Вот и первые вогульские стрелы по бортам застучали, впиваются в дерево, дрожа оперением.

Князь Курбский резко опустил руку.

Гукнула Левкина большая пищаль. Протяжным грохотом откликнулись тюфяки. Коротко, зло пролаяли малые пищали. Густые клубы порохового дыма поплыли над рекой, и утонули в дыму вогульские берестянки, будто растаяли, только истошные крики слышали ратники да плеск растревоженной воды.

Когда ветер унес дымное облако, лишь обломки берестянок кружились в водоворотах. Уцелевшие вогульские лодки разбегались в разные стороны: и обратно к Пелымскому городку, и вниз по реке, и к другому берегу, где заросли сулили спасение от страшных воинов с огненным боем. Наперерез им спешили обласы воинов Емельдаша.

Насады надвигались на берег, как высокие башни, изрыгающие пламя и дым. Огромная толпа вогуличей бурлила на пологом берегу. Лучники забредали в воду по колено, по пояс, силясь докинуть стрелы до насадов. Но стрелы бессильно падали в воду. А ядра из дальнобойных пищалей пронзали толпу. Барахтались на мелководье раненые. Течение медленно уносило убитых.

Берег все ближе, ближе.

Дробосечным железом взорвались тюфяки.

Огибая насады, рванулись к берегу ушкуи с лихими устюжанами. Заговорили с ушкуев легкие пищали и ручницы, дымное облако снова поползло над рекой.

Толпа вогульских лучников заметалась, раскололась надвое, открывая дорогу к белому шатру. Но между берегом и шатром плотными рядами стояли дружины богатырей-уртов – главная Асыкина надежда. Кое-кто из уртов имел кольчугу, перекупленную за большую цену у тюменских татар, остальные были в кафтанах из толстой кожи с панцирными железными пластинками на груди и на спине; кожа для крепости была пропитана рыбьим клеем и блестела, будто черненое железо. Сабли и мечи были почти у всех уртов, как и копья с широкими кинжальными наконечниками.

Урты приготовились сражаться пешими, небольшой табунчик коней Салтык увидел только возле белого шатра и подумал, что опытный и осторожный князь Асыка на всякий случай позаботился о бегстве. Он, конечно, где-то там, у шатра, в толпе нарядно одетых князцев…

Высаживались на берег вологжане, вычегжане, сысольцы, вымичи, чердынцы. Но честь первого удара князь Курбский отдал устюжскому воеводе Алферию Залому. Алферий повел свой полк прямо на уртов.

Навстречу выбежали из рядов прославленные пелымские богатыри-поединщики, самые сильные и храбрые. Железные кольчуги обтягивали могучие плечи богатырей. Тяжелые длинные мечи рассекали воздух. Устрашающе звериные морды скалились с круглых щитов. Толстые ноги уверенно попирали землю. Скуластые лица окаменели ненавистью.

Но простучали русские ручницы, и полегли богатыри на затоптанную траву. Железо доспехов и телесная мощь оказались бессильными против невидимых огненных стрел.

Еще и еще ударили ручницы – совсем в упор, пламенем в глаза.

Смешались ряды уртов, легко вошел в них железный клин устюжской рати. Замелькали страшные русские секиры, легко разрывавшие кольца доспехов. Пятились урты: непривычно было им сражаться вот так, стена на стену. В тесноте рукопашного боя длинные мечи только мешали уртам: ни поднять их, ни отвести в сторону для размаха. А русские секиры на коротких рукоятках разят, разят, опрокидывают ряд за рядом. Сбоку вологжане давят, вымичи и сысоличи с другого края подминают крыло вогульского строя, пронзают его смертоносными уколами ручниц.

Дальнобойные пищали с насадов швыряют ядра через голову уртов – по белому Асыкиному шатру, по шалашам, между которыми мечутся вогульские воины. Побежали они из стана, бросая копья и луки. Рабы заползали в шалаши и тихо подвывали от ужаса, зажимая ладонями уши. Расползалось воинство Асыки, только урты еще держались, истаивая под ударами секир, задыхаясь в пороховом дыму. Наконец побежали и они…

А князя Асыки и Юмшана давно не было у белого шатра. Они ускакали на конях к дальнему лесу раньше, чем начали разбегаться воины из стана.

