— А ваши друзья? — упорствовала Иссерли. — Неужели никто не знает, что вы отправились на поиски приключений?

— В Бремене — до того, как я уехал учиться, — у меня было несколько хороших друзей. И в медицинской школе я знаком со многими, кто хочет стать специалистом и разъезжать на «порше».

Он встревоженно повернулся к ней, хоть Иссерли и прилагала все силы к тому, чтобы оставаться спокойной.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Да, прекрасно, спасибо, — пропыхтела она и перебросила тумблер икпатуа.

Поза, в которой сидел стопщик, — повернувшись к ней, — сказала Иссерли, что повалится он на нее. И приготовилась к этому. Правой рукой она держала руль, твердо и крепко. Левой оттолкнула падавшее тело назад, в прежнее его положение. Водитель шедшей за ней машины наверняка решил бы, что пассажир Иссерли полез к ней с поцелуями и получил отпор. Целоваться в идущей полным ходом машине опасно, это все знают. Иссерли узнала еще до того, как научилась водить, — прочитала в древней книжице, излагавшей американским подросткам правила дорожной безопасности. Потребовалось немалое время, чтобы вполне понять эту книжку, она не одну неделю кряду изучала ее под лепетание включенного телевизора. Совершенно невозможно предсказать, когда телевидение прояснит для тебя что-то, чего не смогла прояснить книга — особенно если куплена она на благотворительной распродаже.

Стопщик снова навалился на нее. Она снова оттолкнула его. «Автомобиль не место для ласк, объятий или “петинга”» — утверждала книга. Для того, кто еще не освоил язык, предписание загадочное. Однако Иссерли довольно быстро выяснила, в чем тут дело: помог телевизор. По закону ты можешь делать в машине все, что захочешь, хоть совокупляться — при условии, что она в это время стоит на месте.

Приближался съезд с шоссе, Иссерли включила левый поворотник. «Бумп» — произнесла голова стопщика, врезавшись в стекло пассажирского окошка.

До фермы она добралась после шести. Енсель и еще пара мужчин помогли ей вытащить стопщика из машины.

— Лучшее твое достижение, — похвалил ее Енсель.

Иссерли устало кивнула. Он всегда так говорил.

Пока эта троица грузила обмякшее тело водселя на поддон, Иссерли нырнула назад, в машину и, изнывая от желания лечь, повела ее в неосвещенную тьму.

На следующее утро Иссерли разбудило нечто необычное: солнечный свет.

Как правило, ей удавалось проспать ночью лишь несколько часов, после чего она обнаруживала, что лежит, широко раскрыв глаза, в клаустрофобной тьме, а перекрученные мышцы спины держат ее заложницей постели, грозясь острой, точно игла, болью.

Теперь же она лежала, помаргивая, в сиянии солнца, взошедшего, по всему судя, уже довольно давно. Стены чердачной, втиснутой под острую крышу викторианского коттеджа спальни Иссерли, оставались вертикальными лишь до половины их высоты, а дальше под резким углом сходились вместе с кровлей к коньку. Оттуда, где лежала Иссерли, спальня ее выглядела шестиугольной каморкой, освещенной совершенно как сота сквозистого улья. За одним открытым окном виднелось безоблачное синее небо, за другим — сложная архитектура нагруженных свежим снегом ветвей дуба. Воздух был тих; давно утратившая хозяев, свисавшая с оконных рам паутина колыхалась едва-едва.

Только через минуту-другую Иссерли удалось расслышать почти инфразвуковое гудение жизни, которая шла на ферме.

Она потянулась, покряхтывая от неудобства, отбросила ногами одеяло. Лучи солнца проникали в спальню под таким углом, что самые теплые из них падали на кровать Иссерли, и потому она полежала немного, раскинув косым крестом руки и ноги, нежа свою голую кожу.

Стены спальни также были голы. Ковер на полу отсутствовал, лак на тонких, старых, деревянных, так и не сведших знакомства с ватерпасом половицах, тоже. Под одним окном поблескивала на полу лужица инея. Иссерли, из чистого любопытства, взяла стоявший у кровати стакан воды, подняла его к свету. Вода в стакане еще оставалась жидкостью — почти.

