Любви – жар юности живой,

Сну – тень и лире – вдохновенье!

РАЗВАЛИНЫ ХЕРСОНЕСА

Я прихожу к тебе и тщетно б стал искать

Здесь града славного и поверять преданья:

Везде ничтожества и тления печать!

По сим ли насыпям и камням познавать

Следы блестящего держав существованья?

И это ли удел искусства и труда?

Печальный памятник и опыта и знаний!

Увы! таков конец всех наших начинаний:

Коснулось время к ним – и нет уж их следа!

Племен неверная история покажет

Страницы темные потерянных веков

И любопытному сомнительно расскажет

Бывалые дела исчезнувших жильцов:

Как в веки давние язычества кумиры

Сменились верою спасительной Христа;

Как рати двигались; слагалися порфиры

И пали смелые поборники креста!

^[2]

Но муза старины не всё нам обновила —

Погибла слава лет и доблести отцов,

Их жизнь великую она не (сохранила)

Для песней и похвал возвышенных певцов!

……………………………………….

И поздний некогда потомок наш пойдет

Искать, где жили мы в успехах просвещенья, —

И пепла нашего жилища не найдет!

ДЕНИСУ ВАСИЛЬЕВИЧУ ДАВЫДОВУ

Я вызван из толпы народной

Всезвучным голосом твоим,

Певец-герой! ты благородным

Почтил вниманием своим

На службе юного солдата,

О славе мне заговорил,

Призвал меня призывом брата

И лирой свету огласил!

Твоею дружбою, хвалою

Горжуся! Преданной душою

Тебя я чту, пока я жив!

Ты прав, Давыдов, я счастлив!

Счастлив: мне раненую руку

Пожал увенчанный герой,

И славой я обязан звуку

Ахилла лиры золотой.

Василий Никифорович Григорьев

1803–1876

Современник А.С. Пушкина. Свободолюбивые мотивы его ранней лирики в духе декабристкой поэзии в 1830-е годы исчезают. Основные жанры – романс, лирический монолог, философско-дидактическая баллада. В романтическом ключе с характерной для романтизма экзотикой разрабатывает «восточную тему».

ПАДЕНИЕ ВАВИЛОНА

Погиб тиран! Возденем к небу длани!

Давно ли мы, с поникшею главой,

Несли ему уничиженья дани,

Омытые кровавою слезой?

Давно ли меч, в крови ненасытимый,

В руке убийц властительных сверкал?

Виновник бед и язв неисцелимых,

Давно ли он народы пожирал?

Всевышний внял сынов своих моленью —

И нет его! меч гордый преломлен;

Конец бедам, конец уничиженью,

И иго в прах с страдальческих рамен!

Столетний кедр, воспитанник Ливана,

Воздвигнулся ветвистою главой,

Возвеселясь погибелью тирана.

«Он пал, – гласит, – он пал, властитель мой!

Ликуй, Ливан! Под острием железа,

Свободный днесь, уж не падет твой сын

И, опершись на рамена утеса,

Возвысится, как мощный исполин!

Смерть варвара смутила мрачны сени:

Узрев его, содрогся хладный ад;

Воспрянули из мрака сильных тени,

И, на него вперивши робкий взгляд,

Они рекли: «И ты, царь Вавилона,

Познал и ты ничтожества удел!»

Давно ли он с блистательного трона

Величием, гордынею гремел?

Днесь труп его, источенный червями,

Лежит во мгле, осклабив тусклый взор;

Заутра вихрь с поблекшими листами

Снесет его надменности в укор…

Денницы сын, блестящее светило,

Чья длань тебя низринула с небес?

Чье мщение в единый миг сразило

Могучего, как вековый утес?

Не ты ли рек: «Сравняюся с богами,

Превыше звезд поставлю мой престол,

К моим стопам падут цари рабами…»

Ты рек – и пал, главой склонясь на дол!

Угаснет день – и путник утомленный

Зайдет сюда – и труп увидит твой.

«Вот смертный тот, – он скажет, изумленный, —

Кто управлял Вселенныя судьбой,

Кто услаждал свой слух цепями рабства,

Под чьей стопой являлась степь кругом,

Пред кем в плену дымились царства,

Стенал народ под варварским жезлом!»

Чудовище, природой отчужденный,

Проклятие с забвеньем твой удел!

Твой труп, один, лежит непогребенный,

Лишь хищный вран крылом его одел!

Где замыслы гордыни величавы?

Как сорванный ветрами лист сухой,