Было несколько удачных для повстанцев стычек, но они ничего не решали. Обратили в бегство одну роту. Вынудили отступить батальон. Захватили деревню, которую противник оставил без боя, впрочем, ее пришлось почти сразу же и отдать. Несмотря на усилия Шаретта и его сподвижников, так и не удалось создать армию, достойную такого громкого названия. Синие были везде, в каждом городе, деревне, хуторе, они стояли на перекрестках дорог и у мостов. Прекрасные дороги, проложенные Наполеоном, облегчали переброску подкреплений, концентрацию войск в нужном месте. Генералы Луи-Филиппа могли быть спокойны. Они имели подавляющее численное преимущество. У Шаретта едва набралось бы полторы тысячи человек. Все планы рухнули. Люди стали невольниками чести, как и предсказывал Ландро. При первых же выстрелах разношерстные и плохо вооруженные отряды мятежников разбегались в разные стороны, оставляя своих офицеров на милость «красным штанам». В начале боя под Шеном у Шаретта была возможность одержать победу, но удачный маневр войск Луи-Филиппа переломил ситуацию. Шуаны посчитали, что их окружают. Они бросились в штыковую и дрались «как львы», их бесстрашие и отвага, казалось, напоминали девяносто третий год, но вдруг началась паника, разнеслось «Спасайся кто может!», и «львы» превратились в стадо баранов и разбежались по кустам и перелескам. Но все-таки они умели драться, когда хотели: так, под Пенисьером около сорока шуанов целый день держались против батальона противника. Они покинули защищаемую ими ферму только тогда, когда уже загорелась крыша. Здесь тоже погибали во имя чести. Эти блестящие примеры не вызвали никакого энтузиазма, никого не заставили взяться за оружие. Царила всеобщая апатия.

Ландро и сам смог мобилизовать только троих из своих бывших «казаков». Остальные под разными предлогами отказались. Почти в самом начале событий Десланд был ранен пулей в ногу. Один из «казаков» сопроводил его домой и не посчитал необходимым возвращаться.

Ландро, Виктория, переодетая тоже «казаком», и двое оставшихся крестьян приняли участие в бою у Шена. Они находились недалеко от графа д'Анаша, когда тот упал, пронзенный картечью, и залил кровью знамя, которое было у него в руках. После боя они отступили с Шареттом. Когда тот распустил «армию» — сотню уставших, измученных людей — не оставалось уже никакой надежды, и они решили вернуться в Нуайе.

— Мы можем, — сказала Виктория, — перебраться на ферму к нашим друзьям, переодевшись в крестьянскую одежду.

— Ты думаешь?

— Это было бы самым благоразумным.

— «Красные штаны» победили. Чего нам теперь опасаться?

— Но теперь они, уверенные в безнаказанности, могут начать мстить.

— Возможно. Тогда поедем здесь. Если мне не изменяет память, в этой долине есть какой-то хутор.

Но хутор был занят отрядом правительственных войск и там были выставлены часовые! Раздался выстрел, и один «казак» упал замертво. Другой развернул коня и скрылся в лесу. Виктория и шевалье тоже повернули коней. К несчастью, на ферме оказались не только пехотинцы, с ними был взвод гусар. Кавалеристы бросились в погоню. Белая лошадь Ландро была видна издалека, к тому же она была уставшей. Виктория отказалась бросить своего мужа в беде. Путь им преградила река, разлившаяся после недавних дождей, слишком глубокая, чтобы ее пересечь вброд, и слишком широкая, чтобы перепрыгнуть. Здесь, около большой скалы, их и настигла погоня.

— Сдавайтесь, бандиты! — крикнул им офицер.

Ландро разрядил в преследователей два пистолета и убил двух гусаров. И Виктория одного. Но и сама получила пулю под правую грудь, предназначенную Ландро: она прикрыла его своим телом. Он увидел, как она покачнулась, выпустила поводья и скатилась на траву. Шевалье в безумной ярости бросился на врага. Но он был уже не так ловок, как раньше. Раненая нога его сковывала. Да и белая лошадь была не Тримбаль: звон клинков ее пугал. Ландро почувствовал, как вражеская сабля задела его бок. Еще два гусара упали. Офицер крикнул ему:

— Сдавайтесь, господин. Вы ранены.

