Атомный лимузин, в котором ехали Ларин и Лобов, с предельной скоростью мчался по широким, утопающим в зелени проспектам Крутогорска.

Тревожные мысли роились в мозгу Лобова. Он вспоминал Михаила Павловича Стогова, его негромкий, чуть глуховатый голос, некрупную коренастую фигуру, как бы аккумулировавшую частицу той великой энергии, которой повелевал ученый. И вот сейчас этот человек, прославивший своими трудами советскую науку, любимый учитель Лобова попал в страшную беду. Грозная опасность нависла над его всегда по-мальчишески задорно вскинутой головой. Похитив Стогова, враг посягнул на светлую, не знавшую покоя и утомления, постоянно устремленную в будущее мысль профессора.

Алексей Петрович был далеко не робким и не сентиментальным человеком, но сейчас, раздумывая над судьбой профессора, он нервно покусывал губы и до боли сжимал в кулаки большие руки.

Стать пленником врага в невидимой тайной войне, которую со дня рождения Советской страны ведут против нее некоронованные финансовые короли всех стран старого мира, что может быть трагичнее. И эта трагедия выпала на долю Стогова.

Лобов знал, что ученый будет непреклонен. Знал он и беспощадность врага в его стремлении похитить знания и талант Стогова. Он понимал, что непреклонность Стогова обрекала ученого на физические и моральные пытки, возможно, даже на смерть. «Как же мы должны спешить, - думал Лобов, - спешить, но ни в коем случае не ошибаться, действовать только наверняка».

И потому, что Алексей все время думал о Стогове, ему вспомнился один не позабытый в житейской сутолоке эпизод, связанный с профессором.

Было это лет десять назад, в тот наполненный музыкой, беззаботным смехом, напоенный ароматом только что распустившейся сирени вечер, когда выпускникам института вручали дипломы об окончании высшего учебного заведения. В тот вечер и студент Лобов стал инженером.

Как и другие его товарищи, он много танцевал тогда, смеялся, и у него как-то непривычно кружилась голова, то ли от выпитых на банкете нескольких бокалов вина, то ли от близости золотоволосой Наташи - студентки филологического факультета. Лукаво взглянув на Алексея, девушка многозначительно заявила в ответ на его постоянный на протяжении трех лет вопрос, что она готова сдержать давнее обещание и может хоть завтра сменить свою звучную фамилию Ясницкая на более скромную Лобова.

Да, это был один из тех счастливых вечеров, когда все вокруг поет и безоблачно светлым кажется открывающийся перед тобой путь.

Бережно, как величайшую ценность, держа в своей руке руку Наташи, Лобов прогуливался с девушкой по фойе. Как всегда стремительно, к ним подошел профессор Стогов. Он попросил извинения у Наташи за вторжение в их беседу, взял Алексея под руку и увлек молодых людей в одну из гостиных.

Усадив влюбленную пару в кресла, Стогов раскрыл перед Наташей коробку конфет, еще раз попросил прощения и обратился к Лобову.

- Алеша, каковы ваши планы после окончания института? Вы не думали об аспирантуре? Если у вас есть желание, понятно, твердое желание, компромисса здесь быть не может, посвятить себя науке, я мог бы поставить этот вопрос перед директором института и партийным комитетом.

- Или, может быть, вы решили испробовать свои силы в практике, на производстве? - продолжал расспрашивать профессор. - Это похвально, весьма похвально… но не отдалит ли это вас несколько от цели? Тем более, что у вас есть производственный опыт, приобретенный еще до института.

Лобов знал, что рано или поздно Стогов задаст ему этот вопрос. И он готовился ответить на него, готовился, как к трудному экзамену. Но сейчас под пристальным взглядом темно-серых, чуть прищуренных, внимательных и озабоченных глаз профессора, оробел, смутился и от этого сразу растерял все заранее приготовленные слова:

- Мое решение изменилось, профессор, - только и мог произнести Лобов, по-мальчишески краснея от смущения.

Примерно за месяц до защиты дипломного проекта молодого коммуниста Лобова пригласили в областной комитет партии. Там у него состоялся очень большой и очень серьезный разговор с секретарем обкома, круто изменивший все его жизненные планы.

