэйчжэна Мартин так и не увидел, их встретили лишь дети — два мальчугана и девочка.

— Скоро я стану отцом третьего сына, — со счастливой улыбкой пояснил Хуэйчжэн.

Несколько дней Мартину пришлось подождать, но зато он успел обследовать берег и выбрать место под склад. После этого он отправился вниз по реке в Нанкин и доложил о результатах отцу и брату, а в конце года снова вернулся в Уху. При виде Мартина Хуэйчжэн расплылся в улыбке:

— Вам даровано разрешение, Баррингтон.

— Я счастлив и думаю, так же счастлив будет мой отец. Я желаю процветания вам и вашей семье, Хуэйчжэн. Позвольте спросить: облагодетельствованы ли вы третьим сыном, которого вы ждали?

— На то, видно, не было воли богов, — вздохнул Хуэйчжэн. — Моя жена разрешилась дочерью. Две дочери — можно ли представить для мужчины большее несчастье?

— Но у вас еще двое сыновей, — напомнил Мартин.

— Четверо сыновей куда лучше, — заявил Хуэйчжэн. По конфуцианским законам только сын мог совершать жертвоприношение небесам после смерти отца; не оставившему сыновей мужчине суждено было уйти в иной мир без надлежащей церемонии… Но вскоре к Хуэйчжэну вернулось свойственное ему доброе расположение духа. — Сейчас вы пообедаете со мной и посмотрите на младшенькую. Мы назвали ее Лань Гуй — Маленькая Орхидея.

— Значит, быть ей красавицей.

— Будем надеяться, — сказал Хуэйчжэн и снова опечалился.

На следующий год Дом открыл склад в Ханькоу; теперь Мартина так же хорошо знали на реке, как и на морском побережье. В каждую свою поездку Мартин непременно останавливался в Уху — проверить, как идут торговые операции, и разделить трапезу с управляющим. Они стали с ним близкими друзьями, Мартин с восхищением любовался его очаровательными детьми. Не заставил себя ждать и пятый ребенок — опять девочка, к вящему негодованию Хуэйчжэна.

— Как же может сбыться пророчество о грядущем величии моей семьи, если у меня рождаются одни дочери? — причитал он.

— Но, возможно, и к лучшему, если оно не сбудется? — Мартин взъерошил кудряшки Лань Гуй, своей любимицы; девочка, в свою очередь, обожала большого варвара. — Разве ты не имеешь уже всего, о чем только можно мечтать, а, дружище?

— Теперь на реке спокойно, и я хочу открыть склад в Кантоне. — По-прежнему ясный мозг Роберта Баррингтона не уставал выдавать новые идеи.

Даже Адриана это предложение застало врасплох.

— Это все равно что размахивать перед быком красной тряпкой, — возразил он.

— Ну и что? Чего нам бояться, если мы намного больше и сильнее быка? Почти вся торговля в Кантоне и в округе незаконна. Она существует только благодаря заведенному порядку и с молчаливого согласия кантонских властей. Пекин никогда не признавал ее законной. Но ведь и другие наши торговые центры не получили официального признания столицы. А если множество людей занимается подпольной торговлей, еще один незаконный акт не вызовет чрезмерного беспокойства.