— Скажите, пожалуйста! Его «чувства глубокой признательности»! Его «невольная обида»! — господин де Катрелис был задет. — Письмо прямо просится в рамку… Его предложения мира — да мне начхать на это! Однако оно меня удивляет, и потому я спрашиваю себя, а куда это гнет старый плут?
Он засунул письмо в карман и больше о нем не думал. Письмо мэра Пэмпонта взволновало его куда больше. Вот его текст:
«Господину маркизу де Катрелису в Бопюи
в Муйерон-ле-Каптифе (Вандея)
5 декабря 1880
Господин, я осмеливаюсь писать вам от своегоимени и от имени моих коллег из общин соседних округов.
Покидая наши места по причинам, обоснованность которых не подлежит обсуждению, вы, наверное, сами того не желая, имели большое предубеждение против нашего населения. Волк, размеры которого, по собранным нами свидетельствам, значительно превышают обычные, опустошает наши стада. Он дерзко взламывает двери хлевов, прорывает соломенные крыши. Уже не сосчитать баранов, которых он утащил, коров, разорванных на части, сторожевых и охотничьих собак, покусанных им. Без всякого страха он жестоко искусал дровосека, возвращавшегося из леса, и даже напал на группу хлебопашцев, вооруженных вилами и палками. Таинственно исчезла одна старая женщина из Плекадека, многие подозревают, что она была съедена. Наши крестьяне начинают верить в широко распространившиеся, слухи, что это не животное, а воплощение дьявола. По нашему настоянию господин лейтенант егерской службы организовали совместно с господином де Геттом несколько облав на волка. Единственный результат, который они дали, — это то, что слухи достигли своего апогея. Вполне вероятно, что без помощи муниципальных властей и подкрепления со стороны жандармерии господин де Гетт попадет в неловкое положение. Его считают виновником вашего отъезда. Требуют, чтобы он немедленно положил конец подвигам этого необыкновенно огромного волка. Но господин де Гетт, по его собственному признанию, не способен что-либо изменить. Вот почему я позволяю себе обратиться к вашему гражданскому чувству, ибо хорошо знаю, что страх, который испытывают наши крестьяне, найдет в вас отклик и вы поможете…»
Господин де Катрелис предпочел не отвечать на письма. Прошло несколько дней.
И произошло следующее. Случай или провидение святого Губерта привели в парк Бопюи, под крону огромного дуба, растущего прямо напротив дома и, как уверяют, насчитывающего более трехсот лет, с десяток охотничьих рожков. Олень, совершенно обессилевший, не смог добраться до пруда, от которого, он чувствовал, веет свежестью и прохладой. Загнанный преследованием, которое началось еще в лесу Вуван и длилось все утро, он прислонился к огромному стволу и повернулся мордой к нападающим. Свора окружила его. Олень, догадавшийся о своей близкой смерти, тем не менее не потерял самообладания и, гордо подняв голову, выставил под ветками дерева свои мощные рога. Когда же рядом с собаками появились раскрасневшиеся охотники, охотницы в венгерках и треуголках и целая толпа доезжачих, он издал пронзительный крик. Этот жалобный стон и вывел господина де Катрелиса из состояния апатии. Он спустился с крыльца и, на ходу надевая свою тростниковую шапочку, пошел вперед. Собаки не решались начать нападение. Люди ждали. Фонкер, хозяин команды, спустился с лошади, раздвинул доезжачих, отогнал собак. Олень спокойно смотрел, как он приближался. Он не делал никаких защитных движений, только встал на колени (сердце его было пронзено длинным кинжалом) и опустил рога между корнями дуба. Печальное солнце окрасило эту смерть пурпуром светопреставления.
— Примите мои поздравления, — сказал господин де Катрелис, пожимая руку Фонкеру.
Рожок протрубил отбой, и охотники, ввиду позднего часа и согласно существующей традиции, были приглашены мадам де Катрелис остаться на обед.
