- Ну что ж, это уже что-то. Полагаю, тебе этого хватит?

- Уверен, ваше величество, - отвечал Дюри с достоинством.

- Ого! Ты слишком самонадеян. Очень уж уверенно говоришь. Ну что ж, давай проверим.

Он непринужденно рассмеялся, а девушка засияла и раскраснелась, увидев доброе расположение к себе императора. А тут еще и солнышко вдруг засияло сразу во всех трех окнах, так что императорский кабинет с его холодной роскошью сделался таким красивым, таким приветливым, словно отчий дом.

Император опустился в высокое готическое кресло перед своим письменным столом, которое украшали четыре позолоченные львиные головы, поуютнее уселся в нем, широко расставив ноги, и наугад взял со стола первый попавшийся исписанный лист бумаги.

- А ну-ка, взгляни, не латынь ли это? Тогда прочитай и переведи.

Дюри взял в руку лист бумаги и пробежал его глазами.

- Ваше величество, - сказал он, - не хочу вас обманывать, но этот текст я хорошо знаю и по-немецки.

- Ну что ж, вижу ты - честный мальчик, - удовлетворенно заметил император. - Ну так что же там написано?

- Это - "лютеранская поэзия", как мы назвали ее. Стихотворение господина Акли, которое он однажды сочинил специально для меня в учебных целях.

На чело императора набежали тучи.

- А почему вы назвали это "лютеранской поэзией"? - спросил он недовольно.

- Потому что в этом стихотворении нигде нет интерпункции, ваше величество, и если начать его читать снизу вверх, справа налево, смысл его будет совершенно противоположены тому, что получается, если стихотворение читать, как обычно, то - есть сверху, слева направо.

- Не очень понимаю. Что это за стихотворение?

- "Обращение к Наполеону"

- Ага! - вскричал изумленно император и даже встал, чтобы взглянуть на стихотворение, которое уже фигурировало как corpus delicti²⁴ на самом верху (а этот стол и есть "самый верх"!) - Как? Что ты сказал? Что... Ак..., что этот человек написал стихотворение специально для тебя?

- Ну да. Он как-то упомянул, что в свое время в Баварии он сочинял такие стихи. Я попросил, чтобы он мне показал хоть одно, но он не помнил ни одного из старых стихов и сказал, что лучше сочинит мне новое. И тогда он написал это пророчество, в котором. Если его читать слева направо, - воспеваются военные подвиги Наполеона, а если читать с справа налево, то предсказывается его крах.

- Невероятно! - взволнованно перебил его император. - А ну-ка прочитай мне го сзаду наперед, то - есть справа налево.

Дюри стал читать стихотворение справа налево, и оно звучало так:

Vaticinor tibi quod dicent te tempora

Quare proelia lustrabit sors mala non bona sors

Albionum ad litus fangetur denique

Victrix Gallia nec cunctas gens tua deiciet

Destituet mare spes magnas nec tempora

Cinget laurea navalis quod tibi vaticinor

[

Предсказываю тебе, что тебя проучит время,

Когда тебя в твоих сражениях будут сопровождать неудачи.

И на берегах Альбина в конце концов будет сломлена

Галлия-победительница.

Твою нацию победят все народы,

И все твои великие надежды разрушит море,

И лавры побед, добытых на морях,

Не увенчают твое.

Это я предрекаю тебе (лат.)

]

Потомок сотен Цезарей необычайно расчувствовался, слушая как читал ему стихотворение мальчик. Значит, неправда?! Значит, не был предателем хороший верный Акли и не хотел угодить французскому императору? И что у него не было никакой связи с ним, и неправда, что он якобы выдал французам военные планы. Это все ловко вбил ему в голову граф Штадион!

Император гневно дернул за шелковый шнур звонка. Явился адъютант, и он сказал ему:

- Пришли мне секретаря Штранского!

А сам благодарным взглядом смотрел на мальчика, через которого проведение столь удивительным образом известило его о невиновности томящегося в темнице узника. Опорожнив свои карманы, он до отказа набил дареный кошелек золотыми монетами и протянул его мальчику.

- Ну, на этот раз я доволен твоей латынью, - сказал он нетерпеливо. - Благослови вас бог, дети мои! - с известной толикой торжественности произнес он. - Император не оставит вас! - Ласково улыбнувшись девушке, он уточнил: добуду я для вас где-нибудь поручика. - А тронув нежно плечо мальчика, заметил: - И у меня тоже скоро будет свой поручик.

Дети покойного полковника Ковача с сияющими глазами и лицами шли уже к дверям, когда им навстречу выбежал барон Штранский, маленький человек, красивый как куколка, с козьей бородкой. И уже уходя, они могли услышать приказ императора, короткий, но который тем не менее долго еще звучал в их ушах:

- Напишите приказ, Штранский: находящегося в братиславском каземате узника Миклоша Акли немедленно выпустить на свободу и вызвать ко мне. Отправьте приказ с конным нарочным. Немедленно пусть седлает и отправляется в путь.

Глава VIII

Таинственная операция.

В канун рождество, загнав лошадь, с заиндевелыми от мороза усами курьер императорского двора примчался в Бартиславу с приказом об освобождении Акли. Сам начальник тюрьмы явился в камеру узника объявить ему высочайший приказ, что он свободен и должен немедленно явиться к императору, в Вену.

Громко забилось сердце Акли. И первая его мысль была о том, что сегодня как раз рождество, и значит "Незабудка" была на аудиенции императора.

Свобода уже и сама по себе - величайший подарок тому, кто был ее лишен. И уж тем более, если вымолили ее для тебя две белые ручки. Он живо нарисовал в своем воображении те две сложенные белые ручки и моляще склоненную лебединую шейку...

Он прямо с ума готов был сойти от радости. Не знал, с чего начать. Свежий воздух опьянил его. Он вышел из ворот тюрьмы, шатаясь как пьяный. Снег весело поскрипывал под ногами. Ему хотелось кричать от восторга и счастья, заговаривать на улицах со всем встречными. Но на улицах не было никого. В сочельник все христиане сидят по домам, в тепле. Только на перекрестках улиц можно было видеть, как на примыкающей площади мелькали неяркие огоньки, - будто медные колечки по снегу катаются: это ребятишки шли от дома к дому "славить Христа", колядовать, покачивая на ходу свечками в бумажных фонариках.

Подойдя поближе к первым домам на окраине города, он разглядел приветливо манившие к себе освещенные окна трактира "Золотой барашек". Над входной дверью на традиционной ветке можжевельника сияли миллионы алмазных иголок морозного инея, а со стекла двери навстречу ему заулыбались пенящийся стакан с пивом и зеленая винная бутылка.

На старинной лютеранской колокольне часы пробили шесть. Акли вошел в трактир. В другое время это пристанище шумных сборищ и пьяных весельчаков, теперь же это была мрачная берлога, куда забредали лишь те, кого сегодня нигде не ждали. Даже кабатчик и тот бросил удивленный взгляд на нежданного гостя. Это был старый человек с длинными, свисающими вниз усами, в большой бараньей папахе на голове, которую он и не подумал приподнять в знак приветствия.

- Чего вам?

- Пинту вина и чего-нибудь закусить.

- Господин, вижу, не здешний?

- Из Вены я.

- И застряли тут?

- Это уж точно, сказано: застрял. Хотел бы закусить и сразу же в путь, если найдется на чем.