— На, получай! — в ярости ответил Ландро, но из-за проклятой лошади удар прошел мимо.

В тот же момент он опять был задет, на этот раз глубоко. Шевалье выронил саблю и упал на землю. Офицер наклонился над ним, покачал головой и удалился вместе со своими людьми.

Почти через час с трудом но ему все же удалось доползти до Виктории. Она была еще жива.

— Не беспокойся, — проговорил он. — Люди увидят… лошадей… Люди… придут… вот увидишь…

Она попыталась улыбнуться ему.

— Тебе больно?

— Нет, мой любимый, а тебе?

— Мне… тоже. Мы выкарабкаемся… Надо… только… потерпеть… Десланд приведет… людей… Мы… недалеко… от Нуайе… Три, четыре лье… не больше…

Она снова попыталась улыбнуться, но по ее лицу пробежала судорога и по подбородку потекла струйка крови. Несмотря на горящую рану в груди, шевалье чувствовал себя хорошо, конечно, слабым, но, как ни странно, совершенно счастливым. Демоны, владевшие им так долго, покинули его. Змеи, которые свили гнездо в его безумном сердце, ушли. Все для него стало простым и ясным.

Шло время, но никто не приходил. Листва деревьев покраснела в лучах заходящего солнца. Трава и цветы источали свежий, пряный запах — запах жизни. Волчьим неслышным шагом приближалась ночь. Покрывало тумана поднялось от реки, глухой шум которой доносился из-за зарослей кустарника на берегу. С первыми звездами проснулись совы и заухали своими резкими, пронзительными голосами.

— Ну вот, — проговорил Ландро, — вот и друзья…

Он принял крики ночных птиц за условный знак шуанов. Две лошади, убежавшие было за гусарами, вернулись. Они протягивали свои длинные шеи к двум телам, распростертым на земле, странно всхрапывали, не зная, чего делать. «Ах! — подумал с горечью Ландро. — Если бы со мной была Тримбаль, все было бы иначе! Она бы вернулась в Нуайе, чтобы показать пустые стремена, поднять тревогу. Она бы привела нам помощь. А эти идиотки только и могут, что обнюхивать».

Взошла луна, круглая и желтая. «Наша последняя луна», — подумал шевалье. Но он отбросил эту мысль, недостойную его. Он не чувствовал, что умирает, хотя дыхание его становилось все короче и чаще. Бледный отсвет луны упал на лицо Виктории. Он сказал:

— В конце концов, нам не на что жаловаться.

— Нет, мой любимый… я ни о чем не жалею… Очень счастливы… вместе…

— О, да! Моя дорогая, моя нежная… и мужественная… да!..

Он нашел пальцы Виктории, сжал их в своей руке, на мгновение закрыл глаза, потому что этот нестерпимый свет его утомил. Когда он их открыл — к нему вернулось сознание — маленькая ладонь в его руке была неподвижна. Он приподнялся на локте, испытывая нестерпимую боль, и закрыл уже застывшие глаза Виктории. Теплая жидкость потекла по его щекам, губам. Он не знал, слезы это или кровь.

Поднявшаяся над кустами луна померкла, покрылась дымкой. Ландро казалось, что ее закрывает туман. Но этот туман не поднимался от реки или с росистой травы, он выходил из него самого, медленно размывая все вокруг. Шевалье стал смотреть на Викторию, которая казалась спящей. Потом он согнул руку, его голова медленно опустилась, и щека легла на грудь мертвой женщины.

Так их и нашли на следующий день, в объятиях друг друга. Никто не осмелился разлучить тех, кого навеки соединила смерть. Их осторожно положили на повозку. Вместе их и опустили в еще свежую могилу, которую с такой тщательностью рассчитал шевалье. Она была достаточно глубокой и широкой, чтобы они удобно поместились там вдвоем.

Маленькая Рапина, потомок гусарского экс-лейтенанта Десланда, стояла, сложив руки в молитве, в часовне Нуайе. После полуночной мессы в часовне горели шесть свечей, как было завещано шевалье. Она молилась с горячей верой десятилетнего человека: