У Ждана от этих слов сжалось сердце. Ему, молодому, сильному было тяжело. А каково же ей? Потерять мужа, детей, кров…

Ну, теперь он никому не позволит обидеть мать. Построит хатку возле Сейма, вспашет кусок земли и засеет житом-пшеницей, разведёт скотину, птицу - и заживут они втроём тихо и любо…

Он жевал чёрствый хлеб с салом, а мечты уносили его в будущее, и оно казалось ему ясным и счастливым. Только бы всё сбылось!

Из раздумий его вывел приглушенный крик Любавы. Он поднял голову и глянул в ту сторону, куда указывали расширенные от ужаса глаза девушки. Там, на горе, где проходила дорога, на фоне синего неба темнели фигуры нескольких всадников.

- Половцы! - помертвелыми губами прошептала Любава.

Ждан вскочил на ноги, приложил руку козырьком над глазами. Нет, на половцев не похожи. Красные щиты за спинами, мечи на боку. Свои! Северяне!

Всадники тоже заметили их и начали спускаться в долину.

- Не бойтесь, это наши люди! - успокаивал женщин Ждан, хотя у самого сердце билось тревожно. Ведь он хорошо знал, что каждая встреча с незнакомыми людьми таила в себе опасность.

Незнакомцы быстро приближались. Ждан встрепенулся: впереди ехал Янь!

Янь тоже удивился не меньше.

- Ждан! Вот не думал! Откуда ты тут взялся?

- А ты?

- Ну, мы с князем Игорем малость потрепали половцев в степи и возвращаемся домой, - не без гордости ответил Янь. - Я сам своими руками хана Обовлы взял в полон!

- Вот как! Выходит, и князь Игорь ходил в поход?

- Ходил. С князьями Всеволодом, Святославом и Владимиром… А почему это тебя так удивляет?

- Да потому, что я тоже из похода. Был аж на Самаре с князьями…

Ему хотелось спросить, почему Игорь не присоединился к Святославу и Рюрику, но вовремя прикусил язык. Не его это дело. Пусть князья сами выясняют свои отношения. Его дело - молчать и ни единым словом не обмолвиться, что он полонил самого хана Кобяка.

- О! - воскликнул Янь. - Ты должен рассказать про тот поход князю! Вот и он сам сюда едет…

Из-за горы показалось войско. Стяг за стягом спускались в долину к ручью. Там воины поили коней и пускали их пастись.

Подъехали князья Игорь и Владимир.

Ждан смиренно поклонился.

Игорь окинул его быстрым взглядом, удивлённо поднял брови.

- Ты?

- Я, княже.

- А кто эти женщины? С тобою?

- Старшая - моя мать, которую я выручил из половецкой неволи, а младшая - это Любава… Из Глебова… Та самая девушка…

- А-а, - как-то неопределённо произнёс князь, будто не мог уразуметь, какое имеет отношение она к тому, что случилось в Глебове, хотя по его лицу было видно, он всё сразу вспомнил: и ссору с Владимиром Переяславским, и резню в Глебове, и дальнейшую историю со своим конюшим. Вспомнил и насупился.

Хитрый и наблюдательный Янь понял, почему наступила заминка в разговоре и поспешил на помощь:

- Ждан только что с Самары, с Орели, княже, ходил с князьями в поход на приднепровских половцев…

В глазах Игоря вспыхнула заинтересованность.

- Вот как! С чем же князья вернулись?

В душе Ждан поблагодарил Яня. Он облегчённо вздохнул и начал рассказывать про битвы на Орели, про победу и пленение Кобяка, многих ханов и значительной части войска.

Сначала по лицу Игоря промелькнула тень досады. Видимо, эта весть немало уязвила его. Теперь скромная победа за Мерлом над ханом Обовлы в сравнении с победой Святослава и Рюрика показалась ещё скромнее.

Однако он постарался прогнать эту неприятную мысль… Как бы там ни было, а всё войско Обовлы в полоне, вместе со своим ханом, и главное, половцам не удалось разорить и погубить северские села и хутора.

Когда Ждан закончил, Игорь гордо сказал:

- Победа князей велика, но мы тоже с победой! Не с пустыми руками домой возвращаемся!

