— Подожди, Иоганн, — прервал его Татаринов. — Дадим тебе казаков сколько угодно. Лопаты дадим. Начинай подкоп, мил человек, начинай, — ласково похлопал он его по плечу.

От Черкасска-городка до Азова рукой подать, каких-нибудь семьдесят — восемьдесят верст. Перебравшись на левый берег Дона, Гурейка взял на конном базу доброго коня и к вечеру уже был под Азовом.

Сердце его затрепетало от восторга, когда он увидел бивачные костры казаков вокруг грозной крепости, зубцы которой четко выделялись на фоне закатного неба.

У костров хлопотливо маячили фигуры кухарей. Они готовили ужин. В ожидании горячей похлебки казаки сидели группами, рассказывали друг дружке разные были и небылицы. То там, то тут, как гром, взрывались веселые крики и хохот. Звенели домры и цимбалы, как выстрелы, стучали бубны. Пыль дымилась клубами от каблуков вспотевших плясунов.

Проезжая по биваку, разыскивая отца, Гурьяшка немало дивился невиданному бесшабашному веселью:

«Что они, прибыли сюда пировать, что ли? — думал он. — Вот так война».

По лагерю шныряли неведомо откуда взявшиеся цыганки в грязных, но красочных одеяниях, увешанные звенящими ожерельями из натертых до блеска песком монет. Они гадали казакам по руке, предсказывая им судьбу. Суеверные воины верили им, гадали, с сердечным замиранием ожидая ответа. Но цыганки не желали никому плохого и говорили каждому самые утешительные предсказания, чем и приводили наивных казаков в веселое настроение.

Правда, одна цыганка обидевшему ее казаку предсказала смертный исход. Но, на удивление предсказательнице, обреченный ею на смерть так развеселился от этого, что пошел в пляс.

— Ох ты, мати, мати, — барабанил он ладонями по коленям, — мне цыганка нагадала, что скоро мне уми-ра-ати… Так да-авайте же спляшем на помин моей души.

Вдруг Гурейка натянул поводья:

— Тпру!

Конь остановился. Гурейка взволнованно прислушался. Где-то в вечерних сумерках высокой нотой юношеский голос запел:

И взвился в поднебесье хор грубых мужских голосов:

У мальчишки захватило дух от восторга. Ведь это ж его песня!..

Да ведь это же запевает его друг Макарка! Гурейка поддал под шерстистые бока лошади шенкеля, подскакал к костру, вокруг которого сидели казаки и пели. Ну да, вот Макарка, а рядом подыгрывает на дудочке дядя Ивашка.

— Макарка! — радостно вскрикнул Гурейка.

— О! — удивился Макарка. — Никак ты, Гурьяшка, а? — Он вскочил и подбежал к приятелю. — Ты тоже, стало быть, с нами?

— Да нет, не совсем, — потускнел парнишка. — Меня послал войсковой дьяк к отцу. Не знаешь, где его найти?

— А вот поедешь прямо, — рассказывал Макарка. — А потом свернешь влево у вербы. Там увидишь — стоит большой белый шатер. Вот в нем-то и находится твой отец.

— Что ж, Макарка, тогда не подождал-то? — обидчиво спросил Гурейка. — Небось обоих аргамаков изловил?..

— Нет. Одного. Другого поймал дядь Ивашка… Я тебя ждал, ждал, да так и не дождался, позвал с собой дядь Ивашку.

— О! — протянул Гурейка. — Ну, ежели дядь Ивашка, то это хорошо. Не жалко, что ему достался аргамак.

— Да ты не тужи, Гурьяшка, — утешал Макарка. — Мы тебе у какого-нибудь турка али татарина отобьем…

Подошел старик Чекунов.

— Здорово, Гурейка, — сказал он.

— Слава богу, дядь Ивашка. — Ты чего приехал?

— Боярин Чириков прибыл, требует отца. Вот меня и снарядил войсковой дьяк за отцом.

— А атаман Ванька Каторжный не прибыл?

— Прибыл, дед. Царево жалованье привез.

— Любо! — обрадованно выкрикнул старик. — Ванька Каторжный царево жалованье привез! — крикнул он казакам, сидящим у костра.

