...На обратном пути мы с Клаудио продолжаем беседу о его житье-бытье. Лодка мягко скользит по глянцевой поверхности застывшей Паранажубы.

— Вы часто организуете экспедиции для поисков неизвестных племен? — спрашиваю я.

Клаудио хлопает севшего на лоб москита и отвечает:

— Раз, редко — два раза в год. — Много людей берете с собой?

— Нет. Мы идем вдвоем с Орландо и берем человек десять-двенадцать индейцев.

— Только индейцев?

— Да... В сельве никто не поможет так, как индейцы! Они отважны, находчивы, выносливы. В непроходимейших дебрях индеец сориентируется лучше, чем белый, вооруженный компасами, астролябиями и прочими приборами. Устроится на ночлег так, что ни одна змея его не покусает, разведет костер без спичек, найдет воду там, где мы с вами умрем от жажды, прорубит тропу в чаще, где застрянет бульдозер.

А пища! Никто не умеет находить пищу там, где ее, казалось бы, нет, с такой быстротой, как индеец. Представьте себе такую историю. Мы идем с ним по тропе. «Клаудио! — кричит вдруг он. — Хочешь меду?» Какого еще меду? Где он видит мед? А он смеется и показывает вверх: где-то там пролетела пчела и скрылась в какое-то дупло. Дупло, которое белый не разглядит и в телескоп. А этот чукарамае видит его с любого расстояния! В несколько мгновений он взбирается по стволу и спускается с килограммом-двумя меда. Нет, нет, я уверен, что белый умрет от голода там, где индеец обеспечит пропитанием батальон своих соплеменников. Он выловит рыбу именно в том месте, где водится самая вкусная и самая крупная рыба. Он найдет травы, которые не только утолят голод, но и вылечат его от недомогания. Одним словом, индейцы обладают удивительнейшей способностью выживать в самых страшных условиях. И именно поэтому мы предпочитаем уходить в сельву с ними. А не с белыми.

— И неужели в этих экспедициях между вами и сопровождающими вас индейцами никогда не возникают конфликты или недоразумения? Из-за наиболее удобного маршрута, например, или выбора места ночевки?

— Какие тут могут быть конфликты? Определяя маршрут движения, мы всегда советуемся с ними, полагаясь на их удивительное чутье. А место ночевки или стоянки никто не выберет лучше, чем индеец.

— А как они себя ведут в опасных ситуациях? Например, когда вы встречаете какое-нибудь воинственное племя, угрожающее нападением, не разбегутся ли ваши помощники?

— Разбегутся? — Клаудио усмехается и качает головой. — Они, бедняги, верят в нас. Доверяют нам гораздо больше, чем мы того заслуживаем. Они считают, что мы с Орландо обладаем сверхъестественными способностями предотвратить любую беду, и убеждены, что рядом с нами они в полной безопасности: ничего плохого с ними не случится.

Над их головами могут свистеть стрелы, но если я скажу: «Стой! Замри!» — они замрут. И не шелохнутся, даже если, по их собственным представлениям, давным-давно надо было бы бежать со всех ног! Бедняги, они слишком доверчивы!

— А как вы начинаете самый первый контакт с незнакомым племенем? Вероятно, это самый опасный момент — первая встреча с индейцами, которые никогда не видели белого человека?

— Да, это довольно сложная операция, — говорит Клаудио, закуривая очередной окурок сигаретки, осторожно извлеченный из кисета. — Когда мы обнаруживаем новое племя...

— Кстати, как это происходит?

— Иногда с помощью авиационной разведки. Иногда наши индейцы нам сообщают, что, к примеру, в верховьях Ронуро объявилось незнакомое племя. Произошла стычка или заметили новые малоки на берегу реки, возвращаясь из дальнего путешествия за рыбой.

Получив такое сообщение, мы первым делом стремимся собрать как можно больше сведений об этих новичках: «сердитые» они или нет, какова их численность, сколько малок, одним словом, все, что нам пригодится для подготовки первого контакта с ними.

Кстати, должен вам сказать, Игорь, что племена «не сердитые» мы встречали крайне редко: индейцы живут в обстановке постоянного страха атаки со стороны других племен или со стороны белых.

