- Ох, Настя, Настя. Вижу я, не слепая - сохнет твоё сердце по Овлуру. Но не баламуть ты его! Оставь! Если не хочешь ему ещё большего несчастья… Не ровня он тебе ни в чём…

- Тётушка Рута, - покраснела Настя, - не о том сейчас речь, не о моих чувствах к Овлуру, а о том, что надо о намерениях Кончака донести весть нашим князьям…

- Так ты выбрала для этого Овлура? Но ведь он может головы лишиться! Неужто не подумала об этом? Иль тебе вовсе не жалко его?

- Почему говоришь, что не подумала? Ещё как голову ломала об этом, всю-то ноченьку глаз не сомкнула!.. Но ничего другого надумать не смогла… Разве только самой…

- Куда тебе!

- Вот и сама видишь. Только Овлур может. Он не раб, за которым следят десять глаз, а вольный кочевник. Он чабан, поэтому может во время отгона табунов незаметно для других исчезнуть с пастбища и за несколько дней домчаться до Воиня или Лубна и вернуться назад… Ему это легче сделать, чем кому-то другому. Нужно только, чтобы ты его надоумила на это… Никого другого, кроме тебя, он и слушать не станет!

- А если и меня не послушается?

- Тогда Кончак застанет наших врасплох и половину Руси убьёт, а другую половину потянет на арканах в неволю.

- Ума решиться можно - ведь и в сам-деле будет такое…

- Вот то-то и оно!.. Вряд ли доведётся мне когда-нибудь вернуться на родину, но забыть родную землю до смерти не смогу. Ни рода своего, ни села своего, ни тех стёжек-дорожек, по которым бегали мои босые ноженьки. И всего остального, к чему прикипело моё сердце мне не забыть! Потому и нестерпимо мне даже подумать о том, чтобы там, по нашим хуторам, сёлам, по нашим нивам да лугам сеяли смерть хищные половецкие изверги…

Рута всхлипнула.

- Я и сегодня, если б имела силы, домой устремилась. Пусть у меня там ни кола ни двора - лишь бы на родную землю! Да если бы ещё и с Овлуром, сыночком моим единственным… А без него - нет! Без него мне смерть! Хотя и так она не за горами. Доконает меня Трат, ох, доконает, будь он неладен! Но надо сейчас думу думать…

Настя обняла её, и они вместе заплакали.

На три послания князя Игоря, где он просил помириться с сыном Владимиром, Ярослав отвечал коротко и сухо: «Нет!» Игорь досадовал, негодовал, Владимир всё больше грустил, а княгиня Ярославна лила слезы, жалела брата. После третьего сурового ответа Игорю не оставалось ничего иного, как с женой и детьми отправиться на поклон к тестю.

И вот перед ними Галич - столица могущественной Галицкой земли. Издали сияют золотом кресты на куполах Успенского собора, построенного Ярославом. Высоко поднимаются в небо на высокой горе валы и заборола детинца. Гудят колокола, их сладостно-тревожные звуки будоражат Душу.

Как-то ещё примет князь Ярослав? Не откажет ли в приюте?

Вот уже миновали шумливое Подгородье с его кузнями, мельницами, мастерскими кожевников, маслобойнями, сукновальнями, зброярнями, с его небольшими хатенками и полуземлянками, с кривыми улочками, на которых полно было кур, гусей, уток и свиней на выгонах, шныряли бродячие собаки и облезлые кошки. Прогрохотав по деревянному мосту через Лукву, обоз князя Новгород-Северского проехал мимо боярских и монастырских усадеб, огороженных такими крепкими заборолами, словно это были княжеские городки, а затем поднялся по узкой дороге на высокий холм и через каменные ворота въехал, наконец, в детинец.

Обоз сопровождали дружинники Ярослава, посланные галицким князем навстречу гостям.

Перед Успенским собором - небольшая группа бояр да самых богатых и влиятельных горожан, которые вышли встречать дочь и зятя своего князя. На паперти одиноко стоял Ярослав. Седой, исхудалый, сгорбленный. Горе не обошло и его стороной.

Ярославна соскочила с возка, опрометью бросилась к нему.

- Отче! Княже! - зарыдав упала ему на грудь.

Они не виделись несколько лет и теперь долго стояли, обнимаясь. Ярослав был твёрдым, суровым человеком, но по его щеке покатилась слеза.