Те мгновенно повскакивали, оживленно заговорили, окружили Гурейку:

— Привез, стало быть, а?

Гурейка все обстоятельно рассказал им, потом дядя Ивашка отвел его к отцу.

При свете шандал отец с ближайшими своими помощниками обсуждал в деталях план штурма крепости.

— Когда черкасы пойдут на приступ с этой стороны, — горячо говорил он, — то тут нажмут… Кто это? — спросил он, заметив, что кто-то вошел в шатер.

— Я, батя.

— Ты, Гурьяшка? — изумился отец. — За каким лядом? Я ж тебе не велел сюда появляться.

— Войсковой дьяк послал с отпиской.

— Что он, не нашел другого кого послать? Что там нового? Прибыл дворянин Чириков?

— Прибыл.

— А атаман Каторжный?

— Тоже с ним прибыл. Царево жалованье привез.

Атаман Татаринов в грамоте не разбирался. Это было его больное место, хотелось ему слыть за грамотея. И он всегда делал вид, что грамота для него дело пустое.

Вот и сейчас, получив отписку от войскового дьяка, ему не терпелось узнать, о чем ему пишет он, но при посторонних лицах он не мог выказать свою неграмотность. Вертя пакет в руках, он сказал:

— Ну ладно, атаманы-молодцы, давайте поотдохнем. Идите зараз вечерять… Самая пора. А я с сыном погутарю.

Когда все вышли из шатра, атаман поправил в шандалах потрескивавшие свечи.

— Ну-ка прочти, Гурьяшка, что пишет войсковой дьяк.

Вскрыв пакет, мальчик прочел письмо. В нем ничего не было нового. Все, о чем писал дьяк атаману, Гурейке было известно лучше, и он обо всем более подробно рассказал отцу.

— Стало быть, дюже ругался боярин Чириков? — спросил атаман у сына.

— Дюже, батя.

— Грозился?

— Грозился.

— Ну и дьявол с ним. Не боюсь я ни его, ни царя.

Гурейка даже испугался таких слов. Как это — не бояться царя? Его все боятся.

Михаил Татаринов долго смотрел на свечу, как она то затухала, то с новой силой, потрескивая, вспыхивала, освещая сосредоточенное, багровое лицо атамана.

— Знаешь что, Гурейка, я надумал? — очнувшись от задумчивости, ласково притянул к себе сына атаман.

— Нет, батя.

— Оставайся-ка ты, видно, со мной тут. Ты грамотей, человек свой, всегда мне надобен будешь. Не надобно будет к писарю обращаться… А то ж они ломаются, дьяволы…

В глазах мальчишки вспыхнула радость.

— О батя! — воскликнул восторженно Гурейка. — Спасет тебя Христос!

— Да ты чему обрадовался-то? Что, думаешь, тут мед?..

Подкоп немца Иоганна оказался неудачным. Он повел его в сторону от крепости. Сам же немец и обнаружил свою неудачу.

— Ну ничего, пусть роет другой подкоп, — добродушно сказал Татаринов. — Подождем. Нам не к спеху… Всегда ведь первый блин бывает комом.

Но, говоря это, атаман кривил душой. Штурмовать крепость надо было уже давно. Положение складывалось не в пользу казаков. С Кубани к Азову стягивались многочисленные татарские наездники. Они завязывали с казаками ежедневные перестрелки. До рукопашных схваток дело еще не доходило, но они могли начаться каждое мгновение. Высланный Татариновым на Кубань отряд казаков никакой помощи не принес: он где-то затерялся в степи и не подавал о себе никаких сведений.

Осада крепости не давала никаких результатов. Толпясь на крепостных стенах, янычары дразнили казаков.

— Эй, рус, — кричал один по-русски, — у тебя башка дурак! Подходи поближе, я тебе просверлю ее картечью, чтоб дурь вышла.

— Эй, казаки! — кричал другой. — Пооколеете у стен Азова, а не увидите его, как собственных ушей.

Казаки нервничали, плевались:

— Тьфу, нечистые духи, басурмане!.. Догрозитесь вы, что мы вам глаза повыколем и языки поотрежем.

— Пойди-ка отрежь! — кричал янычар. — Спробуй.