Винокуров говорил таким торжественным и убеждающим тоном и так энергично жестикулировал в темноте руками, что не поверить ему было невозможно.

— Ладно, иди спать, — посоветовал Яхонтов. — А то завтра дремать будешь на учебном поле.

— Ну нет. Там уж я не задремлю.

Утром следующего дня первому курсу показывали боевую технику. На учебное поле, за казармы, был вывезен весь ракетный комплекс и развернут в таком порядке, как это делается обычно на стартовых позициях во время полевых учений. Курсанты третьей батареи стояли в одну шеренгу и наблюдали за действиями расчетов, сформированных из старшекурсников.

Мороз за ночь усилился, небо слегка посветлело. Все кабины станций, пирамиды решетчатых антенн и стальные каркасы пусковых установок с грозно вздернутыми в небо носами были хорошо видны на большом расстоянии. Курсанты стояли тихо, не разговаривая и не шевелясь, хотя мороз жал основательно. Они словно забыли обо всем на свете, увлеченные внушительным зрелищем, которого ждали давно и с нетерпением.

Крупенин стоял рядом с курсантами и тоже испытывал волнение. Все, что происходило здесь, напоминало ему о недавней службе на Севере, о тех напряженных днях, когда вместе со своим расчетом он оказался в схватке с иностранным самолетом. Правда, сейчас обстановка была иной, учебной, и Крупенин думал о том, как бы получше провести занятие, чтобы курсанты могли полнее представить работу техники и расчетов. Время от времени он поглядывал на Красикова и уже давно заметил, как тот высоко, по-гусиному, вытягивает шею, чтобы увидеть все происходящее на учебном поле. «Может, увлечется и дурные мысли из головы выбросит», — с тайной надеждой думал Крупенин.

Майор Вашенцев держался в стороне от курсантов, на большой гряде собранного бульдозерами и уже основательно заледеневшего снега. Иногда он неторопливо прохаживался, делая несколько шагов то в одну, то в другую сторону. Крупенин чувствовал, что Вашенцев исподволь наблюдает за ним и за Красиковым.

Между тем приготовления на учебном поле закончились, и Крупенин, попросив разрешения у руководителя занятий майора Шевкуна, стал рассказывать курсантам о работе и взаимодействии системы, о назначении каждого агрегата в отдельности. Он подводил курсантов то к одной кабине, то к другой, объяснял, что делают люди, которые в этих кабинах находятся.

— Ракетная техника, — говорил Крупенин, показывая на двукрылую антенну, которая, как беркут на взлете, возвышалась в самом центре учебного поля, — очень чувствительная и точная. Но точность эта достигается не сама по себе. Ракета попадает в цель, если ни в одном звенышке аппаратуры не будет никаких отклонений. А они могут возникнуть в любой момент и предупредить их в состоянии только человек, держащий руку на пульсе агрегатов. Командир части, где я служил до перехода в училище, всегда требовал: «Товарищи, врастайте в технику». Некоторые, конечно, улыбались: «Стараемся, уже пускаем корни». Но командир наш знал, что требовал. Ракетную технику мало хорошо изучить, мало освоить ее работу. С ней нужно слиться, быть ее душой. Вы это поймете, когда станете ее хозяевами. Сейчас же я хочу предупредить вас: не готовьте себя к легкости, помните, что в каждой летящей на цель ракете должно биться живое и умное сердце ракетчика.

Курсанты стояли тихо, не замечая холода, и Крупенин был рад, что убедил наконец начальство в необходимости такого занятия.

Когда курсанты подошли к пусковым установкам, Крупенин попросил майора Шевкуна распорядиться, чтобы подвезли ракету и показали, как она подготавливается к пуску. Шевкун пожал плечами:

— Не могу,Борис Афанасьевич.

— Ну как же так? — удивился Крупенин. — Тут и дел-то немного. Да и времени большого не надо — минуты.

Крупенин уже знал, что показывать молодым курсантам ракетную технику в действии начальство не разрешило, и теперь вся надежда была на Шевкуна, на то, что он, как руководитель занятий, проявит некоторую смелость. Но Шевкун вел себя весьма сдержанно: не хотел, вероятно, иметь неприятности и стеснялся, конечно, Вашенцева.