Подошёл Игорь. Поцеловался с тестем. Ярослав пристально посмотрел молодому князю в глаза.

- Чего приехал? Небось за Владимира просить?

- И за Владимира тоже, - с ударением ответил Игорь, выдерживая пронизывающий взгляд галицкого князя.

- Ничего не выйдет! - решительно отрезал Ярослав, проведя указательным пальцем по золотому ожерелью, будто оно мешало ему дышать. - И не проси!

- Родимый мой, об этом, будет твоя воля, потом поговорим, - вмешалась Ярославна. - А сейчас полюбуйся на внуков!…

Из открытого возка друг за другом слезли дети, с любопытством и опаской оглядываясь вокруг, исподлобья бросая взгляды на бояр, на старого бородатого князя, о котором няня успела шепнуть, что это их дедушка.

Дети подошли к Ярославу, и няня поставила их перед ним рядочком, по росту. Одни были темнее - в Игоря, другие - русые, как мать, но Ярослав сразу, едва глянул на них, подумал, что у каждого есть что-то от него.

- Твои внуки, отче, - Ярославна вытерла слезы, улыбнулась, увидев, как заворожённо смотрят дети на деда, и начала перечислять: - Это Олег, а то Святослав, рядом Роман, за ним Ростислав, а вот и Ольга… Ну, а самый старший, Владимир, дома остался, княжит в Путивле, охраняет Северскую землю, пока мы будем здесь…

Лицо Ярослава прояснилось, резкие морщины на лбу разошлись. Он вдруг почувствовал в сердце что-то такое, чего никогда не ощущал и даже сейчас осознать не смог. Ни дочка Ефросиния, ни сын Владимир, ни второй сын Олег, или Настасьич, как его прозвали в Галиче по имени матери, никогда не вызывали у него такого сильного чувства, как эти маленькие смешные человечки, его внуки. В этом чувстве совмещались сразу и любовь, и нежность, и страх за их будущее, и гордость, и радость оттого, что в них было что-то твоё, что останется на свете после тебя, когда ты отойдёшь в небытие.

Он знал от других, и не раз приходилось слышать такое, что деды и бабки любят внуков сильнее, чем любили своих детей. Почему так - никто не знает. Может, потому, что когда были дети, родители тоже были моложе, а постарев стали понимать - вот они, внуки, продолжат твою жизнь, твой род?

Но как бы там ни было, а он вдруг сейчас убедился в правильности того, о чём говорили люди. Перед ним стояли маленькие настороженные человечки, которые наивно и немного испуганно, но с нескрываемым любопытством разглядывали его, своего деда, как какое-то сказочное существо иль невиданное чудо.

Он радостно улыбнулся, присел и начал по очереди обнимать и целовать внуков, а меньшенькую, Ольгу, поднял, прижал к себе и она совсем без страха охватила ручонками его шею и громко засмеялась: пушистая борода деда так приятно щекотала…

- Кровиночки мои, - прошептал Ярослав, потом громко сказал: - Пошли со мною в хоромы! Так светло и радостно там будет сегодня у старого одинокого князя! Да и вы все в дороге притомились…

Неделя пролетела как один час. В честь дочки и зятя, князя Новгород-Северского, Ярослав каждый день устраивал ловы на лисиц, кабанов, медведей, а вечерами в его каменной гриднице, отделанной фресками и глазурованной плиткой, лилось рекой вино, играли гусли, гремели бубны, звенели цимбалы, заливались рожки и свирели, гости уставали от обилия блюд. Ни Игорь, ни Ярославна не могли выбрать удобный момент, чтобы поговорить наедине с отцом о княжиче Владимире. Казалось, Ярослав нарочно всё устраивает так, чтобы такой возможности не выпало.

Заканчивался октябрь, наступал ноябрь. Пора уже отправляться в обратный путь. И тогда Игорь, который никогда не отличался нерешительностью, пошёл напролом.

- Княже, завтра или послезавтра, если не испортится погода, нам надо отправляться домой, - сказал он утром, когда Ярослав только вышел к общему завтраку. - А мы так и не поговорили с тобой обо всем, что нас волнует. Сегодня, княже, мы с княгиней ни на ловы не поедем, ни на пир не придём. Устали мы от всего этого да и поговорить с тобою хотим!