Несмотря на эти совсем не сенсационные факты, в СМИ почти каждое сообщение на тему подростковой сексуальности подается со всеми «приправами» сенсационности: шоком по поводу сообщаемых фактов и укоризненным испугом по поводу того, что читатели этих фактов не знают. «Все, что ваши дети уже знают о сексе* (*спорим, вы боитесь спросить)», - содрогалась обложка журнала «Тайм» в середине 90-х годов. «Десятки интервью с учениками средних классов приоткрывают шокирующий мир, с которым родители предпочли бы не сталкиваться», - обещала рекламная аннотация на обложке журнала «Ток», под которой скрывался материал Люсинды Фрэнкс о сексе и наркотиках в жизни небольшой группы нью-йоркских школьников из привилегированных семей. Статья, автор которой умудрилась в двух абзацах и посокрушаться о том, что детки слишком малы, чтобы справляться с эмоциональными сложностями сексуальных отношений, и посетовать на то, что они вступают в них без должной эмоциональной вовлеченности, носила типично гиперболический заголовок: «Сексуальная жизнь ваших детей».
Почти в каждой статье и передаче приглашенные эксперты расписывают причины, почему подростки занимаются сексом, и все эти причины исключительно плохие: на них давят сверстники, или ими манипулируют педофилы; они слишком много пьют или употребляют слишком много наркотиков; слушают рэп или скачивают порнографию; слишком загружены, или у них слишком легкая жизнь; ими злоупотребляют, или они сами любят злоупотреблять; чувствуют себя бессмертными или стремятся поскорее умереть; богаты и испорчены или бедны и деморализованы; их воспитывают в излишней строгости или в чрезмерной вседозволенности; они невежественны или слишком много знают.
На самом деле все эти глубокомысленные рассуждения спецов - большей частью чистые догадки. Демографы прогнали через свои компьютеры десятки социологических и биологических факторов развития, тысячи раз: расу и этническое происхождение, проживание в городе или деревне, структуру семьи и эмоциональную близость к матери, употребление наркотиков, успеваемость в школе и гражданство - в сочетании с «исходами»: такими, как возраст начала и частота половых сношений, виды контрацептивов и частота их применения, частота абортов и живых рождений, разница в возрасте между партнерами, количество партнеров и, в последнее время и пока еще редко, доля анального и орального секса в половых контактах. И все эти исследования покрывают лишь маленький кусочек территории сексуального опыта. Консервативные законодатели практически прекратили государственное финансирование исследований сексуального поведения взрослых, их мотивов, их чувств. Что же касается исследований несовершеннолетних - соответствующие опросы, по сути, поставлены вне закона. Что дети и подростки чувствуют по поводу секса? Что они на самом деле делают? Очень немногие исследователи задают эти вопросы, и вряд ли в обозримом будущем их число заметно возрастет.
Испытывая брезгливость - или попросту находясь в неведении - относительно фактов, родители с готовностью принимают худшие догадки экспертов о сексуальных мотивах своих детей. Они как будто не в состоянии вообразить себе, что их детей в сексе привлекает ровно то же самое, что и их самих: им нравится человек, с которым они им занимаются, или они его любят. Секс дает им чувство красоты, ощущение того, что их ценят, счастья или силы. Да просто удовольствие.
СПИД нависает над всеми этими страхами и преувеличениями мрачной тенью и дает пищу паникерам. Он стал символом всего тайного и непостижимого, что есть в сексе, и этот факт усугубляется нежеланием руководителей здравоохранения и образования распространять среди подростков правдивую, трезвую информацию и проверенные методы профилактики. Это заболевание, которое совсем не сложно предотвратить, стало синонимом чего-то неуправляемого, непредсказуемого, синонимом страха. А если секс несет в себе беду, то и рассуждать об удовольствии - недостойно, даже безрассудно.