Секретарь обкома, так же как и сейчас Стогов, поинтересовался у Лобова его планами на будущее. Алексей ответил, что ничего еще твердо не решил: не прочь и в аспирантуре остаться, не откажется и на производство пойти.

- А как вы посмотрите, товарищ Лобов, если мы вам поручим работу не в ядерной энергетике, а… по ее охране?

Увидев, что Лобов очень удивлен этим предложением, секретарь обкома заговорил о том, что и с запрещением ядерного оружия не прекратилась благородная битва человечества за мирный атом, что враги мира еще не раз будут пытаться взять реванш за свое поражение и не раз будут заносить свою кровавую руку над лабораториями и заводами мирного атома. Поэтому, как и прежде, надежным и зорким должен быть заслон на пути врага. И на страже ядерной энергетики должны стоять люди, обладающие разносторонними техническими познаниями, способные разоблачить любые вражеские козни.

- А кроме того, - напомнил секретарь обкома, - у вас есть и кое-какой опыт оперативно-следственной работы. Несколько лет вы были начальником народной дружины института, следственные органы пользовались вашими услугами в качестве технического эксперта.

Что же, доводы секретаря обкома были убедительны, и двадцатипятилетний студент-выпускник Алексей Лобов решил попытать свои силы на новом поприще.

Сейчас Алексей обязан был убедить профессора и удивленно глядевшую на жениха Наташу в том, что уяснил сам на беседе в обкоме.

- Мне вообще не придется заниматься проблемами ядерной физики, профессор, - начал Лобов заметно отвердевшим голосом.

- Что такое? - даже привстал от неожиданности Стогов. - Да вы изволите шутить, коллега! Э… э, неуместная, да-с, знаете ли, шутка… неуместная.

- Я не шучу, Михаил Павлович, - незаметно для себя меняя прежнее почтительное официальное обращение «профессор» на новое, более простое и дружеское по имени-отчеству, ответил Лобов и повторил:

- Я далек от шуток, Михаил Павлович! И в подтверждение серьезности своих слов могу предъявить один документ, который вам все разъяснит. Очень прошу вас взглянуть, - и Лобов подал окончательно оторопевшему от неожиданности профессору маленькую ярко-красную книжечку с серебряными буквами на обложке.

Стогов нетерпеливо надел массивные очки и углубился в чтение:

- Э… э… э! Лобов Алексей Петрович… Простите, ничего не понимаю! Почему? Что за наваждение?

Но вот смысл прочитанного дошел до сознания профессора. Он захлопнул удостоверение и, возвращая его Лобову, сказал, не скрывая закипавшего гнева:

- Следовательно, изволили сменить круг интересов, товарищ Лобов. Я далек от намерения отрицать важность, нужность, актуальность вашего почтенного учреждения, но, простите, мне кажется чудовищным, когда инженер свое прямое дело предпочитает весьма сомнительным для него лаврам Шерлока Холмса.

В эту минуту Лобову хотелось многое возразить профессору, но Стогов резко прервал его:

- Словом, если вы все же разочаруетесь в избранном вами поприще, можете явиться ко мне. Я верю, что из вас, хотя и с запозданием, но все же сформируется ученый. Желаю всех благ!..

И профессор, поклонившись с подчеркнутой холодностью, вышел из гостиной.

Лобов начал работать в Крутогорском Управлении по охране общественного порядка и за эти годы не разочаровался в избранном им трудном пути. А вот теперь случилось так, что бывший ученик, по долгу своей новой профессии, должен выручать своего бывшего учителя из страшной беды.

Охваченный воспоминаниями, Лобов не заметил, как бесшумная машина миновала городскую черту, покружилась в лабиринте горных дорог и сейчас спускалась к видневшемуся в глубоком ущелье Обручевску.

Сверху особенно отчетливо был виден его не совсем обычный внешний вид. Наряду с привычными очертаниями жилых и административных домов виднелись многочисленные здания самой необычной причудливой формы: круглые, кубические, звездообразные. В этих зданиях помещались прославленные на весь мир лаборатории Сибирского комплексного научно-исследовательского института ядерных проблем.