Феодора с удивлением открыла в один из их последних вечеров наедине на террасе, что неловкий и честный Юстиниан тщеславен. Он, как обычно, провёл день во дворце, а теперь, жуя корку хлеба, изучал документы, принесённые с собой. Феодора, проспавшая до полудня, не хотела ложиться, любуясь павлином, которого недавно купила: в их доме было так мало ткани, вышитой золотыми нитями, и искусственных цветов, украшенных блестящими камнями. Когда Юстиниан, не обращая на неё внимания, начал подписывать бумаги, она склонилась над его массивным плечом и наблюдала.

До её слуха долетел пронзительный крик из-за стены:

   — Лангусты и кунжутный хлеб, Благороднейший! Попробуй, и ты будешь удивлён.

Это предложение, сделанное на жаргоне уличных торговцев, рассмешило Феодору. Она понимала множество наречий улиц, в то время как Юстиниан мог говорить лишь на одной только официально принятой и неблагозвучной латыни. В ней проснулся лукавый чертёнок.

   — Нобилиссимусцезарьмагистрмилитуминпрезенталис! — шепнула она.

Юстиниан вздрогнул от неожиданности.

   — Что это? Ты шипишь, как змея.

Она хихикнула:

   — Твои титулы, цезарь.

К удивлению Феодоры, он отодвинул в сторону бумаги, и его пухлые щёки вспыхнули. Заикаясь, он ответил, что такие титулы очень почётны и не должны подвергаться насмешкам. Сенат, а не он сам, провозгласил его Юстинианом Цезарем. Поняв, что он устал, и поражаясь его безмерному тщеславию, Феодора принесла свои извинения и погладила его по шее. После этого она выскользнула из комнаты посмотреть на павлина, дремлющего на перилах террасы. Однако Юстиниан следил за ней.

   — Что тебя так привлекает на улицах, Феодора?

Ей не хотелось сердить его.

   — Просто люди, — успокаивающе произнесла она.

Последовало минутное молчание, а затем он спросил:

   — Феодора, ты когда-нибудь задумывалась над тем, кто такие эти люди?

У неё вырвалось греческое слово «демос», а он использовал тяжеловесное римское «попули». Это слово вырезают на каменных плитах, на пьедесталах гигантских статуй. Римский народ. «Народ — это римляне, и римляне — это народ» — вот что было написано на камне. Почему статуи всех императоров и полководцев в городе такие огромные? Чувствительные греки никогда не создавали статуй выше человеческого роста.

   — Мне нравится наблюдать за людьми, — осмелилась произнести Феодора.

   — Тогда скажи, кто эти люди, которых ты видишь? Кто они на самом деле?

Услышав этот вызывающий вопрос, она немедленно ответила. Продавец рыбы и семян, несущий плетёные корзины, — выходец с греческого острова, поздно вечером возвращающийся из гавани. Мальчишки, играющие с увядшими цветами жасмина, которые она выбросила на улицу, должно быть, евреи, хотя нет, скорее, армяне из Нисибиса, чьи родители торгуют эмалированными изделиями. Отец мальчишек закупает бирюзу на торговых кораблях из Эвксина. Высокий юноша, проходящий мимо с факельщиками, выбрил свой лоб, у его одежды широкие, пышные рукава, а длинные усы свисают вниз, как у гунна, но, скорее всего, это просто городской щёголь, подражающий моде, чтобы быть похожим на варвара.

Опершись о перила рядом с Феодорой, Юстиниан одобрительно кивал. Он всегда поражался способности своей возлюбленной замечать что-то интересное в уличной толпе. Его мысли повернули в новое русло.

   — Ты сама это сказала, сокровище моё. Грек с островов, двое армянских мальчишек и единственный гражданин, одетый как варвар-гунн. И всё это остатки римского народа.

Он прислонился к каменной стене, словно в изнеможении. Сенаторы говорят «народ», потому что они так привыкли. Но народа уже давно нет.

Феодора с любопытством взглянула на него:

   — Кто же тогда живёт в городе, мой господин? Привидения? Демоны? Но мне они кажутся слишком живыми.