Потом мы отправляемся в экспедицию, которая длится обычно несколько недель или даже месяцев. Идем на лодках. Последний этап проходим уже по тропам в сельве.. Подходим к этому новому, неизвестному племени. Устраиваем лагерь в нескольких километрах от него. Выжидаем немного и начинаем сближение: оставляем неподалеку от деревни подарки и уходим. Через несколько дней возвращаемся и смотрим, что стало с этими подарками. Обычно их принимают, и, если племя настроено дружественно, или, по крайней мере, нейтрально по отношению к нам, они могут оставить на месте подарков стрелы с отломанными концами, что означает предложение «продолжить контакты». После этого начинается период, который мы называем «ухаживанием»: мы стараемся войти к ним в доверие, успокоить их, снова несем подарки, кричим на языке какого-нибудь из племен (если не знаем языка этого племени), что белые хорошие, белые — друзья, что белые принесли подарки.

— А потом?

— А потом мы выбираем удобный момент, входим в деревню и начинаем работу. Объясняем, кто мы такие. Раздаем посуду, рыболовные крючки, лески. Пытаемся выяснить, в каком состоянии находится население деревни: много ли больных, как обстоят дела с питанием. Вот и все...

«Вот и все...» В его объяснении это выглядело легко и просто, какие бы то ни было попроси казались даже излишними. Друзья в Рио-де-Жанейро предупреждали меня, что «разговорить» кроткого и застенчивого Клаудио так же трудно, как и обуздать бурное красноречие Орландо.

...В Диауаруме нас ждал роскошный обед: когда лодка ткнулась носом в корягу и Аруйаве прыгнул на берег, чтобы пришвартовать свое судно, от столовой повеял ветерок, принесший запахи жареного мяса. Арналдо и Галон не тратили время впустую: вместе с рыбой они притащили жирного лесного поросенка, который имел неосторожность, пересекая реку вплавь, оказаться в поле зрения рыболовов. По единодушному мнению всех участников трапезы, он очень удачно дополнил традиционный «рис-фасоль», и единственным недостатком этого блюда явилось отсутствие добавки.

После обеда Клаудио пригласил меня к себе. «Поговорим немного?» — спросил он, словно извиняясь за то, что пытается похитить у меня священные полчаса послеобеденной «сьесты». Открыв дверь своего сарая, он пропустил меня вперед, учтиво склонив голову.

Как вы думаете, что можно обнаружить в шалаше человека, живущего в такой точке земного шара, как Диауарум? Ружье? Правильно! Даже не одно: о стрелковых способностях Клаудио в Бразилии ходят легенды. Утверждают, что он способен выстрелами поддерживать в воздухе подброшенную банку, пока не кончатся патроны в магазине карабина. Что еще?.. Разумеется, гамак, керосиновый фонарь, колченогий табурет, самодельный стол... Одним словом, все то, что можно представить себе в жилище Робинзона... плюс этажерку с колоссальной библиотекой по — чему бы вы думали? — философии! Если бы я это не увидел собственными глазами, я никогда не поверил бы в это! На неуклюжем маленьком стеллаже, стоявшем у стенки с громадными щелями, сквозь которые струился пронзительный солнечный свет, любой аспирант, готовящийся сдать кандидатский минимум по философии, мог бы обойтись в Диауаруме без помощи межбиблиотечного абонемента. К его услугам были бы здесь труды Гексли и Канта, Гегеля и Маркса, Платона и Ленина...

Заметив мое изумление, Клаудио улыбается, словно извиняясь за какую-то неловкость:

— Вот... Увлекаюсь немного. Читаю иногда по вечерам.

Он подходит к этажерке, задумывается, потом вытаскивает томик «Нищеты философии»:

— Из-за таких книжек был заподозрен в «подрывных идеях». Говорят, внесен даже в какие-то «списки неблагонадежных».

Он ставит книжку на место, кивает мне головой, указывая на табурет, а сам укладывается в гамак, закинув руки за голову.

— А у вас, в вашей стране, можно свободно изучать любую философию?

— Да, конечно.

— И много книг издается по философским проблемам?

— У нас при Академии наук имеется даже специализированный институт философии.