- Вставай, отрок! Вставай! А не то задубеем тут! - послышался голос Самуила. - Надо двигаться дальше.

Ждан поднялся. Было уже совсем темно.

- Куда же идти?

- Бери коня за повод и не отставай от меня!

Но не сделали они и сотни шагов, как услышали собачий лай. Значит, впереди жилье, там - спасение: для них тёплая хата, для коней - безветренная конюшня да охапка сена. Вперёд! Скорее туда!

Хата вынырнула из тьмы внезапно - выглянула камышовыми стрехами из-под снега, как гриб из-под листа. Сквозь махонькое оконце, затянутое сухим бычьим пузырём, мерцал желтоватый свет.

Самуил застучал древком копья в дверь.

- Хозяин, открывай!

Дверь приоткрылась, послышался старческий голос:

- Кто тут? Кого Бог послал?

- Путники, отче! Пусти в хату - замерзаем!

- Да кто же вы такие?

- Гонцы от князя переяславского к князьям киевским.

- Так вы и ехали бы в город - к тиуну[20].

- А что за город?

- Да Глебов же!

- Глебов! А далеко ли?

- Да нет - всего поприще[21]. А это посад…[22]

- Отче, побойся Бога! У нас уже нет сил и два шага ступить, а ты говоришь - поприще. Нет, мы у тебя заночуем! - И Самуил решительно отстранил хозяина от порога. - Хлев у тебя есть?

- Да есть.

- Так поставь туда наших коней и сенца им дай.

Старик накинул на плечи кожушину, и они вместе напоили коней, расседлали и положили им сена. А когда управились, зашли в хижину.

Хатка небольшая. Слева от двери - печь, под образами - стол, за печью широкие полати для спанья. Там, накрытый кожухом, кто-то лежал. Вдоль стен, скреплённые с ними, лавки. В устье печи горит лучина, освещая небольшой столик башмачника с его инструментами - деревянными колодками и гвоздиками, дратвой, смолой, острым ножом, молотком… Там же, на столике, стояла пара сапог - один уже готовый, а другой ещё на колодке. На жердине, под потолком, незатейливая одёжка смерда.

- Как же тебя звать, дедусь? - спросил Самуил.

- Поп окрестил Иваном, а люди прозвали Живосилом… Так и вы зовите - Живосилом.

- Так, может, старина Живосил, угостите нас чем-нибудь горяченьким? С мороза - ой, как хочется!

- А что, это можно! Добрым людям мы всегда рады! - ответил дед Живосил и заглянул за печь. - Любава, Любава! Вставай! Бог послал нам гостей - приготовь вечерять!

Из-под кожушины вылезла девушка, накинула на плечи епанчицу, вступила в сапожки, вышла на свет.

- Добрый вечер, люди добрые!

- Будь здрава и ты, девонька, - ответил и за себя, и за своего молодого спутника Самуил. - Прости, не дали тебе поспать.

- А я ещё и не спала, - ответила Любава. - Присаживайтесь к столу, а я быстренько… Правда, не ждали мы никого, так что не обессудьте, чем богаты - тем и рады… Борщ вот у нас есть!

Она улыбнулась и вдруг встретилась взглядом с Жданом. Похоже, не ожидала, что один из гостей - пригожий молодец, так как смутилась, быстро опустила глаза и кинулась к печи. Но этого мгновения было достаточно, чтобы Ждан заметил необычайную красоту девушки и тоже стушевался.

Девушка и вправду была прекрасна. Чем - юноша и сам не мог понять, не имел времени рассмотреть, а сейчас она пригнулась к печи и рогачом доставала закопчённый горшок с борщом - видна только стройная фигурка и густая чёрная коса. И ещё запомнилось: из-под тонких бровей на него глянули такие неожиданно тёплые, тёмно-мглистые, с поволокой глаза - как летнее звёздное небо!

Любава!..

Тем временем девушка налила в большую глиняную миску борщ, на рушник нарезала хлеб, начистила лук и чеснок - поставили всё на стол. Перед образами засветила свечку - в хате стало сразу светлее.

- Прошу, гости дорогие, к вечере!

Самуил развязал саквы[23], достал кусок сала и кольцо колбасы. Нарезал походным, засапожным ножом.

