— Прикури мне, Сам, — попросил Эйб.

Саманта, сидящая рядом с его кроватью, осторожно держала сигарету, пока он затягивался. Отложив ее, она скользнула рукой за отворот его пижамы и, едва касаясь кожи, погладила его грудь кончиками пальцев.

— Сам, я все время думаю... Может, тебе лучше не приходить больше ко мне. — Она внезапно отдернула руку. — Мне не нравится, когда кто-то жалеет меня.

— Ты считаешь, что я прихожу именно из-за этого?

— Когда дни и ночи лежишь во тьме, в голове возникают странные мысли. Я начинаю воспринимать вещи и события серьезнее, чем должен был бы. Ты прекрасный человек, и не должна быть жертвой моих фантазий.

— Эйб! Разве ты не понимаешь, как я рада бывать с тобой? Может быть, когда ты увидишь меня, тебя постигнет разочарование, но пока я ничего не хочу менять. Ты не сможешь так просто отделаться от меня, да и ты не в том состоянии, чтобы тебе это удалось.

Машина Саманты описала дугу, подъезжая к входу в Линстед-холл. Тормозя, скрипнули по гравию колеса, и автомобиль остановился у небольшого дома, возведенного два столетия назад.

— Это мама и папа. А это Эйб. Сейчас вы не можете как следует разглядеть его, но на фотографиях он очень симпатичный.

— Добро пожаловать в Линстед-холл, — сказал Дэвид Линстед.

— Прошу прощения за свои перчатки, — ответил Эйб, имея в виду забинтованные руки.

Саманта заботливо помогла ему пробраться через лесок, и наконец они нашли удобное место на лужайке, откуда открывался вид на усадьбу, и она описывала ему то, что сейчас лежало у него перед глазами, закрытыми повязкой.

— Я чувствую запах коров, лошадей, дымка и аромат цветов. Должно быть, тут просто прекрасно. Но я не могу отличить один цветок от другого.

— Здесь растут вереск и розы и дымится тлеющий торфяник.

«Ох, Эйб! — подумала она. — Я в самом деле люблю тебя!»

Во время третьего посещения Линстед-холла семья получила радостное известие, что теперь Эйбу будет позволено на несколько часов в день снимать повязку с глаз.

Во время прогулки Саманта с трудом могла справиться с волнением. Когда вокруг темнота, все чувства обостряются. У нее изменился тон голоса, в нем появились подрагивающие нотки.

Позади остался долгий день, и Эйб устал. Из деревни приехал парень, который помог, ему вымыться в ванне и переодеться. Затем он с наслаждением вытянулся на кровати, застонав, когда случайно оперся на раненую руку. Терпение. Я смогу сам бриться, вытирать себе нос и даже читать.

И я смогу увидеть Саманту

Он услышал, как приоткрылась и закрылась дверь, и понял, что пришла Саманта.

— Надеюсь, что не разбудила тебя.

— Нет.

Кровать скрипнула, когда она села рядом.

— Нас ждет большое событие. Я имею в виду зрение. Тебе снимут бинты с глаз. Ты очень мужественно вел себя все это время.

— Словно у меня был выбор. Ну мы-то знаем, как неловко я себя чувствовал.

Эйб услышал, как она старается подавить рыдания. Ему захотелось прикоснуться к ней, как хотелось уже .сотни раз. Чтобы ощутить ее, Понять, большие у нее груди или маленькие. Мягкие ли у нее волосы. Чувственные ли губы.

— Черт побери, почему ты плачешь?

— Я сама не знаю.

Но они знали, в чем дело. Странным и печальным образом им выпал на долю уникальный эксперимент, но он завершался, и никто из них не знал, положит ли это конец их общению или же вспыхнет что-то новое. Саманта боялась, что Эйб отвергнет ее.

Она прилегла рядом с ним, как порой бывало после прогулок, и ее пальцы расстегнули ему рубашку; она прижалась щекой к его груди, а затем их руки и губы слились в безмолвном разговоре, который вели их тела.

— Я говорила с доктором, — сказала Саманта.— Он сообщил мне, что все будет в порядке. — И ее рука скользнула ему между ног. — Просто лежи. Я сама все сделаю.

Заперев двери, она помогла Эйбу раздеться и сама скинула одежду.

