31 мая 1877 года[1] в Черноморских юнкерских классах города Николаева занятий не было. Юнкера 1-го и 2-го классов — молодые люди 16-17 лет толпились в коридорах и вестибюле. Ждали решения начальства о практическом плавании этого лета. Два месяца в Черном море под парусами военных шхун или на палубах винтовых корветов, несущих пограничную службу, — об этом мечтал каждый. Практические плавания были лучшим временем за всю учебу, и выпускники классов потом вспоминали о них до конца своих дней.

Но лето 1877 года было особым — военным.

Весной началась русско-турецкая война, которой суждено было продлиться почти два года. Турция будет разбита, освободится от пятивекового османского ига Болгария, полную национальную независимость обретут Румыния, Сербия, Черногория. Но до этого еще далеко. А пока 23 апреля Турция объявила о блокаде берегов Черного моря, и уже через два дня ее броненосцы появились перед Севастополем и продефилировали вдоль Южного берега, наведя изрядный страх на владельцев южнобережных имений. Турки могли себе это позволить — на Черном море они имели 13 броненосцев, 15 пароходо-фрегатов, не говоря уже о множестве вспомогательных судов.

Юнкера знали, что по Парижскому мирному договору 1856 года, закончившему трехлетнюю Крымскую войну, России, как и другим государствам, было запрещено иметь на Черном море боевые корабли. И хотя Россия, воспользовавшись вспыхнувшей в Европе франко-прусской войной, и отказалась в 1870 году исполнять это ограничение, но до сих пор в русском Черноморском флоте были только две «поповки» — круглые броненосцы береговой обороны. Знали они также и о срочном создании отряда «судов активной обороны» из обычных пассажирских кораблей Российского Общества пароходства и торговли (РОПиТ), вооруженных орудиями. Они уже перехватили несколько турецких «купцов»: с броненосцами им тягаться было нельзя, но один из кораблей осмелился и на это — все училище уже целый месяц говорило о пароходе «Великий князь Константин». Имя его командира — лейтенанта Макарова повторяли все. «Константин» был не совсем обычным пароходом — его основным оружием были катера с шестовыми и буксируемыми минами. Вечером 1 мая он уже пробовал атаковать турецкий броненосец на Батумском рейде. Мина тогда не взорвалась, но переполох поднялся ужасный. Говорили, что после этого турки стали окружать свои суда на стоянках бонами и металлическими сетями. Несмотря на это, все ждали от Макарова дальнейших действий.

Но сейчас юнкеров волновал не ход войны, а их судьба на это лето.

— Господа, — сказал Мишин, юнкер 2-го класса, — а что если практическое плавание вовсе отменят?

Этого боялись все.

— А ведь вполне могут, — поддержал его сосед, юнкер 1-го класса, — война! Перенесут на следующее лето и шабаш!

— Вам-то, юнцам, хорошо говорить, — обернулся к нему с некоторой даже злобой Мишин, — вы можете в следующем году за два класса сразу сплавать и ничего не потеряете. А мы? Так будущей весной держали бы экзамен на гардемарина, а если плаванье отменят, то экзамен перенесут на осень.

— Да еще соберется ли экзаменационная комиссия в сентябре, — протянул кто-то, — самое ведь каникулярное время.

— Вы слишком уж пессимист, Мишин, — вступил в разговор юнкер Казнаков, сын начальника штаба Черноморского флота. — Я думаю, что нас всех направят в Таганрог, посадят на какую-нибудь военную шхуну и пустят в Азовское море. Турки туда не сунутся — Керченский пролив перекрыт плавучими, батареями.

Казнакова хотя и не очень любили — уж очень задирал нос, — но выслушали внимательно, его отец по долгу службы, конечно, знал все о практическом плавании и мог поделиться с сыном.

Впрочем, его сообщение не вызвало энтузиазма.

— Два месяца болтаться в этой луже! Да все это озеро за два дня обойти можно. Жуть какая!

— Может, еще и в Сиваш пошлют, — раздался чей-то унылый голос. Все невесело рассмеялись.

— Послушайте, господа, — опять взял слово Мишин. Он был зол: этот самовлюбленный хлыщ, каким он считал Казнакова, завладел вниманием товарищей. — А вдруг все-таки пошлют на суда активной обороны?

