Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета.

Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе.

Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.

По улицам Багдада бродил мальчик лет тринадцати. Одет он был и бязевую рубашку, давно потерявшую свой цвет, и такие же бязевые длинные штаны. Мальчика звали Мухтаром, но товарищи дали ему прозвище «мальчик с косичкой». И действительно, на макушке Мухтара торчала косичка длиной с кошачий хвост. Приходилось повязывать голову платком, чтобы косички не было видно и чтобы мальчишки не дергали за нее во время драк.

Мухтар не знал отцовской заботы. Ему было три года, когда умер его отец Хусейн, надорвавшись на финиковых плантациях купца Джавадбека.

Остались они вдвоем с матерью, больной обездоленной женщиной. Мухтар очень любил свою мать, и каждый ее стон, каждая слеза отзывались острой болью в его маленьком сердце. Фатима знала это и старалась казаться при сыне здоровой и бодрой, но это ей давалось нелегко.

И все-таки Мухтар любил больше улицу, чем свой сардаб — глиняную мазанку с узким оконцем, где было всегда душно, темно и скучно.

Смуглолицый, бойкий, шумливый паренек, он иной раз целыми днями бродил по улицам, распевая песенки, слова которых тут же сочинял сам. Он радовался, когда его за песни называли дервишем, и вскипал от негодования, если слышал, что кто-нибудь посылал ему вслед презрительное слово «бродяга». Ни голод, ни холод не были властны над ним, не могли погасить его жизнерадостности и веселья. Только одна мысль тревожила Мухтара — мысль о болезни матери.

В самый разгар ребячьих игр на веселых берегах Тигра он становился вдруг мрачным и хмурым, быстро пробегал по длинному понтонному мосту, переброшенному через реку, и, не останавливаясь у суетливых базаров, мчался домой. Запыхавшись, он влетал в сардаб, с радостным возгласом «умма!» бросался к матери, обнимал ее и целовал худые руки, щеки, а потом молчаливо и виновато смотрел на мать, точно просил прощения за то, что надолго оставил ее одну.

В сардабе было пусто. Здесь, как и в тысячах домов арабских тружеников, царила нищета. Земляной пол был покрыт циновками, а в углу серела старая кошма с убогой постелью матери. В нише на полке стояли глиняные чашки, фарфоровый чайник с отбитым носиком и лежало несколько деревянных ложек. Лампы не было — керосин стоил дорого, — ее заменяла самодельная жестяная коптилка. Даже в ясные дни солнечные лучи не проникали в сардаб, мрак будто останавливал их на пороге. Ничто не радовало, ничто не согревало здесь Мухтара, кроме теплого дыхания матери. И не удивительно, что мальчика тянуло из сардаба на солнечную улицу, к зеленым берегам Тигра.

Сейчас Мухтар мог сколько угодно наслаждаться солнцем и теплой речной водой. И вовсе не потому, что он был бездельником. Нет, мальчик уже давно работал в ткацкой мастерской, работал усердно, старательно и был там на хорошем счету. Но грозные раскаты первой мировой войны, докатившись до Багдада, нарушили мирную жизнь города. Закрывались большие и мелкие кустарные мастерские. Повис тяжелый замок и на воротах ткацкой мастерской, где трудился «мальчик с косичкой» вместе с такими же, как и он, подростками.

Когда хозяин увольнял ребятишек, он успокаивал их, что скоро, дней через десять — двадцать, опять откроет мастерскую и они снова будут иметь работу и хлеб. Но прошел месяц, за ним — второй, а работы все не было. И голодные дети рылись в мусорных ящиках харчевен, караван-сараев или забирались на чужие огороды. Хозяин их обманул, как всегда. А впрочем, где ему сейчас было думать о каких-то голодных мальчишках, когда в Багдаде творились непонятные вещи!

Назревал бунт, бунт голодного ремесленного люда, измученной нищетой и бесправием арабской и курдской бедноты против турецких поработителей.

Более четырехсот лет назад турки захватили Месопотамию. Ирак и его столица Багдад стали провинцией Оттоманской империи. Для утверждения своего господства османцы установили жестокий режим зулума. Но ни кровавые расправы с населением, ни тяжкие повинности в пользу султанской казны, ни поголовное уничтожение целых семей не могли смирить непокорных арабов и курдов. В Багдаде, Басре, Мосуле, Керкуте то и дело вспыхивали восстания против султана. Янычары со зверской жестокостью подавляли их, но взрывы народного гнева вспыхивали опять и опять.

И сейчас в багдадских чайханах и караван-сараях, в мечетях и на базарах люди открыто говорили о необходимости вооруженного выступления против турок. Одни уповали на помощь англичан, чья армия уже третий месяц стояла под стенами Багдада, другие считали, что надо браться за оружие, не дожидаясь прихода иностранцев. «Свободу завоевывают порохом и храбростью, — говорили они. — Стоит подняться нескольким смельчакам, как всколыхнется весь Багдад».

Тайные агенты турок доносили о растущем недовольстве среди населения, и военные власти Багдада, чувствуя нависшую угрозу, расправлялись со всеми, кто казался им подозрительным. Особенно свирепствовали они по ночам. С наступлением темноты на улицах и площадях города все чаще раздавались выстрелы. Это жандармы без суда расстреливали выслеженных ими патриотов. Для устрашения арабов несколько человек было повешено на фонарных столбах.

В один из таких дней Мухтар бродил по городу в поисках работы. Было начало марта. Шел дождь. С Тигра дул резкий, холодный ветер. Усталый и измученный, мальчик зашел в мечеть, чтобы немного отдохнуть и обсохнуть. В мечети было мало народу. Мухтар сел на пол недалеко от входа и прислонился к колонне. Хотелось есть, но мальчик старался не думать об этом. Закрыв глаза, он предался мечтам о школе, о красивой форме, которую носили сыновья богатых турок и арабов. Но это продолжалось недолго. Стоило ему вспомнить о голодной матери, как он снова возвращался к мыслям о еде. Который день они уже не обедали? Четвертый?.. Нет, пятый… Неужели сегодня пятый день? Да, конечно, с субботы…

Разговор двух арабов, сидевших неподалеку, привлек его внимание.

— Этот Мод со своими англичанами не очень-то спешит, — говорил один из них.

— А куда им торопиться? — ответил его собеседник. — От Басры до Багдада они ползли три года. Почему бы им не постоять еще три месяца? Они, видите ли, ждут помощи русских казаков.

— Чепуха. Меньше всего англичане хотели бы видеть в Багдаде русских. Им это не выгодно. Они ждут другого — чтобы турки нас обескровили. Вот тогда они займут город, а с нами поступят, как охотники с израненным тигром: добьют и сдерут шкуру. Спасение только в нас самих. Надо добыть оружие и поднять всех на священную войну. Всех, от малого до седобородого.

В мечеть вошел турецкий патруль. Солдаты грубыми окриками разогнали людей. Властями было запрещено собираться группами более двух человек.

Вслед за всеми вышел из мечети и Мухтар. Дождь усилился. С платка, покрывавшего голову мальчика, струилась вода, рубашка промокла и прилипла к телу, но Мухтар не замечал холода. Услышанное в мечети всецело завладело его мыслями. «Достать бы пистолет или кинжал! — думал он. — Вот было бы здорово!»