Профессор же немногим отличался от глухого капеллана. Он заставлял учеников штудировать неинтересные, тенденциозные страницы официального учебника, ничего не добавляя от себя.

Хотя у него были идеи… Он организовал воскресные литературные чтения. На них восхвалялись только те отечественные писатели, которые укрепляли любовь к господствующей династии, остальных же он называл бунтарями и предателями.

Он был настолько туп, упрям и так хотел получить очередной орден и ранг за свои лояльные убеждения, что Ульянов, захотев вступить с ним в полемику, плюнул и отказался от этого намерения.

Он дал ему прозвище «скотина с орденом», которое приросло к семинаристу на весь период его педагогической карьеры.

В седьмом классе произошли серьезные события, оказавшие влияние на жизнь Владимира Ульянова.

Он провел лето с братом Александром, который к тому времени был уже студентом факультета математики и естественных наук.

На прогулках Александр начал разговаривать с младшим братом всерьез, удивляясь его начитанности, глубине мысли и ясности логических доводов.

Он рассказал Володе о революционной партии «Народная воля» и признался, что состоит в ней.

— Мы хотим, — говорил Александр, — чтобы весь наш народ, а значит и наиболее многочисленная его часть — крестьянство, принял участие в деле управления Россией. Мы должны заставить династию собрать Учредительное собрание, которое и примет решение о форме управления страной. Только тогда исчезнут в нашем угнетаемом страдальце народе невежество и нищета!

Владимир слушал.

А когда брат закончил, спросил его:

— Как вы собираетесь заставить царя сделать это? Нашим народом управляют, как если бы он был безмозглым стадом. Сам он ничего сделать не может из-за подозрительности и неумения идти плечом к плечу; в деревне я видел это на каждом шагу.

— Партия ищет сочувствующих в кругах либерального дворянства, — ответил Александр. — Она обладает влиянием и сможет дойти до царя…

— Меня это удивляет! — воскликнул мальчик. — Ведь если позволить говорить народу, благосостояние дворянства уменьшится! Оно вас не поддержит!

— Тогда мы применим террор! — крикнул Александр.

— Чего вы добились бомбами Желябова и Перовской? Царя Александра III и прежнее, николаевское, солдатское правительство? — пожал плечами Владимир.

— Откуда тебе все это известно?

— Нам рассказывал об этом учитель истории, — ответил Владимир. — Тот, которого в середине года прислали в гимназию, Семен Александрович Остапов… Но у меня к тебе еще один вопрос. Скажи, вы отстаиваете интересы всей России или только крестьянства?

— Что за вопрос? — удивился брат. — Ясное дело: нас заботит вся Россия, снизу доверху!

Владимир презрительно усмехнулся и, небрежно пожимая плечами, сказал:

— Если так — то вы забавляетесь грезами!

— Почему?!

— Потому что все будут недовольны и возникнет постоянная внутренняя борьба. Предположим хотя бы на миг, что у крестьян будет большинство в правительстве. А они мечтают только об одном: получить как можно больше земли. Остапов доказывает, что именно поэтому так долго держится плохое царское правительство. Его идеалом стала экспансия, а это соответствует устремлениям, аппетитам и мечтам всего народа. Но оставим эту тему. Меня другое интересует. Мужики, преданные своей извечной жажде земли, получив влияние на правительство, сразу произведут новых помещиков. К ним воспылают ненавистью как прежние привилегированные владельцы земли, так и деревенская беднота. Какой же в этом смысл, если мы говорим обо всей России, сверху донизу?

Закрыв глаза, он взорвался сухим смехом.

Братья еще не раз возвращались к этому спору, и Александр всегда вынужден был признавать, что младший брат вызывает в нем серьезные сомнения о спасительности программы «Народной воли».

Однажды Владимир сказал брату:

— Я охотно бросил бы бомбу в царя и его придворных, но в партию твою не вступлю никогда!

— Почему!?