— Странный вы человек, Мишин, — сказал Казнаков, — от крайнего пессимизма вы кидаетесь в необузданный оптимизм. Надо, знаете ли, держаться чего-то одного.

Мишин собирался ответить, но наружная дверь в полутемный вестибюль открылась, пропустив юнкера 2-го класса Владимира Яковлева, он влетел, потрясая газетой «Николаевский вестник».

— Господа! — возгласил он. — Грандиозная новость!

— Насчет практики, что ли? — кинулись к нему другие.

— Да что там практика, забудьте о ней. Тут такое творится!

Все были заинтригованы.

— Да говори же, Яковлев, — вскричал его приятель Мишин, — говори, не тяни душу!

Тот возбужденно объявил:

— Напечатана телеграмма Аркаса к управляющему Морским министерством. Оказывается, 29-го ночью «Константин» подошел к Сулину, спустил свои катера, и они атаковали турок. Похоже, два броненосца утопили, но и один катер пропал!

Все дружно заговорили, обсуждая потрясающую новость, газета пошла по рукам; юнкера на время забыли даже о практическом плавании.

Но в это время распахнулись большие двустворчатые двери в рекреационный зал, и зычный голос дежурного офицера пригласил:

— Господа юнкера, прошу!

Молодые люди толпой хлынули в зал, где построились в шеренгу перед длинным столом, стоявшим у стены под портретом императора. За столом восседали преподаватели. Кресло в центре занимал начальник юнкерских классов капитан 2-го ранга Христофоров. Все офицеры были в парадных мундирах. Особенно авантажно выглядел Христофоров: в густых бакенбардах до подбородка, с обширной, хотя и седеющей шевелюрой и горбатым носом.

— Равняйсь! Смирно! — раздалась команда. Все вытянулись и затаили дыхание. Парадность собрания обещала что-то волнующее. Христофоров встал:

— Господа юнкера! — начал он. — Главный командир Черноморского флота и портов его превосходительство вице-адмирал Аркас изволил начертать следующую резолюцию на моем рапорте, где я прошу его распоряжений относительно практического плавания этого лета.

Он воздел на нос огромные круглые очки и начал перебирать бумаги на столе. Юнкера перестали дышать. Наконец начальник школы нашел свой рапорт и, держа его перед собой, как зеркало, прочитал:

Строй дрогнул. Христофоров положил бумагу и продолжал:

— Конечно, вы все хотите попасть к лейтенанту Макарову на «Великий князь Константин», тем более что 29 апреля он опять молодецки атаковал турок в Сулине. Это невозможно, но и другие корабли: «Аргонавт», «Владимир», «Эльборус» — делают все, что возможно при их вооружении и конструкции. Напоминаю вам, что государь-император передал в состав отряда активной обороны свою яхту «Ливадия». Кому-то из вас выпадет честь плавать на ней и ходить по палубе, где ступала нога обожаемого монарха. Не забудьте еще о броненосцах береговой обороны «Новгород» и «Вице-адмирал Попов». Хотя они и не отходят далеко от берега, но и на них можно изучить азы мореходного дела… Приказ о назначениях будет вывешен послезавтра. Господа юнкера, вы свободны.

— Вольно! Разойдись! — и толпа молодых людей, толкаясь, поспешила в фойе, а оттуда — на улицу, где после полумрака казенных помещений их ослепило солнце.

Юнкера обсуждали услышанное, Мишин торжествовал, Казнаков, избегая насмешек товарищей, поспешил удалиться. Наиболее практичные составляли в уме планы: как, пользуясь родственными связями, добиться нужного назначения. Смелые и предприимчивые, мечтавшие о подвигах и наградах, рассчитывали попасть на «Константин»; рассудительные молодые люди, предпочитавшие славе и опасностям тихое место в приличной компании, мечтали о круглых тихоходных «поповках». Но почти никто не желал ходить по палубе, «где ступала нога императора». Все знали, что артиллерия «Ливадии» была слабее, чем у других пароходов, я как военный корабль, несмотря на быстроходность, она имела чисто символическое значение.