Трудно представить себе то, чем был этот импровизированный прием. Наследники замков, а среди них были даже люди из западных областей Франции, что так упорно держится за сеньории и званые ужины, — все они были только бледными тенями прошлых времен. Прежнее изобилие заменил церемониал, который как бы извинялся за простоту сельского быта. Целыми днями они тряслись на своих лошадках по полям и лесам, по разбитым дорогам, избегая вполне реальных опасностей (наименьшей из которых была возможность свернуть себе шею или разбить голову о низко наклонившиеся сучья деревьев), разгадывали хитрости оленей, меняли в зависимости от этого свой путь и, весело празднуя свои скромные победы, были счастливы тем, как провели день. Они были рады собраться в доме, все вместе, чтобы подкрепить силы, ели с аппетитом и пили крепко. Любой рассказ или небылица вызывали у них смех. Они продолжали вести тот образ жизни, который вели их предки в течение тысячи и более лет, и он казался им незыблемым, раз они могли его поддерживать. Но как долго? Ценой каких жертв? Минутные восторги, бег лошадей, звонкие песни рожков, тявканье собак, блеск поздней осени заслоняли от них горькую действительность. Они были последними, но жили и говорили так, словно имели в запасе вечность. Фонкер разорялся, Серис убивал своих собак, Белланд брал свору «напрокат», Пюйфор закладывал недвижимость, чтобы содержать свою. Другие, более удачливые или более осторожные, терпели меньшие убытки, но делили свои владения и продавали их по частям, совершенно не думая о детях.
За десертом каждый повествовал о своих охотничьих подвигах с тем таинственным видом, который так любили напускать на себя в восемнадцатом веке. Постепенно выяснилось, кто из них на сегодня чемпион охоты; Фонкер на этой неделе затравил трех кабанов и четырех оленей. Серис — двадцать семь лисиц, а Белланд с начала октября и удивительнейшим образом — шесть королевских оленей. А кто-то, с меньшим апломбом, но с той же страстностью рассказывал о встрече с барсуками, «занимавшимися своими проделками на расстоянии ружейного выстрела» от замка. Еще один хвастался тем, что убил рысь, а поскольку над ним начали смеяться, то он пригласил «всю компанию» к себе полюбоваться на чучело, которое он из нее сделал. Диана де Фонкер уверяла, что выдрессировала сокола, и призывала дам последовать ее примеру «для возрождения этого древнего вида охоты». Ей аплодировали. Вино в Бопюи отличалось изысканным вкусом. Мадам де Катрелис со свойственным ей талантом дипломата умело направляла разговор, давала возможность поблистать каждому, гасила своей улыбкой начинающиеся ссоры. Господин де Катрелис молчал. Сдвинув брови, он слушал расходившихся хвастунов, с трудом сдерживая желание пожать плечами. Фонкер задал ему несколько неуместный вопрос:
— А сколько зверей на вашем счету было в этом году?
— Сто семнадцать!
— Я уверен, что в глубине вашей души вам наши охоты кажутся… как бы сказать, ну, не очень серьезными?
Наступило молчание.
— Действительно, — наконец сказал господин де Катрелис. — Олени, кабаны, лисицы — все это дичь для новичков, развлечение для барышень, хотя и достаточно хорошее, чтобы набить руку…
Раздались возгласы неудовольствия, но господин де Катрелис спокойно продолжал:
— А как же, мои друзья? Кабан — это всего лишь свинья с клыками. Лисица — мелкий жулик, не заслуживающий и этой репутации. Что же касается оленя, так это просто плохая лошадь с рогами. Можно совсем не иметь опыта и хороших собак, но уже в начале травли быть уверенным, что успех у вас в кармане.
— А если зверь сбивает с толку, обманывает?
— Вся его хитрость заключается всего лишь в изменении скорости бега, и это расстраивает планы охотника. Но что стоит перехитрить зверя? Если ты готов к этому — ничего не стоит… Но, мои друзья, это не настоящая охота, а всего-навсего бойня! Истинная охота — это травля по меньшей мере трехгодовалого волка! Он гениально обдумывает все свои ходы, все способы защиты и применяет их очень хитро. Каждую секунду он заставляет охотника ошибаться, вводит в заблуждение. Он не теряет головы никогда. Его бесчисленные уловки коварны. Поняв, что погиб, он не показывает и вида, не сгибает колени перед ножом, а делает новые попытки убежать и наносит удары направо и налево. Последняя четверть часа охоты на волка — самая трудная и, на удивление, самая насыщенная неожиданными событиями. Однажды такой волк бросился и вцепился в горло моей лошади… Другой прокусил мою ляжку и предплечье…