Возможности для создания подобных позитивных и негативных привязок в разных посткоммунистических государствах варьировались, и эти различия, судя по всему, связаны с глубиной радикальных реформ. Более «радикально-реформаторские» страны добивались лучшего соотношения между этими привязками, чем менее радикальные. Так, в странах Центральной и Восточной Европы и Балтии перспектива вступления в ЕС сыграла роль важной движущей силы в поддержку реформ. Кроме того, избиратели в этих странах, особенно в прибалтийских государствах, которых отличает высокий уровень национального самосознания, могли поддержать программы радикальных экономических реформ, предложенные силами, выступавшими за независимость, потому что они доверяли этим силам и считали подобные преобразования необходимыми для укрепления экономики, а значит, и вновь обретенного суверенитета своих стран.В странах, где проводились менее радикальные реформы, создать такие позитивные привязки не удалось. Перспектива вступления в ЕС была для них исключена, а национальное самосознание в этих странах было в среднем ниже, чем в обществах, проводивших радикальные реформы (достаточно сравнить Прибалтику и Беларусь). Россия в этом отношении представляет собой особый случай. Здесь, в отличие от бывших стран-сателлитов, распад СССР, как уже упоминалось, породил не столько эйфорию, связанную с обретением независимости, сколько разочарование, дезориентацию и недовольство. В результате у оппонентов радикальных экономических реформ – коммунистов – появилась возможность использовать эти негативные ощущения.

Роль реформаторов Однако одними ситуационными факторами – разными стартовыми условиями и сочетанием позитивных и негативных привязок – не объяснить различия в масштабе рыночных реформ, а значит, и в экономических показателях. Каждый, кто знаком с историей посткоммунистических реформ, не мог не заметить, что важную роль в ней играли компетентные и решительные реформаторы в составе правительства, наличие или отсутствие которых в руководстве страны является, несомненно, случайным фактором. Однако роль личности в истории не следует недооценивать. Благоприятные шансы для радикальных реформ, обусловленные ситуационными факторами, могли быть упущены, если бы таких людей не было, а сопротивление реформам – следствие неблагоприятных ситуационных факторов – можно, по крайней мере частично, преодолеть, если подобные реформаторы оказываются у власти. Примером первого варианта, на мой взгляд, может служить начальный этап преобразований в Венгрии, а второго – радикальные реформы в Киргизии, которые выделил в качестве приоритетной стратегической задачи президент-реформатор Акаев.

Либерализация и СМИ

Политическая либерализация позволяет СМИ обрести независимость. В коммунистические времена подконтрольная пресса не могла регулярно освещать и критиковать реалии тогдашнего строя. Находясь под политическим контролем, она занималась «лакировкой действительности». Обретя свободу, СМИ, напротив, сосредоточили внимание на негативных аспектах новой посткоммунистической реальности, поскольку плохие новости обычно вызывают больше интереса у аудитории, чем хорошие. Таким образом, освещая события в поскоммунистический период, они «сгущали краски». Подобный переход от лакировки действительности к сгущению красок, который в основном представлял собой естественный побочный результат политической либерализации и принципов функционирования свободных СМИ, не мог не оказать существенного воздействия на политические взгляды и предпочтения избирателей. Он должен был омрачить их представления о новой формирующейся реальности в сравнении с коммунистическим прошлым. Одним из источников негативного отношения к посткоммунистической действительности стали унаследованные от прежнего режима статистические методы, неспособные отразить новые явления в экономике, преуменьшавшие последствия реформ и преувеличивавшие их цену [25] . В результате изменение режима деятельности СМИ – важный и позитивный элемент посткоммунистических преобразований – парадоксальным образом усиливало ностальгию по прежним временам и укрепляло политические позиции антиреформаторских и неокоммунистических сил (зачастую эти силы во многом совпадали).Впрочем, степень «сгущения красок» в освещении посткоммунистической действительности в разных странах, вероятно, варьировалась в зависимости от качества журналистики и, особенно, способности СМИ отличать унаследованные факторы от последствий самих реформ. Таким образом, эти различия также могли влиять на глубину преобразований за счет воздействия на результаты выборов.

Реформы и недовольство

С учетом тяжелых стартовых условий и неблагоприятных внешних факторов (в особенности распада СЭВ), с которыми столкнулись все страны Центральной и Восточной Европы в начале посткоммунистического переходного периода, любая проводимая ими экономическая политика неизбежно вызвала бы недовольство тех или иных слоев общества. Помимо превращения скрытой безработицы в открытую недовольство усиливалось и тем, что радикальные реформы в целом расширили рамки экономической свободы. Поскольку далеко не все могут напрямую воспользоваться новыми возможностями, у остальных это может вызвать возмущение, особенно если они считают, что «победители» получили преимущества незаслуженно. По мере того как на смену социалистической плановой экономике приходит рынок, список престижных и высокооплачиваемых профессий быстро меняется. Шахтеры, работники тяжелой промышленности и другие категории трудящихся, считающие, что они «проиграли» от реформ – пусть даже относительно, – скорее всего испытывают недовольство. Более того, расширение возможностей неизбежно сопровождается ослаблением социальной защищенности. Этот непреложный факт порой недостаточно осознается и вызывает крайне отрицательное отношение, особенно у тех, кто считает, что это ослабление защищенности никак не компенсируется новыми потенциальными возможностями.Однако при тех же трудных стартовых и внешних условиях затягивание реформ или их отсутствие также должны породить недовольство, хотя и в других формах. Если исходная макроэкономическая ситуация отличается высокой нестабильностью, половинчатые экономические реформы немедленно порождают высокую и постоянно растущую инфляцию, которая также оборачивается крайней экономической незащищенностью людей. Это происходит оттого, что в рамках половинчатых реформ предпочтение отдается не явной, а скрытой безработице. Подобная безработица психологически не столь болезненна для тех, кого она затрагивает, однако ее необходимо финансировать за счет денежных или квазиденежных государственных субсидий, что в свою очередь подстегивает инфляцию. Результатом становятся порожденные инфляцией незащищенность и недовольство.

Более того, следует учитывать, что при любых будущих попытках макроэкономической стабилизации проблема скрытой безработицы выплеснется наружу.

Реформы нерадикального типа, характерной чертой которых, как правило, является меньший масштаб либерализации и, соответственно, больший упор на государственное вмешательство, порождают также новые формы экономического неравенства, в рамках которых выигрывают те, кто способен успешно лоббировать свои интересы в государственных структурах. На практике таковыми становятся представители прежней коммунистической элиты, более опытные, лучше организованные и обладающие более широкими связями, чем остальные. Неравенство, порождаемое их лоббистской деятельностью, в меньшей степени оправдано экономическими результатами, чем то, что становится следствием радикальных реформ и вызывает у «проигравших» еще большее отчаяние. Наконец, половинчатые реформы, не сопровождающиеся либерализацией, нацеливают энергию предпринимателей и менеджеров на «погоню за рентой» и коррупцию, а не на повышение эффективности своей деятельности, что лишает страну возможностей экономического развития. Таким образом, каждый, кто мыслит на перспективу, должен понимать, что недовольство и недостатки, связанные с половинчатыми реформами, будут куда серьезнее, чем проблемы, возникающие в ходе последовательных и радикальных мер, направленных на всеобъемлющую либерализацию, стабилизацию и институциональное строительство.