Но ведь у многих народов запрет на наказание действует в системе с другими принципами, отсутствующими у нас. Если, например, у хакасов отсутствовали наказания детей, то у них было нечто другое, воспитывающее у детей ответственность за свои поступки. Хакасские дети сызмальства допускались на семейный совет, и с ними тоже советовались. Взрослым, идущим на охоту, не дозволялось брать у природы больше того, что охотнику и его семье нужно для жизни. Остальное - чужое. Не дозволялось также брать чужое в чужом доме. Дома были без замков. Воровство не просто презиралось, оно убивалось вместе с вором. Голову убитого отрезали, высушивали и вешали на шею его отцу, да так, чтобы глаза убитого всю жизнь смотрели ему в глаза, напоминая о невыполненном отцовском долге.

Английскому мальчику на детской площадке никто не сделает замечания. Да, ко не забывайте, что на ней нет взрослых. При входе написано: «Взрослым вход воспрещен».

В Японии детям дозволяется творить такое, отчего наши мамы, а может быть, даже и некоторые дети, придут в ужас. Да, японский ребенок в парикмахерской, пока причесывают его маму, может что-нибудь выдавить из тюбика и размазать по стеклу, а взрослые при этом будут мило улыбаться, но не забывайте, что это дозволяете я только до 5-ти лет в рамках японской системы воспитания, учебы, работы, пронизанной конкретизацией важнейшего принципа одного из японских императоров: «Гармония превыше всего».

Современные психологи, идя вслед за народной педагогикой, считают бесполезным наказывать детей до 5-ти лет, так как понятие вины возникает в сознании ребенка только после этого возраста. Чувство вины также становится осознанным. Не исключено, что осознание вины могло бы придти и раньше при системе воспитания, отличной от нашей, русской. Вспомните газетную статью «Пять лет счастья», где описан опыт семенного воспитания в свободе выбора сызмальства. Вседозволенность системы с участием в выборе поступка и самооценкой уже к 5-ти годам привела к высочайшей нравственной ответственности и завидной совестливости внучки. Дедушка старался выполнять обещание, данное самому себе: не повторять ошибок, допущенных при воспитании собственных детей, если ему доверят внучку. Ему доверили.

- Дедушка, купи мне, пожалуйста, мороженое.

- Сколько? - спрашивал дедушка. - Выбирай сама.

И дальше шло объяснение, к чему какое количество может привести.

- Ты идешь на улицу в одном платье. Подумай, не будет ли тебе холодно. Посмотри на улицу.

Любая свобода не есть свобода от всего. Свобода связана с сознательным выбором и сознательным самоограничением. Я свободен поступить иначе, но не поступлю так, ибо это против моей совести. Я свободен в выборе правил, но не свободен от принятых правил. Я могу пойти в театр и провести время в праздности. Я могу остаться дома и заставить себя дописать книгу. Я свободен и ограничен одновременно. Для постижения свободы мне дано своеволие, а для постижения несвободы - совесть, определяющая божественную меру того и другого. Чем раньше человек почувствует последствия своеволия, тем быстрее осознает меру и истинную свободу в ней.

Дедушкина внучка, научившись выбирать, сознательно не захотела ходить в цирк или зоосад, то есть туда, где нет свободы для других, где нет свободы для животных.

После этих слов Вы вправе повторить кульминационный вопрос о необходимости наказания: «Так что же, не надо наказывать, если свободного человека надо воспитывать в условиях полной свободы?»

Свобода выбора в рамках, устанавливаемых взрослыми, представляется нам альтернативой вседозволенности, альтернативой своеволия. Ее лик 5-ти годам ребенок уже сам выбирает, сам себя ограничивает, то о наказании не будет и речи: ведь наказание - это способ пресечения, это ограничение. Если к 5-ти годам ребенок еще не умеет сам себя ограничивать, сам себя останавливать, то ему требуется внешнее ограничение. И потребуется время, пока око станет внутренним, внутренне возможным. Следовательно, наказание может быть только внешним.

Если, наказывая ребенка, мы на него внутренне рассердились, он принял это, как наказание внутреннее, как отказ в любви, а не как помощь в виде ограничения. «Мама меня не любит, папа не хочет со мной разговаривать, бабушка отвернулась, я никому не нужен», - вот горестные мысли ребенка в этом случае. Кто из детей с этим смирится? Протестуя против внутреннего наказания, ребенок может попытаться любой ценой вернуть внимание, а значит и любовь родителей. Он может совершить еще более зловредный поступок, чем тот, который Вы только что осудили. Его глаза как бы говорят: «Пусть мне лучше попадет так, чтобы меня пожалели и снова полюбили... Не верите? Я готов прищемить палец между дверей, лишь бы мне поверили, как мне плохо и больно. Видите, какой синяк?»

Мы ведь не каменные и не сможем проигнорировать жертвенный палец, а его диспетчерская программа и в следующий раз попытается вызвать подпрограмму ныть я и плача.

Как же наказать, не рассердившись? Дети отлично чувствуют, когда мы сердимся только на словах, а внутренне улыбаемся или безразлично спокойны. Сердитыми словами, даже металлом в голосе их не проведешь! Слушают Вас и делают по-своему! А попробуйте подшлепнуть ребенка, не рассердившись! Не получится! Мы, как правило, внутренне раскручиваем себя до накопления критической массы внутренних оснований, позволяющих ударить ребенка, ударить беззащитного, слабейшего, любимейшего! И вот Вы, наконец, действительно рассердились и действительно ударили! Сынок, улыбаясь, поскакал дальше, потому что на самом деле Вы ударили легонько, не больно, но гот ударившая ладонь почему-то покрылась синими пятнами. Вам было больнее не физически, а душевно, и эта душевная боль физиологически локализовалась синяками. Не только ребенок может физически переживать душевную боль разлада в семье, когда плачет от ссоры родителей. «Значит, лучше все-таки всыпать сорванцу?» - спросил нас один из пап и, придя домой, «всыпал». Естественно, сам расстроился и через некоторое время решил уточнить:

- Ты не обиделся на меня?

- Нет, -неожиданно ответил сын.

- Почему? -удивился отец.

- Потому что меня надо было наказать!

Видимо, отцу удалось сохранить необходимое состояние открытости на сына, когда наказание творилось от полноты любви, как осуждение поступка, а не личности! И такое осуждение было принято.

Конечно, не в один день научимся мы с Вами хранить внутри себя это такое мудрое и трудное состояние. Людей, умеющих это делать, мы признаем благодатными и говорим про них: «Они хранят внутри себя импульс Христа!» Дети чувствуют этот импульс и подстраиваются под него, когда на очередное капризное «не хочу» слышат твердое и мягкое: «Я слишком тебя люблю, чтобы позволить так поступать».

Такими словами неоднократно оценивала мать американского доктора Добсона поступки сына. Так можем поступить и мы, вступая в борьбу с попу-парной болезнью «нехочушкой».

- Не хочешь вылезать из ванны? Не справиться с собой? Выбирай: либо через две минуты ты сам вылезешь, либо я тебя вытащу силой.

Через две минуты нужно обязательно выполнить обещание, иначе болезнь будет крепчать, порождая новые «не хочу».

- Не хочу убирать за собой.

- А я не хочу слышать «не хочу», а тем более видеть, как ты заболеваешь. Сейчас я буду тебя лечить, пока ты весь не заболел.

- Есть три средства. Чтобы узнать первое, надо отгадать загадку: кожаный, длинный, хорошо лечит.

- Это моя загадка, я ее сам придумал. Такое средство я не люблю.

- Я тоже. Поэтому лучше второе - быстренько уложить тебя спать. Когда проснешься, будешь здоров.

-А третье какое?

- Ведро холодной воды.

- Прямо в одежде?

- Конечно, пока болезнь не проникла внутрь. Ты забываешь про свое «не хочу убираться» и начинаешь не хотеть холодной воды. «Не хочу холодной воды» оказывается сильнее, и ты выздоравливаешь. Я слишком тебя люблю, чтобы позволить «нехочушке» овладеть тобой.

Болезнь - это кризис, это результат отсутствия профилактики, это всходы посеянного когда-то. Наказание - это кризисная мера.