Иссерли выпила ее, хоть вода и похрустывала, вливаясь ей в горло. После того как она неподвижно пролежала в постели всю ночь, предоставив Природе шествовать избранным ею путем, кровь в жилах Иссерли только что не вскипела — что и будет продолжаться, пока она не заставит свое тело переключиться на дневной метаболизм.

Пока же тело было примерно таким же теплым, как полярный гусь.

Выпитая вода напомнила Иссерли, что она ничего не ела со вчерашнего завтрака. Ей просто необходимо должным образом напитать себя, прежде чем отправляться на дорогу. То есть, если она отправится на дорогу.

В конце концов, кто сказал, что она обязана проделывать это каждый день? Она не рабыня.

Стоявший на каминной полке дешевенький пластмассовый будильник утверждал, что времени сейчас 9:03. Другие механизмы в спальне отсутствовали, если не считать таковым затиснутый в камин, ободранный, грязный переносной телевизор. Шнур питания его был подключен к удлинителю, змеившемуся по половицам, исчезая за дверью. Где-то внизу присутствовала электрическая розетка.

Иссерли выбралась из постели, проверила, каково оно — стоять. Не так уж и плохо. Разминкой она в последнее время манкировала все чаще и оттого стала более скованной, болезненно чувствительной, чем то было необходимо. Ей определенно следовало привести себя в приличное состояние.

Она подошла к камину, включила телевизор. Чтобы смотреть его, Иссерли в очках не нуждалась. Строго говоря, она вообще не нуждалась в очках, в них и вставлены-то были куски толстого оконного стекла, оптические функции коих были фальшивкой. Ничего, кроме головной боли и усталости глаз, Иссерли от них не получала, однако они требовались ей для работы.

На экране телевизора толстый водсель, шеф-повар, обучал бестолковую водселиху искусству жарки нарезанных ломтями почек. Из сковороды валил дым, водселиха смущенно хихикала. На другом канале разноцветные пушистые твари, не похожие ни на что, когда-либо виденное Иссерли в настоящей жизни, скакали, распевая песенки о буквах алфавита. На третьем подрагивал в пальцах с покрытыми персиковым лаком ногтями блендер. На четвертом мультипликационная свинка и мультипликационная же курочка летели по вселенной на ветхом драндулете с ракетным двигателем. Новости Иссерли, ясное дело, проспала.

Она выключила телевизор, распрямилась и встала в центре комнаты, чтобы проделать упражнения для спины. Правильное их исполнение требовало времени и усилий, а она некоторое время назад обленилась, и тело наказывало ее за это. В боли, которая терзала ее последние дни, никакой нужды не было. Да и в том, чтобы позволить себе выйти из формы, какой-либо смысл также отсутствовал — если, конечно, она не стремилась, по некой извращенной причине, отравить себе жизнь, заставить себя пожалеть о том, что сделала.

Однако о том, что она сделала, Иссерли не жалела. Нисколько.

И потому изогнула спину назад и завращала руками, стоя сначала на одной ноге, потом на другой, затем поднялась на цыпочки, вытянув руки вверх и подрагивая. В этой позе она простояла столько, сколько смогла. Кончики ее пальцев терлись о свисавшую с потолка голую электрическую лампочку, перегоревшую. Даже вытянувшись в полный рост, Иссерли не могла дотянуться до потолка своей крошечной спаленки.

Пятнадцать минут спустя она, вспотевшая и слегка дрожащая, неслышным шагом приблизилась к платяному шкафу и выбрала одежду на нынешний день, ту же, что и вчера. В любом случае, возможности выбора ограничивались шестью одинаковыми, хоть и по-разному окрашенными, блузками с низкими вырезами да двумя парами расклешенных брюк из зеленого вельвета. Обуви у нее была всего одна пара: ботинки, сделанные на заказ, — прежде чем Иссерли смогла в них ходить, их пришлось восемь раз возвращать сапожнику. Белья она не носила, лифчика тоже. Груди ее стояли сами собой. Одним поводом для беспокойства меньше — или двумя.