В книге значилось такое примечание: «Издатели присовокупляют портрет автора, в молодости с него рисованный. Они думают, что приятно сохранить юные черты поэта, которого первые произведения ознаменованы даром необыкновенным».
Это был первый портрет Пушкина, появившийся в печати.
Пушкину портрет понравился.
В это время Брюллов уже находился в пути в чужие края. Вместе с братом Александром он выехал из Петербурга 16 августа 1822 года. Оба они направлялись в Италию как пенсионеры Общества поощрения художников.
Карлу Брюллову шел двадцать третий год.
ПОД НЕБОМ ИТАЛИИ С РОССИЕЙ В СЕРДЦЕ
В Риме уже несколько лет находились пенсионеры петербургской Академии художеств Щедрин, Гальберг, Басин. Они сразу приняли в свою компанию братьев Брюлловых.
Щедрин, влюбленный в природу Италии и писавший ее так, как никто из римских и иностранных художников, взял на себя роль гида. Он не только показал своим новым друзьям достопримечательности Рима, но уговорил всю компанию отправиться в путешествие.
После странствия по Альбанским и Тускуланским горам молодые русские художники приехали в Тиволи. Здесь Щедрин и Брюллов объявили, что остаются писать с натуры в этом чудном месте. Темные каменные дома Тиволи, частые порывы ветра, рев величественных водопадов — все это пленило Брюллова, ибо виденное им до сих пор в Италии лишь ласкало глаз и постепенно погружало в изнеживающую лень…
Брюллов принялся за работу, но в досаде тут же уничтожал написанное. На картинах его появлялись застывшие каскады воды, а ему хотелось, чтобы картины воспроизводили стремительное движение воды и шум водопадов. Брюллов был недоволен тем, что сам писал, и восхищался тем, что писал Щедрин.
Глядя на его «Вид Тиволи», Брюллов чувствовал, что он слышит рев водопада, и водяная пыль как бы покрывает его лицо, руки, платье…
Часто, стоя со Щедриным на мшистых скалах, окружающих Анио, недалеко от виллы мецената, Брюллов повторял:
— Не он один любил искусства, и на севере умеют любить их!
Новые друзья говорили о России. Щедрин уже пять лет жил вдали от родины и о событиях в Петербурге питался лишь скудными сведениями.
Брюллов рассказывал об академии, о профессорах, о стихах Пушкина, волновавших все русское общество. И на берегах Анио звучали стихи, сложенные Пушкиным на берегах Невы.
Вокруг громоздились скалы, рев водопадов повторяло горное эхо, воздух вокруг друзей белел от водяной пыли, заросли лавров тянулись из каменных щелей, строгие кипарисы задумчиво стремились к небу… А Брюллов вдруг запел:
А когда кончил петь, сказал со вздохом:
— Хотя здесь вместо сосен растут лавры и вместо хмеля — виноград, — все мило, прелестно! Но без слов. Молчат. И даже кажется все вокруг умирающим для тех, кто думает о родине… Эх, вместо копирования в Ватикане для почтенного Петербургского общества поощрения художников обуревает меня сильнейшее желание произвести картину из российской истории.
Необычайно красива Италия, природа ее роскошна, восхитительны города, любовью к свободе и веселью отличается ее сердечный, гостеприимный народ. И как ни пытались австрийцы, оккупировавшие часть Италии, и многочисленное воинство католических монахов угрозами и преследованиями вытравить из народа его свободный, веселый нрав, им это не удалось.
Даже в Риме, подальше от центра города, в местах, куда редко заглядывали папские гвардейцы, собирались целые толпы уличных музыкантов и развлекали народ. А ночами по Риму разгуливали бродячие певцы и распевали веселые песни.
Ничего не могли поделать полки монахов в белых и черных одеждах со знаменитым римским кафе делла Поста. Это кафе не запиралось ни днем, ни ночью, у него поэтому и дверей не было. В нем собирались вольнолюбивые певцы-импровизаторы, исполнявшие ими же сочиненные песни. А наутро новую песенку подхватывал весь Рим. Ее напевал трактирный слуга, подававший кушанье, портной и башмачник, франт, вырядившийся с самого утра, юноши и девушки, даже детвора…
Рим захватил Брюллова. Первое время он ходил по его улицам опьяненный прозрачным воздухом, светом, сверкающими красками, песнями, лишь урывками рисуя со статуй и фресок, находящихся в Ватикане.
Вскоре он приступил к картине, которую был обязан написать для Общества поощрения художников. Ее сюжет был навеян прогулками по Риму. В ней Брюллов изображал девушку-итальянку, умывающуюся у фонтана. Девушка подставила свои ладони под струю воды. Солнце уже взошло и освещает стену водопровода, а отраженный свет падает на лицо и грудь девушки, в то время как голова и спина сзади освещены солнцем.
Первое впечатление от картины — это ощущение чистоты и свежести, свойственных раннему утру, тому часу, когда на деревьях и цветах еще не высохла роса. Брюллов и назвал свою картину «Итальянское утро». Она принесла русскому художнику признание и успех в среде римских и иностранных художников.
Брюллов отправил «Итальянское утро» Обществу поощрения художников.
Брюллов становился известным не только среди художников. Русские аристократы, находившиеся в Риме, начали заказывать ему картины и портреты. Но главное занятие Брюллова в то время состояло в копировании Рафаэлевой «Афинской школы». Это произведение было создано более трехсот лет назад, в 1511 году. От времени оно сильно пострадало, так что даже трудно было распознать некоторые лица. Полный пламенного преклонения и благоговения перед великим творением и его великим творцом, Брюллов решился на дерзновенный шаг — восстановить оригинал. Он мечтал, чтобы копия со временем заменила потомству оригинал в его первоначальном виде.
Брюллов писал в Петербург Обществу поощрения художников:
«Три века признали сие творение единственным из произведений Рафаэля, и смею утвердительно сказать, что не надеюсь никогда принесть большей пользы Отечеству, как скопировав сей оригинал с должным терпением и прилежанием, к чему немало будет поощрять меня мысль быть полезным Отечеству…»
С думою быть полезным отечеству Брюллов начал копировать «Афинскую школу». Он не только копировал, но отгадывал и восстанавливал то, что похитило безжалостное время.
В «Афинской школе» Рафаэль изобразил величайших ученых и мудрецов, живших в разное время. Здесь были Платон, Аристотель, Сократ, Алкивиад, Эпикур, Пифагор, Архимед, Птоломей, Гераклит, Диоген… На картине изображено более пятидесяти фигур, а в центре, на самом светлом фоне — Платон и Аристотель. Платон указывает рукой на небо, а рука Аристотеля обращена к земле. Это знаменовало спор идеализма и реализма.
Брюллов не только переводил на холст в величину около пяти сажен образы античных мыслителей. Он размышлял… В те дни на столе у Брюллова одна книга сменяла другую. То были фолианты сочинений историков и философов.
Работая, Брюллов не оставался безучастным к опорам персонажей «Афинской школы», собранных волею и гением Рафаэля воедино.
Как порой Брюллов завидовал Рафаэлю: в правом углу картины скромно примостились два наблюдателя всего происходящего — сам Рафаэль и его помощник Содома. Воспроизводя их фигуры, Брюллов мечтал, что когда-нибудь он создаст собственное большое полотно и там среди народа изобразит и себя с ящиком красок на голове.
В те дни, когда Брюллов копировал в Ватикане «Афинскую школу», вдохновляемый мыслью, что своим трудом он принесет пользу отечеству, в Петербурге ради пользы отечества лучшие люди пошли на великое, святое дело… В студеный декабрьский день офицеры-революционеры вывели свои полки на Сенатскую площадь.
Новый царь Николай Первый жестоко подавил восстание декабристов, пятерых вождей восставших — Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского — повесил, сотни офицеров сослал на каторгу в Сибирь, а солдат отправил на Кавказ под пули горцев…