— Это сборище «святых сумасшедших»! Зачем вы думаете, требуете и добиваетесь за народ? В свое время он и сам способен будет возопить, заглушая взрывы ваших бомб, а террор продумает так, что покраснел бы и сам Желябов.

— Это тебе тоже Остапов сказал? — спросил Александр.

— Нет, это я тебе говорю! — парировал серьезным голосом мальчишка. — Я знаю, что так и будет, ведь народ наш дикий, кровожадный, безжалостный ко всем и вся; к прошлому, которое, подобно настоящему, является для него мачехой, — не привязан; ему не знакомы никакие принципы и не страшны никакие препятствия, кроме жестокой силы, — только она способна его согнуть.

О «Народной воле» они больше не разговаривали.

Вскоре Александр предложил брату совместное чтение трудов Карла Маркса.

Книги эти захватили Володю сразу же.

Из-за них он бросил любимых римских классиков и больше не листал для удовольствия замечательный «Реальный словарь классических древностей» Любкера. Выучив наспех необходимые уроки, он принимался за Маркса, делая пометки и исписывая целые страницы собственными мыслями.

Когда старший брат смотрел на него в изумлении, он говорил возбужденным, восхищенным голосом:

— Вот это вам нужно и — ничего больше! Здесь — тактика, стратегия и несомненная победа!

— Это подходит для индустриальных стран, а не для нашей святой Руси с ее деревянными сохами, курными избами и знахарями! — возражал брат.

— Это подходит для борьбы одного класса против всего общества! — отвечал Владимир.

В гимназии все было по-старому. Ульянов по-прежнему оставался первым учеником. Ему удалось бы сохранить это звание, даже если бы у него не было такого усердия и способностей.

Гимназисты значительно отставали от него.

Некоторые из них не вышли за рамки безнадежного мещанства. Шестнадцати- или семнадцатилетние парни погружались в пьянство и азартные игры в карты; предавались разврату, совершая ночные вылазки на окраины, где среди темных улочек, угрожающе, нагло горели красные фонари публичных домов; нагло крутили романы с горничными, швеями и приезжавшими в город на заработки деревенскими девушками.

Никто ничего не читал, ничем не интересовался и не увлекался. Единственная мысль двигала ими. Правдами и неправдами окончить гимназию, затем университет или другое учебное заведение, стать чиновником и вести спокойную беспечную жизнь, озаряемую иногда большой взяткой, новым рангом, орденом или продвижением по службе.

Это был период душевной смерти, подлости характеров, рабского молчания и безграничного лизоблюдства — тоскливое, прогнившее жизненное болото, на которое ступила тяжелая стопа Александра III; период, в котором церковь, наука, таланты согнулись перед мощью династии. Это была тишина перед ужасной бурей, терзающее, вызывающее тревогу молчание, от которого убегали в безвольную покорность, бестолковый быт, существование, руководимое с высоты трона помазанника Божьего.

Поняв это, Владимир простил «Народной воле» беспочвенную и отчаянную мечтательность. Он чувствовал, что это был стихийный протест. Дело было не в народе и не в России. Надо было встряхнуть всю страну, заставить ее выйти из состояния апатии хотя бы ценой взрыва адской машины.

Однако нить дружбы и духовной близости между ним и братом без видимой причины прервалась. Владимир был для Александра слишком трезвомыслящим, смело смотрящим правде в глаза, строгим. Кроме того, он не скрывал, что не считает брата прирожденным революционером.

Александр писал научный трактат. Целыми днями сидел, согнувшись над микроскопом, изучал каких-то червей.

«Настоящий революционер не может столько времени тратить на каких-то червей! — думал Владимир с возмущением. — В деревне, попав в руки диких отцов и невежественных знахарок, умирают Настьки; дарьи и их дочери отправляются нищенствовать; городские дети больше всего любят топить собак и кошек; свирепствует коллежский советник Богатов; пьянствует и говорит о покорности отец Макарий; все молчат и ходят с плотоядными лицами, а тут — червяки! Кому нужно знать — есть у них сердце и мозг, или нет? Тут надо думать о ста двадцати миллионах людей, а не о червях!»