— А может, все-таки покажете? — продолжал упрашивать его Крупенин. — Это же для пользы дела, Иван Макарович...

— Да нет, зачем же самовольно? У меня приказ подполковника Аганесяна.

Вашенцев, услышав разговору спустился со своей снежной возвышенности, недовольно спросил:

— О чем спорите? Время-то идет.

— Да вот у командира батареи резонная претензия, — сказал Шевкун. — Требует показать, как готовится ракета к пуску.

— Ох, Крупенин, Крупенин, не можете вы без этих своих претензий, — сердито бросил Вашенцев. — Продолжайте вести занятие, не теряйте времени. Или откажитесь, обойдемся без вас.

Конечно, терять время на объяснения здесь, на учебном поле, было бесполезно. Это Крупенин понимал сам. Но понимал он и другое: как было бы хорошо показать молодым курсантам всю сложность и точность работы современной боевой техники.

Вашенцев ходил теперь за Крупениным неотлучно. Он словно опасался, как бы этот чересчур инициативный комбат опять не вздумал требовать того, что не было разрешено учебным отделом. Но тем, как знал Крупенин технику и умел убеждать курсантов, Вашенцев был доволен вполне. И он примирительно сказал ему:

— Ну вот. Что хорошо — то хорошо. А то ишь полезли в дебри. Нельзя же идти на поводу у курсантов. Они еще пуска ракет у вас потребуют!..

Когда общее знакомство с техникой закончилось, батарею разделили на взводы, и курсанты стали заходить в кабины, чтобы посмотреть экраны индикаторов и другую аппаратуру..

— Неужели и кабины будете показывать мертвыми, без тока? — спросил Крупенин майора. Тот опять пожал плечами:

— Понимаете, Борис Афанасьевич, даже пускать сюда не велено. Открыл, как видите, на свой риск. А уж насчет того, чтобы включить, извините...

Нет, не так рассчитывал построить это занятие Крупенин. Ему хотелось, чтобы курсанты увидели аппаратуру кабин в действии, поняли, каким образом появляется на экране цель, что требуется для того, чтобы не потерять ее среди различных помех и «ловушек», точно навести на нее ракету. Теперь, после почти полугодовой учебы, они уже могли бы кое в чем разобраться, и разобраться неплохо. А главное — их чувства, настроение... Какими уверенными и окрыленными ушли бы курсанты с этого занятия!

Вспомнил Крупенин, как сам он впервые попал в кабину, где работали операторы. Словно далекие звездные миры открылись перед ним на зеленом экране. Таинственными существами засуетились и поплыли, меняя формы, электрические импульсы. И сколько потом ни бывал он в кабине возле экрана, но первое впечатление от увиденного не ослабло у него до сего времени. Воспоминания раздосадовали Крупенина еще больше.

— Что же получается, Иван Макарович? Столько было разговоров и — вдруг?.. — опять подступил он к Шевкуну.

— Ну что я могу сказать вам, — ответил Шевкун уклончиво. — Есть же начальство, которое решает. И вот командир дивизиона тут. Пожалуйста, обращайтесь.

Вашенцев отозвал комбата за кабину и резко сказал ему:

— Безответственный вы человек, Крупенин.

— Почему безответственный, товарищ майор? Ну разве я плохое предлагаю?

— Поймите, Крупенин, у нас не институт, а военное училище, — словно школьнику, принялся объяснять Вашенцев. — Здесь порядок, дисциплина и программа, утвержденная командованием. И вообще... как это так: «Я прошу», «Я предлагаю». Что тут, профсоюзное собрание?

— Ну зачем так понимать, товарищ майор? Я сам в части проводил такие занятия с операторами. И мы показывали все, как в боевой обстановке.

— Не стройте из себя умника, Крупенин. Училище — это вам не часть. Лучше обратите внимание на дисциплину в батарее. И о своем поведении подумайте. Я уже говорил вам об этом не раз.

Посветлевший было городок снова затопила знобкая белесая масса. Как будто тяжелые, рыхлые облака, что лениво сгущались над пирамидами антенн и над лафетами пусковых установок, вдруг осели и растеклись по всему учебному полю.