5

Глейзер и Шлейфер утверждают, что усиление регулирования деловой активности в Соединенных Штатах в начале XX века стало «эффективным ответом» государства на подрыв деятельности судебной системы недавно возникшими крупными корпорациями (Glaeser, Shleifer 2003). Однако вопрос о том, чью деятельность проще «саботировать» – судов, законодателей или самих регулирующих органов, – весьма неоднозначен, и ответ на него может быть получен только эмпирическим путем. Даже если в какой-то период суды действительно попадают под контроль «большого бизнеса», это еще не означает, что наилучшая стратегия борьбы с подобным явлением – введение конкретных законодательных мер регулирования и создание специальных органов регулирования, а не укрепление самой судебной системы в рамках уже существующего законодательства. На мой взгляд, с учетом исторического опыта – ведь после периода популярности государственного вмешательства произошло дерегулирование экономики – даже сторонники борьбы со злоупотреблениями с помощью регулирования согласятся, что конституционные инструменты по защите экономической свободы следовало бы усилить.

В общем же плане я хотел бы подчеркнуть, что проблема судебных злоупотреблений и регулирования имеет второстепенное значение по сравнению с вопросом о том, каковы должны быть пределы экономической свободы или какие факторы могут превалировать над правами собственности (см.: Mises 1949: 654–661; Nozick 1974:178–182).

6

Холмс и Санстайн указывают, что обе эти разновидности индивидуальных прав стоят обществу денег, а потому различия между индивидуальными свободами и правами на соцобеспечение не носят фундаментального характера (Holmes, Sunstein 1999). Впрочем, первый их тезис вряд ли можно считать потрясающим открытием: никто не отрицает, что защита индивидуальных свобод требует определенных расходов на содержание полиции и судебной системы. Главное различие между индивидуальными свободами и принципом «всеобщего благосостояния» состоит в другом: в первом случае деньги налогоплательщиков используются для защиты отдельных людей от насилия и вмешательства других в их частную жизнь, а во втором – для перераспределения благ. Кроме того, каждая из этих разновидностей прав личности совершенно по-разному влияет на поведение людей, а значит – и на экономическое развитие. О других различиях между индивидуальными свободами и «социальными» правами см.: Lomasky 1987:84-110.

7

Хайек подчеркивает, что с учетом технического прогресса «ни один список защищенных законодательством прав нельзя считать исчерпывающим». Поэтому для «преобладания свободы» необходимой предпосылкой является тот факт, что «сфера свободы личности должна включать любые действия, не ограниченные общим законодательством» (Науек1960:216).

8

Пожалуй, самым знаменитым из современных проявлений подобного «утилитарного», или прагматического, подхода к формированию институциональной структуры общества стал афоризм Дэн Сяопина: «Неважно, какого цвета кошка, важно, чтобы она ловила мышей».

9

Подобные идеи в частности пользовались чрезвычайной популярностью в кругах западной интеллигенции. Объяснение этого интересного феномена см.: Schumpeter 1950; Mises 1956; Nozick 1997.

10

Соответствие этому определяющему критерию – т. е. формирование и сохранение ограниченного государства – требует особых институциональных мер, в частности, создания эффективной системы сдержек и противовесов, контроля за репрессивным аппаратом государства (полицией, прокуратурой, налоговыми органами), наличия независимой и эффективной судебной ветви власти, свободы печати и конституционного суда. Создать и поддерживать эти институты – дело непростое. Наделе «расширять» государство куда легче, чем сохранять его в «ограниченном» виде. При этом, если государство «расширилось», вернуть его деятельность в прежние пределы зачастую довольно трудно.

11

ОЭСР провела большую работу по изучению причин структурной безработицы. Результаты этих исследований подытоживаются в: Keese, Martin 2002; см. также: Nickel 1997; Lindbeck 1994.

12

Мизес и Хайектщательно проанализировали эти опасности (Mises 1949: 716–858; Hayekl960:253–376). Однако мейнстримовская экономическая наука, по крайней мере до недавних пор, не придавала их работам должного значения.

13

Танци и Шукнехт на фактическом материале показывают, что, по общепринятым показателям материального достатка, уровень благосостояния в государствах, проводящих жесткую финансовую политику, как правило выше, чем в «государствах-транжирах» (Tanzi, Schuknecht 1997). Фельдштейн убедительно доказывает, что общий ущерб от повышения налогов значительно превышает прежние оценки на этот счет (Feldstein 1997). Гвартни, Холкомб и Лоусон связывают сокращение темпов экономического роста с увеличением доли государственных расходов по отношению к объему ВВП (Gwartney, Holcombe, Lawson 1998). Кроме того, многочисленные данные показывают, что государственной системой перераспределения благ в первую очередь пользуются зажиточные слои, а бедняки от нее мало что выигрывают (Tanzi 1998b). Доказано, что регулирование товарного рынка и рынка труда приводит к снижению объемов производства и темпов экономического роста (Scarpetta et al. 2002).

14

Должен сказать, что я, как человек не понаслышке знакомый с «реальным социализмом», был просто поражен нереалистичностью точки зрения экономистов мейнстрима в ходе дискуссии об экономической эффективности социалистического строя. Эту дискуссию я проанализировал в работе: Balcerowicz 1995b: 35–50.

15

Запрет на экономическую свободу по определению приводил и к запрету на свободу политическую. В условиях свободной конкуренции на политической арене неизбежно возникла бы партия, выступающая против запрета на частное предпринимательство; более того, учитывая неэффективность командной экономики, у такой партии были бы все шансы прийти к власти, а это обернулось бы легализацией хотя бы некоторых элементов экономической свободы (Balcerowicz 1995b: 131–133).

16

К антилиберальным мерам регулирования относятся, в частности, запрет или ограничение рыночной деятельности в сферах здравоохранения и образования за счет создания здесь государственного сектора – монополиста или полумонополиста, – предоставляющего соответствующие услуги «бесплатно»: закон запрещает таким государственным учреждениям устанавливать расценки за эти услуги и взимать за них плату с потребителей. В некоторых обществах это приводит к возникновению «скрытых» платежей со стороны потребителей некоторым работникам государственного сектора в упомянутых сферах, причем официально такие платежи считаются «взятками». Вероятность появления такой системы в условиях дефицита подобных услуг из-за недостаточного бюджетного финансирования или некомпетентности госаппарата особенно велика в сфере здравоохранения.

17

Можно представить себе и такой вариант – государство, в котором собираемость налогов высока, но коррупция, тем не менее, процветает. Это может произойти, если уровень налогообложения высок, налоговый аппарат эффективен и не подвержен коррупции, однако чиновники других государственных органов используют свои полномочия в области регулирования экономики для получения крупных взяток. Однако подобная ситуация не может сохраняться долго: рано или поздно коррупция неизбежно проникает и в налоговые органы. Кроме того, под двойным бременем высоких налогов и чиновничьих поборов экономика, скорее всего, просто рухнет.

18

Стиглиц подчеркивает: «Характерные черты „сильного" государства – тот факт, что его деятельность охватывает всех граждан, а также обязательный характер его решений – одновременно являются и его главными недостатками», поскольку «ошибки, допущенные в условиях централизованной власти приводят к куда более катастрофическим последствиям, чем те же ошибки в обществе, где процесс принятия решений децентрализован». Несомненно, это убедительный аргумент против расширенного (т. е. «сильного») государства и в пользу государства ограниченного (Stiglitz 1988).