Дед Живосил пощёлкал языком, сказал уважительно:

- Ай-ай-ай, никак не ждали таких гостей! Какая получается богатая вечеря! Грех, грех отказываться! Любава, садись-ка, - он подмигнул Самуилу и придвинул к столу скамью.

Но Любава садиться не собиралась. Видя это, Самуил легонько взял её за локоть.

- Не отказывайся, голубушка, садись. Дядька Самуил и Жданко - не волки, не кусаются… Правда, за молодого ручаться трудно - может, чего доброго, и куснёт, но не больно. Да ты не бойся, а вдруг это твой суженый? А?

Девушка совсем застеснялась и села за противоположную от Ждана сторону стола. Украдкой взглянула на юношу. И снова их взгляды встретились. На этот раз подольше.

Любава была ещё очень молоденькая - шестнадцати, от силы семнадцати лет. Невысокая, плотная, тёмноглазая, с мягкой густой косой и тёмными бровями, она походила на пушистую зверушку, что испуганно выглядывает из-за зелёной листвы дерева. Ждану подумалось: «Боже, какое чудо выросло в этой убогой хатке! И как хорошо, что оно не попалось в полон к степнякам, где так быстро линяет девичья краса!»

А Любава между тем сетовала про себя, что судьба несправедливо поступила с ней. Вот встретила она красивого молодца, княжеского гридня, судя по одежде и оружию. Но что толку! Кому нужна она, внучка смерда? Ждан завтра утром встанет, оседлает коня - только снег вихрем взовьётся за ним! Разве вернётся он когда-нибудь к этой бедной хатке, где из каждого угла глядит только нищета? Разве нужна ему холопка, у которой ни поля, ни леса, ни коня, ни коровы, а одни лишь руки, чтобы работать на тиуна, боярина или князя? А Ждан такой красивый, и какой у него мягкий, добрый взгляд! Боже, почему ты так несправедлив ко мне?

Любава опустила глаза и взялась за ложку. Она была голодна, но не решалась протянуть руку, чтобы взять кусочек сала или колбасы. Ела свой чёрствый хлеб и борщ с запахом бурака.

Наблюдательный Самуил хмыкнул в бороду.

- Э-э, голубонька, так не годится! Дала бы нам горяченького, что сама ешь, а нам, вишь, оставила сало и колбасу, которые, как и мы, на морозе закоченели. Так не пойдёт! Выручай, бери колбаски и сальца, а мы погреемся борщочком.

Все засмеялись, и за столом сразу возник дух доброжелательности и непринуждённости, что сближает незнакомых людей, делает их искренними, открытыми навстречу друг другу, и приветливыми. За едой и разговорами время шло быстро. Самуил и Ждан узнали, что дед Живосил всю жизнь сапожничал, своей земли не имел, а вот сапоги и женские черевички шил неплохие. Но с годами острота зрения уходила, работал-то при лучине, а потому уменьшались и заработки. Ему перестали заказывать новую обувь, только ближайшие соседи, по старой памяти, приносили какие-то стоптанные башмаки, чтобы залатал дырку или подбил подмётку. А разве это заработок?.. Если бы живы были сын с невесткой, как-нибудь выкручивались бы, но налетели половцы - сына убили, невестку забрали… Как тут выкрутишься? А нужно и прокормиться, и одеться, и внучке ожерелье да подвески купить, а то вон уже какая девица выросла!.. А ещё ж нужно и княжеское платить, и десятину на церковь дать, и боярину, и посаднику, и тиуну… А где взять?

- Да, нелегка у тебя, дед, жизнь, - согласился Самуил.

Беседа затянулась допоздна. Лишь когда пропели первые петухи, легли спать. Мужчины на полу, Любава - на печи.

Проснулся Ждан от приглушенного разговора в сенях. Стал прислушиваться. Чей-то грубый голос сердито бубнил:

- Мне надоело ждать, Живосил! Или отдашь долг ныне, или пусть девка отработает!

- Будь человеком, Карпило!- просил Живосил. - Отдам! Всё что должон, отдам! А пока возьми то, что имею…

Незнакомый Карпило, слыхать, разгневался ещё больше, голос его загремел:

- Что ты мне тычешь, старый хрыч, какую-то несчастную ногату![24] Так тебе и до смерти не расплатиться!.. Говорю тебе - пускай внучка отработает… Сколько ещё ей сидеть у тебя на шее? У неё и харчи будут, а у тебя долга не станет…