- Я знаю, Янь уже успел поведать о твоей победе… Я поздравляю тебя, княже, и рад за всю нашу северщину, что на этот раз, благодаря твоей, княже, мудрости и храбрости, а также благодаря другим северским князьям и воинам, её миновала злая беда, - с чувством произнёс Ждан.

К Игорю вернулось хорошее настроение.

- Что же теперь собираешься делать? Куда путь держишь? Может, вернёшься ко мне? Мне всегда нужны смелые и испытанные люди.

Ждан мгновенно оценил великодушие князя. Это - прощение, и значило оно для него немало. Но глянув на сгорбленную фигуру матери и удручённый вид Любавы, ответил уклончиво:

- Княже, я благодарен тебе за доброту твою и при первой же возможности стану в ряды твоего войска. Но сейчас я не один. Мать рвётся в Вербовку… Неведомо, остался ли там кто после половецкого погрома… Но она хочет поселиться только там…

- Там есть люди, хотя и мало, - вмешался в разговор княжич Владимир. - Идите, селитесь! Я дозволяю… Это моя волость… И мне нужны поселенцы.

- Разумеется, идите селиться, - согласился Игорь, - земли вдоль Сейма обезлюдели, и нужно много сил, чтобы они стали снова обжитыми и богатыми…

На следующий день, когда солнце стояло почти над головой, путники переправились вброд через Сейм, поднялись на гору и остановились передохнуть.

Ждан одним взглядом окинул всю широкую долину, где когда-то стояло большое и красивое село. Вокруг такие знакомые с детства родные места! Поодаль за селом тёмный бор, куда летом и осенью он бегал собирать ягоды и грибы, а зимой ездил с отцом за дровами. Вот впереди узкий спуск с обрывистыми стенами, где в норах гнездились чернокрылые стрижи; на равнине раскинулись поля, теперь запущенные, поросшие бурьяном, вдоль берега реки - левады. И всюду вербы, вербы - ветвистые, густые, зелено-седоватые. Неспроста село назвали Вербовкой…

Ждан узнавал родное село и не мог узнать. Что же от него, бедного, осталось? Из земли торчали черные обугленные сохи[59]. Где когда-то стояли хаты, повети, риги, там теперь виднелись только груды золы, поросшие бурьяном огороды тоже позарастали, превратились в пустыри. И только кое-где под соломенными и камышовыми кровлями темнели маленькие, как грибы, клетушки, сооружённые наспех и неумело - лишь бы зиму перезимовать.

Он отыскал свой огород, левадой спускающийся к самому Сейму, и сам себе не поверил: на месте их хаты теперь стояла клетушка и над нею из обмазанной жёлтой глиной трубы вился в небо сизоватый дымок. За воротами опускал свой длинный нос колодезный журавль, а возле него белела мужская фигура…

Кто же там такие? Свои или чужие?

Ждан вдруг почувствовал, как онемели ноги. Хотел ударить под бока коня и не смог. Радость и тревога стиснули грудь. Глаза затуманились слезами.

- Мама, там у нас кто-то живёт! - воскликнул хрипло.

Мать тоже сквозь слезы мало что видела вдали.

- Кто это, сынок?

- Не знаю… Едем поскорей!

Они спустились с горы, миновали одну запустелую улицу, вторую и, охваченные надеждой и страхом, подъехали к своему родному двору. Вот перед ними чудом уцелевшие от пожара старые, сплетённые из лозы ворота. За воротами, возле поленницы дров, застыл с высоко поднятым топором мужчина в белой полотняной рубахе. Глаза его округлились от удивления и страха, а губы шепчут:

- Свят, свят, свят!.. Сгинь, пропади, нечистая сила! Чур тебя, чур!

Ждан мигом слетел с коня, кинулся к нему:

- Иван! Братик! Живой?!

Тот ошалел, опустил руки, изменился в лице. Ждана явно не узнавал.

- Кто ты?

- Да Ждан я, Ждан! И мать со мной! Из полона вернулась… А это Любава.

Во двор вступила мать. Вскрикнула глухо, схватилась за сердце, согнулась… Последние силы, что поддерживали её в пути к родному порогу, покинули её.

И тут у Ивана будто пелена с глаз спала. Откинул в сторону топор, рванулся навстречу.

- Ма-а-ма-а!

Она прильнула к нему, зарыдала. И он целовал её мокрые щеки, грубой жёсткой рукой гладил спутанные седеющие косы и шептал лишь одно слово: