ординарец, – верёвку неси.

А сам принялся гладить по холке страдающее животное с

вызывающим уважение неподдельным участием, как будто и в

самом деле готов был разделить, принять на себя часть его боли.

Сострадание переживалось настолько сердечно, что у Петьки

ощутимо заныло в нижнем суставе, как будто это и он, вместе

с конём, подвернул тёмной порой собственную ногу.

– Я же дважды предупреждал, что конь подвернулся, разве

трудно было замотать ему ногу. И кто тебя, предателя, только

на свет народил? – уже без всякой злобы, просто ради правды

заметил Петруха.

Конюх рысью метнулся по деннику, снял со стены верёвочный жгут и, подбежав к стойлу, начал хлопотливо рассматривать

повреждённую ногу. После чего тщательно размял опухший сустав, разгладил со всех сторон твердыми пальцами. По вздраги-ванию сильного крупа можно было догадаться, что коню очень

больно, но он терпеливо доверился врачующим людям. Наконец Гаврилка, не отрываясь от повреждённой ноги, по-деловому

спросил:

– Ты будешь перематывать или я? Наверное, у меня это лучше получится.

– Перематывай ты, а я коня придержу, ему же несладко придётся при этом.

Петька с материнской нежностью прильнул тёплой щекой к

влажной морде коня и начал по-детски шептать ему на ухо приятные лошадиные радости, которые наступят после небольшого

терпения. Гаврилка, как заправский коновал, подлез под брюхо

животного, без страха, профессиональными движениями принялся врачевать повреждённое место. Плотным рядком от самого копыта уложил верёвочный жгут и затянул концы в цыган-ский узел.

Только после завершения всей операции хворый конь высвободил из Петькиных объятий взопревшую голову, повернул

её и уставился налитым кровью глазом на верёвочный жгут. Не-97

сколько раз попробовал опереться копытом об пол, обнаружил

некоторое улучшение и в знак благодарности закивал головой.

– Как думаешь, выдюжит конь? – негромко поинтересовался

ординарец.

– Выдюжит, ещё здоровее окажется, – с уверенностью ответил сведущий конюх. – Надавлю капустного сока и буду всё время подмачивать жгут, через пару дней как рукой снимет. Можно

сразу седлать и в парадный строй выводить.

Петька достал из кармана серебряный полтинник, вертанул

его щелчком большого пальца правой руки, подхватил на лету

и сунул Гаврилке с наказом:

– Вот возьми, купишь несколько вёдер овса с отрубями, по-корми хорошенько коня, негоже оставлять в беде боевого товарища. А за зубы никого не вини, сам заработал, может, до

свадьбы новые, лучше прежних, вырастут да ума хоть немного

прибавится.

И уже со спокойной, заметно облегчённой, душой ординарец покинул конюшню. Теперь все военные действия на сегодняшний день были благополучно завершены, но оставалась

еще одна, довольно непростая оказия, не терпящая уже никаких

отлагательств. Надо было непременно появиться у Алексея Игнатьевича, знатного кузнеца и уважаемого по всему казачьему

Уралу человека. Дважды приходили от кузнеца посыльные, пе-редавали просьбу о встрече. Петька безошибочно догадывался

для чего и кому нужна эта встреча и даже не сомневался, о чём

пойдет на ней речь. Поэтому, положа руку на сердце, отправился

на разговор не в самых розовых ожиданиях.

Дело в том, что большинство счастливых обитателей легендарной Чапаевской дивизии, в силу разных причин, едва ли не

от младых ногтей, пребывало под магическим воздействием са-краментального слова «халява». Любовь к дармовщине, иногда

в воспитательной, а часто и откровенно придурашливой форме, закладывалась в сознание людей с самого детства. Не только

прекраснодушные народные сказки изобиловали и услаждали

душу бесконечными «вдруг откуда ни возьмись» или «по щучь-98

ему веленью», но и традиционное христианское исповедание

было прицельно ориентировано на принятие дармовых небесных подношений.

Каждый православный священник, облачённый в длинно-полую чёрную ризу, неотлучно имел при себе карманный молитвослов, убористо испещрённый магическими текстами, спо-собными повлиять на любую житейскую ситуацию в капризной

человеческой судьбе. Эти чудотворные прописи, дарующие небесное заступничество, вычитывались сердобольными чревове-щателями иногда за малую, но порой и за вполне ощутимую мзду.

Захотел, предположим, человек заняться обыкновенной торговлей. Ему в первую очередь полагалось обратиться к главному

распорядителю небесной благодати, к хранителю благочестия

протоиерею Науму. Тот с видом циркового факира извлекал из

штанов карманный молитвослов, вычитывал в рубрике «торговля» магические изречения, исторгнутые из уст Иоанна Со-чавского, и великомученик тут же принимался за дело, то есть

начинал умножать в торговле положительное сальдо. После

чего барыши просто лавиной сыпались на голову клиента, позо-лотившего Науму упрямо выставленную лапу. Заступничество

великомученика естественным образом напрямую зависело от

размеров подношения и готовности отзываться на неиссякаемые

нужды отца Наума. В целом складывалось впечатление, что Иоанн Сочавский возглавлял в небесной канцелярии министерство

торговли вкупе с главным налоговым ведомством.

Или вот вам еще одна, знакомая каждому хлеборобу, житей-ская ситуация. Предположим, у кого-то в хозяйстве прихворнула

кобыла. Такая беда случается сплошь и рядом. Что может при-ключиться на крестьянском подворье более досадное, нежели

потеря конской тягловой силы? И опять-таки ничего нет вернее, как с полтиной в зубах притащиться к протоиерею Науму, то

бишь к распорядителю небесной благодати, чтобы он справил

молебен взявшим над домашними животными силу Флору и

Лавру. Хворая кобыла ещё до завершения требы начинала гры-зть в нетерпении удила и чуть ли не напяливать на себя рабочую

99

упряжь. Многие в Чапаевской дивизии не без основания полагали, что Иисус Христос в Нагорной проповеди только и говорил, что о процветании торговли да о благоденствии хворых кобыл.

Случались, конечно, иногда и проколы, может быть, и довольно досадные. Так однажды не ведавший устали благочинный намолил молодой казачке, чтобы её доблестный муженёк

в самое ближайшее время дослужился с двумя Георгиями до

почётного звания есаула. Поп поимел за эту недешёвую услу-гу полновесный царский червонец. Не прошло и недели, как с

фронта пришла печальная весть о потере несостоявшимся есау-лом левого глаза и правой ноги. Рассвирепевшая казачка отлови-ла вечерком на церковном подворье неустанного молитвенника

и принялась обхаживать его огрызком оглобли, ритмично приго-варивая: «Это тебе за Георгиевские кресты, а это тебе за есаула».

Когда Фурманов в самый разгар революции с восторгом обрадовал, что большевики твердо решили бесплатно раздавать

крестьянам землицу, многие восприняли эту новость как давно ожидаемую и приятную во всех отношениях халяву, хорошо

усвоенную с детства по любимому правилу «вдруг откуда ни

возьмись». У отца Наума с утра до ночи не переставал захлопы-ваться молитвослов на странице с откровениями священномуче-ника Харлампия, который взял великую силу над плодородием

целинных и пахотных земель. Свой собственный урожай благочинный собирал немедленно и, в перерывах между молитвами, аккуратненько складировал в глиняный горшок, припрятанный

в углу за большим домашним киотом.

Самые завзятые любители дармовщины наперегонки по-скакали в поля и принялись саженными аршинами межевать

бесплатную землю, а когда чуть-чуть охолонули, с удивлением

обнаружили, что среди захватчиков шары почему-то оказалась

одна только голытьба. Кое-кто прискакал практически без порток, с готовностью начинать сладкую жизнь от самого первого

бездельника, праотца нашего Адама. Голодранцы поликовали, поплясали на бескрайних просторах, но очень скоро выяснилось, что жрать сильно хочется. Земля на вкус оказалась отнюдь

100

несъедобной, а гнуть коромыслом спину и преодолевать расстояние от непаханого клина до поджаристой каравайной корочки

ни умения, ни горячего желания не было.

Дмитрий Андреевич усадил всех возбужденных обладателей

дармового клина в тесный кружочек у чадящего сушёным кизя-ком костерка и прочитал натощак большую главу из «Капитала». Читал с выражением, как военную присягу, но желаемого

чуда насыщения революционных крестьян пятью неиссякаемы-ми хлебами не произошло. Голодные мужики с тоской помянули благословенную щедрость Евангельской притчи и в сердцах

подвергли сомнению могущество пролетарских вождей.

С каким выражением ни читал комиссар страницы из

«Капитала», как ни изгалялся благочинный отец Наум, размахивая чудодейственным молитвословом, в дивизии оставались

упрямцы, которые привыкли уповать лишь на собственный труд

и житейскую добропорядочность. Им незачем было метаться наперегонки по полям, отмерять десятины бесплатной землицы.

Они продолжали упорно трудиться в своих крепких крестьянских хозяйствах, попивая по вечерам дружными семьями малиновый с баранками чай. Это обстоятельство больше всего раз-дражало и нервировало пламенных революционеров. Фурманов

давно уже сообразил, что от прискакавших в поля голодранцев

толку не будет и дивизию, скорее всего, накроет всамделишный

голод. А вот если подпутать бесплатной землицей зажиточных

мужиков, одарить их неслыханной милостью от большевиков, у власти появится законное право потрошить по осени чужие

закрома, по-революционному распоряжаться зерновыми запаса-ми.Третьего дня, затянув покрепче портупеями кожаную куртку, Фурманов обошёл с вооруженным нарядом зажиточные подворья и радостно объявил их хозяевам, что Советская власть, от