– С победой тебя, князь! – поздравил Курбского Салтык.

– И тебя с победой, воевода!

Большие воеводы сошли на берег, приблизились к месту рукопашной схватки. Вповалку лежали урты, наших среди павших не было видно. Воевода Алферий Залом пояснил:

– Только семеро наших полегло. Пораненные есть, но тоже немного. Невеликая плата за стольный град князя Асыки!

– Город еще взять надобно, – остудил устюжского воеводу Салтык.

– А чего брать-то? Пуст город! Гляди – ворота открыты!

Действительно, в ворота Пелымского городка потоком вливалась вологодская рать. Воевода Осип Ошеметков стоял у ворот, горделиво поглядывая на свое воинство. Ратники шли мирно, сабель из ножен не вынимали.

С реки доносились крики, нечастые выстрелы из ручниц. Это обласы служилых вогуличей Емельдаша, растянувшись дугой, гнали к берегу, прямо на копья вымичей и сысоличей, берестянки с уцелевшими в первой огненной сшибке Асыкиными лучниками.

На мелководье лучники вываливались из берестянок, брели к берегу с поднятыми руками, смешивались с толпой пленных.

Много их оказалось, полоненных вогуличей, – и богатырей-уртов, и простых воинов, которых прислали послушные князю Асыке старейшины. Стояли они безмолвно на берегу, ждали своей судьбы.

– Сам с ними говори, миротворец! – буркнул князь Курбский и зашагал к белому шатру; следом за ним – княжеские дети боярские, Тимошка с обнаженной саблей. На сабле у Тимошки кровяные подтеки. Когда только успел саблю окровавить? Точно бы все время при князе был, а вот поди ж ты, ввязался в сечу!

Полукольцом окружили пленных московские дети боярские, ручницы нацелили. Рослые, нарядные витязи. Кольчуги серебром отливают. Высокие шлемы, красные сапоги, бородатые свирепые лица. А с реки воины Емельдаша придвинулись, стрелы на тетивах держат, смотрят без жалости. Натерпелись, видно, от высокомерных Асыкиных слуг, мигни только – побьют пленников стрелами.

Но не для кровавого побоища пришла русская рать, не для расправы над вогуличами. Даже князь Курбский сие понял, только сам не пожелал миротворничать – Салтыку передоверил. «И на том спасибо!» – без сердитости подумал Салтык, приблизился к толпе пленных.

Прекратилось шевеление, смолк неясный шепоток. Слышнее стало, как весело перекликаются русские ратники, рассыпавшись по бранному полю – оружие собрать, мягкую рухлядь, пошарить в брошенных шалашах. Можно им веселиться, победа была большая и почти бескровная…

– Слушайте, люди! – начал Салтык (толмач переводил слово в слово). – Неразумные, поднявшие оружие на великого государя нашего Ивана Васильевича, нашли свою смерть. Князь Асыка, ослушник государев, побежал неведомо куда, вас бросил. Нет для вас больше князя Асыки. Идите по городкам, по селениям своим. Везде говорите, что не с войной мы идем по рекам, но с миром. Пусть встречают нас старейшины и радуются подаркам. Пусть стрелы остаются в колчанах. Сохранят тогда вогульские люди жизнь свою и добро свое. Непобедима сила великого государя Ивана Васильевича. Под рукой его обретете покой и защиту от врагов. И об этом скажите в селениях…

Разомкнулась цепь московских детей боярских. Пленные пошли – сначала робко и медленно, оглядываясь на бородатых богатырей с огненными луками в руках, потом побежали врассыпную, шарахаясь от встречных ратников. Те смеялись, улюлюкали: забавным показалось бегство вогуличей, будто зайцы на облавной охоте через кочки прыгают.

Но беглецов не задерживали и не обижали. Не было против них настоящей злости. Да и воеводы предостерегали: если вогуличи без оружия, не бить их и не стращать, но обходиться вежливо…

Пройдет немного времени, и задумается Салтык над тем, что больше подломило власть князя Асыки – громкая военная победа под Пелымским городком или милосердие к побежденным, о котором быстро разнеслись вести по всей вогульской земле. И решит Салтык, что второе – вероятнее. Однако и без военной победы нельзя было обойтись – не к кому было бы проявлять милосердия. Только сильный может позволить себе милосердие, которое никто не расценит как слабость.