О, спасительная фантастическая тьма! Она так обостряла все чувства — и нежные прикосновения, и неповторимый запах ее мягких волос. Саманта с трудом удержалась от вскрика, когда он вошел в нее.

А потом она плакала и говорила ему, что никогда еще не была так счастлива, а Эйб отвечал, что, в сущности, он может быть куда лучше, но в этих обстоятельствах он рад, что действует хоть какая-то часть его тела. Они стали болтать разные глупости, которые им подсказывала любовь, и в конце концов оба рассмеялись, ибо все это в самом деле стало смешно.

7

У постели Дэвида Шоукросса неожиданно зазвонил телефон. Он чуть не опрокинул лампу, принимая сидячее положение.

— Боже милостивый, — пробормотал он, — три часа ночи.

— Алло!

— Мистер Шоукросс?

— Да, это Шоукросс.

— Говорит сержант Ричардсон иэ отделения военной полиции на участке Мэрилибон-лейн, сэр.

— Ричардсон, сейчас три часа ночи. Перезвоните мне потом.

— Прошу прощения, что беспокою вас, сэр. Мы задержали офицера, парня из авиации, лейтенанта Абрахама... К... Э... Д... И, да, Кэди.

— Эйб в Лондоне?

— Да, сэр. Когда мы задержали его, он был просто не в себе. Вдребезги пьян, если позволите так выразиться,. сэр.

— С ним все в порядке, Ричардсон?

— Как сказать, сэр... У него на мундире прикреплена записка. Могу я прочитать ее?

— Да, конечно же!

— «Меня зовут Абрахам Кэди. Не смущайтесь, если найдете меня пьяным. Мне может угрожать кессонная болезнь, потому что я работал глубоко под землей над секретным проектом, и я должен постепенно проходить декомпрессию. Доставьте мое тело Дэвиду Шоукроссу на Кэмберленд-террас 77». Вы примете его, мистер Шоукросс? Не хотелось бы выдвигать обвинение против этого парня, он только что из госпиталя и все такое.

— Обвинение? За что?

— Видите ли, сэр, когда мы забрали его, он плавал в фонтане на Трафальгарской площади... голым.

— Тащите этого сукина сына ко мне, я приму его.

— Итак, теперь ты решил выступить в роли немецкой подводной лодки? — ехидно осведомился Шоукросс.

Эйб только застонал, одолев еще одну чашку черного, кофе. Наконец англичане научились его делать. Уф!

— И, подняв перископ, ты плавал в нашем величественном фонтане? Нет, в самом деле, Абрахам.

— Шоукросс, потушите вашу чертову сигару. Неужели вы не видите, что я умираю.

— Еще кофе, дорогой? — спросила Лоррейн.

— Господи, хватит. То есть я хочу сказать, спасибо, не надо.

По звонку колокольчика появилась служанка, и Лоррейн помогла ей убрать со стола.

— Ну, я побежала. Очереди просто ужасные, а мне надо накупить продуктов. Завтра из Манчестера возвращаются наши ребята. — Она поцеловала Эйба в щеку. — Буду надеяться, что ты окончательно поправился, дорогой.

Когда она вышла, Дэвид пробурчал:

— Наверно, я люблю своих внучат, как и любой дедушка, но, откровенно говоря, они сущие бесенята. Я написал Пэм и постарался объяснить ей, насколько сейчас опасен Лондон, но, черт меня побери, если она прислушается к моим словам. Но как бы там ни было, я серьезно подумываю, чтобы после войны втянуть Джоффа в дело. Ну-с, а теперь что это там за глупости относительно тебя и той девушки, как ее... Пинхед, Гринбед...

— Линстед. Саманта Линстед.

— Ты влюблен в нее... или что?

— Не знаю. Я никогда не видел ее. Мы занимались с ней любовью, но я никогда не видел — ее и не представляю, какова она.

— В этом нет ничего странного. Все влюбленные в той или иной, мере слепы. Я-то ее видел. Она достаточно привлекательна, особенно на фоне пейзажа. Крепкая девушка.

— Когда мне сняли бинты с глаз, она перестала показываться в госпитале. Она боится, что не понравится мне. Черт побери, в жизни не чувствовал себя в таком жалком положении. Мне захотелось отправиться в их поместье, колотиться в двери и звать ее, но потом я успокоился. А что, если она сущая стерва? А что, если она увидит меня во всей красе и впадет в уныние? Глупо, не правда ли?