Вернув из ссылки одного Радищева (жертву Екатерины), он отправил в Сибирь сотни ни в чем неповинных людей, отправил в отставку несколько сотен офицеров за ничтожные проступки или просто из каприза. Не избежал опалы и прославленный Суворов, который позволил себе ироничное высказывание по поводу вводимой Павлом новой формы, треуголок, париков, косичек на прусский манер, которые солдаты обязаны были носить.

„Пудра не порох, букля не пушка, коса не тесак, а я не немец, а природный русак“, - сострил Суворов и был немедленно сослан в самую дальнюю свою деревню.

Да что армия! Император с воодушевление подверг самой настоящей муштре и сугубо гражданское население: заставил коротко стричь волосы, запретил одежду „на французский манер“, требовал, чтобы при встрече с императором на улице и мужчины, и женщины выходили из экипажей и приветствовали суверена глубоким поклоном, стоя хоть в грязи, хоть в луже, хоть в снегу. Вольнодумцев или рассеянных хватала полиция и сурово наказывала. Вскоре улицы столицы стали пустеть в час царской прогулки.

А вот солдатам стали чаще раздавать хлеб, мясо, водку, деньги. Наказания, порка, аресты и даже ссылки били главным образом по офицерам; для этого достаточно было тусклой пуговицы, не в лад поднятой при маршировке ноги! Наказания сыпались градом. Тех, кто осмеливался защищаться, ждала отставка, изгнание, ссылка в Сибирь…

Число сосланных увеличивалось с пугающей быстротой, везде — при дворе, в городах, в армии, в самых отдаленных уголках Империи — царил страх. Никто не знал, что его ждет завтра.

Но это все было сравнимо с чудачествами самодура-барина в своем поместье. А вот на внешней политике перепады настроения императора и постоянно менявшиеся планы приводили в ужас мировую дипломатию. Иностранные книги и платье были им запрещены, а граница закрыта.

Предлагая другим государям вступить в „дружеский союз“ с Россией, он предлагал тем, кто уклонялся или отказывался от этой чести, решить спор в рыцарском поединке. Он послал в Эгейское море черноморскую эскадру адмирала Ушакова, которая заняла Ионические острова, высадила десант в Южной Италии и захватила в 1799 г. занятый французами Рим. Суворов, жаждавший помериться силами с Бонапартом, был возвращен из ссылки. Во главе русских и австрийских войск он занял Турин и Милан, разбил французских генералов Моро, Жубера и Макдональда. Затем он перешел через Альпы у Сен-Готарда, однако поражение армий Корсакова и принца де Конде заставило его отступить и стать на зимние квартиры в Баварии.

Тем временем между Россией и Австрией возникли споры. К тому же англичане отказались передать России остров Мальту, что вызвало ярость Павла I, принявшего к тому времени титул великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

Его дикая ненависть к Бонапарту превратилась в страстное обожание; полное презрение уступило место горячему восхищению. Император разорвал дипломатические отношения с Лондоном, а чтобы окончательно унизить высокомерную Британию, задумал осуществить совместную с Бонапартом кампанию по завоеванию Индии. И без предварительной разведки, без плана кампании, без карт, даже не организовав снабжение, медицинскую помощь и транспорт, царь отправил двадцатитысячный корпус кавалерии в Туркестан, с приказом следовать далее на юг.

Разрыв с Англией, безрассудный поход донских казаков, экстравагантное поведение царя в самом Санкт-Петербурге вызвали всеобщее недовольство. Его считали ненормальным, свихнувшимся, ведущим Россию в неведомую пропасть. Но ужаснее всего было то, о чем знали немногие приближенные: отношение Павла к членам своей собственной семьи.

После восшествия на престол царь назначил Александра военным губернатором Санкт-Петербурга, сенатором, генеральным инспектором кавалерии и почетным полковником знаменитого Семеновского полка. Почет? Возможно, но почет весьма странный: Павел опасался сына, его недоверие к нему возрастало с каждым днем. Он иногда передавал Александру через дежурных офицеров, что тот „исключительная свинья“ или „скотина“.

Вот тогда и возник план посадить на престол иностранного принца, а в супруги ему дать русскую Великую княжну Екатерину, единственную, кажется, из всей семьи, которую Павел не подозревал в злоумышлениях против его персоны.

Като вернулась к себе сама не своя. Верная Мария тут же заподозрила неладное и, приготовив горячий успокоительный напиток, поспешила уложить свою воспитанницу отдохнуть. Но та лишь отмахнулась и взволнованно зашагала по комнате, нервно ломая руки.

— Что случилось, Ваше высочество, — осторожно осведомилась фрейлина. — Государь гневается на вас за тот бал?

— Уж лучше бы гневался! — воскликнула Като. — Нет, он хочет выдать меня замуж. За этого мальчишку, который, который…

— Какого мальчишку, Ваше высочество?

— Принца Вюртембергского! — выпалила Като.

Изумление, написанное на лице Марии, было красноречивее всяких слов.

— Да-да, за этого младенца, который бредит только сражениями! И чтобы он унаследовал трон после папеньки…

— Это невозможно, Ваше высочество, — возразила Мария. — Законный наследник — ваш брат Александр, к тому же есть еще Великий князь Константин и Великие князья Николай и Михаил. Они, конечно, еще малы, но государь находится в самом расцвете сил. Лет двадцать еще…

Последнюю фразу Мария произнесла как-то неуверенно, и чуткое ухо Като это мгновенно уловило.

— Вы сами в это не верите, моя милая, — жестко отозвалась она. — Двадцать лет подобного безумия… Вы молчите? Конечно, я понимаю, я вас отлично понимаю. Но император совсем сошел с ума. Он хочет заточить моих старших братьев в крепость или постричь в монахи. Та же участь ждет их жен и маменьку…

— Княжна…

— Он сам мне это сказал! Более того, он проговорился о том, что императрицу Екатерину отравили!

— Отравили? — странным голосом спросила Мария.

— Вот именно. Он безумен, воистину безумен. Для меня у него сегодня было припасено целых два сюрприза: либо я выхожу за принца Евгения, либо… Либо становлюсь супругой Наполеона Буонапарта, этого жуткого корсиканца, к которому мой отец проникся вдруг такой пылкой любовью. Тогда супругой принца Вюртембергского и цесаревной-наследницей станет Анна.

— Вы не можете стать женой Наполеона, — хладнокровно заметила Мария. — Во-первых, он уже женат, а во-вторых, католик. Католик не может развестись, а вы не можете изменить веру. Успокойтесь, ваше высочество, завтра ваш батюшка забудет свои фантазии.

— Вот этого я как раз и не хочу! — с чисто женской непоследовательностью воскликнула Като. — Тогда мне придется стать супругой какого-нибудь другого немецкого кузена и я никогда, никогда, никогда не стану монархиней, как моя дорогая бабушка! Если же батюшка выдаст меня за кузена Евгения, то сделает его своим наследником, а я впоследствии надену корону русской императрицы.

— На свете много корон, — осторожно заметила Мария, — и я уверяю вас: одна из них обязательно увенчает вашу прелестную головку. Но хотите ли вы отнять корону у брата?

— Конечно нет! Саша рожден для трона, он будет прекрасным монархом, но… Но батюшка, кажется, задался целью истребить всех, кто его по-настоящему любит. Мне страшно…

— Так не будьте орудием в этой страшной игре! Поговорите с его императорским высочеством, с цесаревичем. Только сделайте это тайно.

— Каким образом? У императора везде глаза и уши…

— Я попробую вам помочь, ваше высочество, — тихо сказала Мария. — Риск велик, но есть шанс спасти вашу семью от несправедливых гонений. Если угодно, я передам вашему брату и его супруге приглашение на верховую прогулку. Сегодня же.

— А если батюшка…

— Мы постараемся сделать так, чтобы это Александр пригласил вас кататься.

Като кинулась на шею своей фрейлине:

— Мари, вы просто добрый гений! Вы поедете с нами?

— Увы, ваше высочество, вы же знаете: я скверно езжу верхом. Так я иду к великому князю?

— Да, да, идите! До обеда нужно все успеть.