Сегодня факты говорят о тот, что подростки учатся справляться с опасностями секса, не поступаясь удовольствием (в 90-х годах они пользовались презервативами даже чаще, чем взрослые), тем не менее подростковый секс продолжают рассматривать как нечто абсолютно неуправляемое и бедственное. В профессиональной литературе секс между подростками характеризуется как «фактор риска», в одном ряду с пьянством и ношением оружия, а потеря девственности - как «onset» (англ. «приступ», «наступление») полового сношения, как будто это болезнь. Один из научных журналов, часто публикующий доклады о половом поведении подростков, называется «Заболеваемость и смертность».
Рождение Ребенка
Желание защитить ребенка, хотя оно и не является чем-то природным или неизбежным, почти до боли понятно каждому, кто когда-либо его испытывал. «Все сводится к одному, - говорит Джанет Джейк, сорокашестилетняя мать из Сан-Франциско, наблюдая за тем, как ее двенадцатилетний сын несется на скейтборде вниз по тротуару, расположенному на крутом склоне, и перелетает через самодельную полосу препятствий, сооруженную из ящиков и досок. - Ты не хочешь, чтобы твоему маленькому было больно». В общем и целом, Джанет позволяет детям многое (ежится, но не запрещает скейтбордное лихачество). Но как только речь заходит о сексе, она становится, по ее собственным словам, «твердокаменным консерватором». Как и многие другие родители, Джанет полагает, что ее сексуальная «охранительность» по отношению к детям - «удел всех смертных».
Но идея о том, что именно секс - то, от чего «маленьким» может быть больнее всего, - едва ли удел всех смертных, будь то в настоящем или прошлом. Понятие о том, что секс угрожает чуть ли не самому существованию детей, лишает их детства, зародилось всего лишь около 150 лет назад.
Как пишет влиятельный французский историк Филипп Арьес, до восемнадцатого века европейские общества не рассматривали то, что мы теперь называем детством, как длительный период зависимости и защиты, продолжающийся и тогда, когда молодой человек уже вполне созрел физически и социально. Вплоть до примерно 1750-х годов, едва оторвавшись от материнской груди, человек вливался в великое людское море, где делил труд и досуг со своими собратьями, старыми и юными. Когда ему исполнялось семь, его могли отдать в судомойки или ученики сапожника; в четырнадцать он мог быть солдатом или королем, супругом и родителем; в сорок, более чем вероятно, он был уже мертв.
Теория Арьеса об «изобретении детства» вызвала ожесточенные споры и подверглась серьезному пересмотру, с тех пор как он впервые выдвинул ее в 1960 году (именно ему в значительной мере мы обязаны возникновением и развитием плодотворной и активной дисциплины «истории детства»). Хотя многие историки соглашаются с его основополагающим тезисом, что положение молодых людей в обществе старших в прошлые века было более подвижным и они не пользовались теми мерами специальной защиты, которые созданы для них теперь, и что из-за высокой детской смертности у взрослых не формировалась эмоциональная привязанность к детям так скоро, как она формируется сегодня, все же в науке существует консенсус насчет того, что как взрослые, так и сами дети признавали существование отдельной категории человека, именуемой Ребенком. Л. Поллак, например, изучил 415 первичных источников за период с 1500 по 1600 год и пришел к выводу, что идея Арьеса «недоказуема... Даже если к детям и относились не так, как сегодня, из этого вовсе не следует, что их не считали детьми».
Касательно сексуальности и ее роли в «мирском грехопадении», однако, вплоть до восемнадцатого века детей рассматривали совсем не в том ключе, в котором их рассматривают сегодня: они не были обязательно «хорошими», а взрослые - «плохими», лишь в силу продолжительности их пребывания на земле. В пуританской Америке, на самом деле, все было ровно наоборот. Дети рождались во грехе, однако считалось, что они способны к исправлению через религиозное окормление и социализацию, которые происходили по мере того, как они росли. Как пишет Кэрин Кэлверт в своей изумительной книге об истории материальной культуры детства в Америке, игрушки и детская мебель периода пуританской колонизации «подталкивали ребенка к контакту со взрослыми, к вхождению в их мир. Обычай укладывать детей спать в одну постель со взрослыми, использование помочей и ходунков для помещения детей в гущу взрослой жизни были следствием такого видения мира, при котором превращение несовершенного ребенка в цивилизованного взрослого рассматривалось как естественный и желанный ход вещей».