Впервые Юстиниан не стал ничего разъяснять Феодоре, словно умудрённый опытом учитель. Его налитые кровью серые глаза впились в темноту за тускло светящими лампами. Шесть тысяч беженцев населяли этот город за тройными стенами Феодосия, беженцев, которые искали защиты, богатства, родственников, удовольствия или просто хлеба, рыбы и вина. И ни один из них не задумывался о правительстве, стремясь лишь избежать уплаты налогов. Из оставшихся жителей города, возможно, лишь половина ощущала личную ответственность за сохранение империи. Другие просто накапливали богатства, стремились к власти или выполняли свои обязанности.

Феодора молча подумала, что Юстиниан был одним из той половины, не считая ещё казначея и трёх других высокопоставленных лиц. Или Юстиниан имел в виду только тех троих? До того момента она думала, что правительство заботится обо всех людях так же неизменно, как неизменны звёзды над ипподромом. Но с другой стороны, как мог править такой слабый и немощный старик, как Юстин? Нет, правительство правит по закону.

   — Нет, — покачал головой Юстиниан, — не по закону, а по традиции. Создано так много законов, что знающий человек всегда найдёт один, подходящий именно ему. А затем он наймёт ораторов и подкупит судей. — Глаза Юстиниана блеснули от изумления. — Как ты думаешь, Феодора, сколько человек из этих шести тысяч не спят по ночам, придумывая, как бы избежать закона?

Увидев, что любимый успокоился, Феодора рассмеялась.

   — Ты прав, Юстиниан. Тот армянский купец хвастает, что сумел избежать уплаты налогов за ввоз товара, потому что притворился, что сам производит эмаль. Поэтому и продаёт свой товар дешевле.

Юстиниан подумал о другом, и его голос снова напрягся:

   — Во что сейчас верят эти люди?

Вспомнив про церковный двор, где она лежала в грязи, Феодора ответила, что многие верят в святых отцов, таких, как Тимофей Александрийский.

   — Да, люди ищут себе лидеров. Они не верят в свои собственные силы и хотят, чтобы кто-нибудь позаботился о них. Ты слышала, как толпа у Святой Софии вопила, требуя нового патриарха? Разве они верят в церковные догмы? Или они ищут сановника, который раздавал бы им привилегии и деньги? Разве деньги для них не мерило всех ценностей?

Люди не верили печатному слову. Они хотели веселиться и забыть о своих бедах. Ведь это так свойственно человеку. Так про себя решила Феодора.

Но Юстиниан не соглашался. Он снова с головой ушёл в свои книги и сказал ей, что во времена римского величия, до появления империи, два избранных консула исправно правили, потому что люди подчинялись нескольким законам и верили в римское государство.

Феодора быстро припомнила старую поговорку о том, что древние римляне завоёвывали мир, потому что верили в свою силу. Они, должно быть, были очень тщеславны.

   — Но теперь это в прошлом, — прошептала она, — сейчас всё по-другому.

Внезапно, словно пытаясь избавиться от мучающей его боли, Юстиниан громко вскрикнул:

   — Рима больше нет. Империя существует только на бумаге. Этот город, окружённый стенами, — не место обитания людей, а одинокий остров, лежащий в море мрака, невежества и дикости. К этому острову спешат толпы людей, чтобы укрыться там, награбить побольше, слушать крикливые речи и притворяться, что за стенами империи им ничто не угрожает. Они воображают, что такая жизнь будет длиться вечно. Они пируют и играют с государственными идеями, как с игрушками, чтобы не думать о грозящем потопе, который уничтожит их остров.

Феодоре показалось, что Юстиниана гложет какой-то демон противоречия. Она никогда прежде не видела, чтобы он испытывал мучительные сомнения. Взяв его за руку, она улыбнулась и спросила, что он собирается делать для предотвращения опасности.

   — Что же можно сделать? — пробормотал он. — Анастасий построил остров, окружённый длинной стеной, Юстин выставил солдат против врагов. Но они просто плыли по течению. — Опустив голову, он прошептал: «Не знаю, что делать».

Феодора пришла в ужас, словно застала его в слезах. Юстиниан казался таким уверенным в своём бесконечном труде, что она принимала эту уверенность как должное. Её возмущение вырвалось наружу: