— Друг мой, если мы начнем вспоминать прошлое, честное слово, Цер, тебе поздоровится еще меньше, чем мне, — и Атласберг значительно взглянул на шрам Арона. История этого шрама, очевидно, была известна Атласбергу. Арон ответил в примирительном духе:

— В самом деле, зачем? Не надо вспоминать! Будем говорить о том, что есть, не о том, что было.

— Самое лучшее. А тебе хорошо? Какой бриллиант на пальце!

— У тебя еще больше. Сознавайся, снял с пальца какого-нибудь расстрелянного буржуя.

— Фе… — сделал гримасу Атласберг. — Это дело чекистов — снимать.

— А ваше дело носить?

— Хотя бы и так. Ну, чем же ты занимаешься?

— Я личный секретарь Адольфа Мекси.

— Адольфа Мекси? Так ты же персона…

— А ты что думал? Мекси — это почище всякого Ротшильда. Я у него самый первый человек, у Мекси…

Друзья, съев мороженое, потребовали еще две порции. Этим Арон охлаждал свое внутреннее кипение. Атласберг, присматриваясь к нему, с участием задал вопрос:

— Что с тобой? Как будто немного паршивое настроение, а?

— Ты угадал…

Внезапная мысль осенила Арона.

— Атласберг, ты можешь мне помочь?

— К твоим услугам, — не без галантности ответил секретарь советского посольства. — В чем же, собственно говоря, дело?

— Дело, видишь, вот в чем. — Цер понизил голос до шепота, косясь на соседние столики, к его удовольствию, не занятые. — Дело в следующем: я, как тебе сказать, должен выполнить одну очень щекотливую миссию. Тебе, другу детства, я, конечно, откроюсь.

— Можешь смело на меня положиться, — кивнув головой, обнадежил Атласберг.

— У одного человека надо изъять очень драгоценную вещь. Ценность ее, как бы тебе сказать, условная. Это не золото, не валюта, не камни, это, понимаешь…

— Довольно. Подробности нисколько не интересуют меня. Ты только скажи, этот человек белогвардеец, буржуй?

— Да, да, и белогвардеец, и буржуй, — обрадовавшись, подхватил Цер. — И, мало того, и еще князь и полковник. Он украл эту вещь у нас, и мы желаем ее вернуть. Когда я с Адольфом Мекси сделал революцию в Дистрии, этот белогвардеец…

— Ша, Арон, ни слова больше. Не надо. Все мои симпатии уже на вашей стороне. Я всегда рад напакостить этим проклятым буржуям. Слушай, у нас есть в посольстве один замечательный товарищ, это же гений, конфетка. Художественная работа. Откроет какой угодно замок, проникнет куда только ты себе хочешь. Мы его держим для особых поручений. Ну, какие-нибудь документы или что-нибудь в этом роде. Я же тебе говорю: конфетка, жемчужинка.

— Давай мне его, давай, — зажегся Цер.

— А какой ты можешь заплатить ему гонорар?

— Гонорар? Большой. Тысяч десять франков. Мало ему, что?

— Слушай, Цер, этот человек не нуждается, ведь это же, это… Сам Раковский, — понимаешь, что такое Раковский? Посол. Ну, так сам посол с этим человеком любезен. И еще как. Без него, без этого человека, мы не можем обойтись.

— Атласберг, теперь я тебе говорю, ша… Я тебя спросил, будет ли с него довольно десяти тысяч франков, ты…

— Так я же тебе ответил. Ты же видишь, какой это человек. Он из Лодзи. Ты знаешь, — все взломщики несгораемых касс, все они из Лодзи. Ну, так вот он то же самое. Нет, он и говорить не станет, а на десять тысяч и не посмотрит.

— Ну, тогда сколько же? Двадцать? — нерешительно выдавил из себя Цер.

— Я думаю, он возьмет двадцать. Но только, Цер, это еще не все.

— А что еще? — с неудовольствием спросил Арон.

— Ты забыл про комиссионные.

— А кто комиссионер?

— Кто? Натурально же, я.

— Друг детства, — с упреком и горечью прошептал Цер.

— Сентименты, — махнул рукой Атласберг. — В наше время даже родные братья платят друг другу комиссионные.

— Сколько же?

— Столько же. Двадцать тысяч франков.

— Ой, Атласберг, будет же с тебя десять?

— Десять, да, но сейчас, авансом, остальные же десять…

Атласберг свел Цера со специалистом по несгораемым кассам. Шутка ли, этот человек в фаворе у самого товарища Раковского.

Цер ожидал увидеть страшного бандита с каторжной физиономией и, по крайней мере, с бельмом на глазу. Ничего подобного. Миниатюрный смазливый брюнет, с мягкими кошачьими ухватками и с внешностью альфонса.

Почтенное трио сидело в кабинете у Пайяра. Специалист — его звали «товарищ Замшевый» — деловито осведомился, где придется работать.

— В мансарде, где живут прислуги.

— Самое лучшее время девять утра, — заметил товарищ Замшевый. — В этот час уже никого нет. В половине девятого мы встретимся с вами под аркой Звезды у могилы Неизвестного солдата. А его не будет, хозяина, в девять часов?

— Насколько я знаю, — не будет. Мне уже сказали там, в «Пикадилли». Ровно в девять он будет на месте — он лакей, — чтобы взять расчет. У нас в распоряжении какие-нибудь пятнадцать минут.

— Довольно за глаза, — обнадежил товарищ Замшевый. — Итак, по рукам?

— По рукам.

— Деньги на стол, все двадцать тысяч.

— Может быть, половину?

— Какая там половина? Буду я пачкаться! Все…

Цер со вздохом полез в карман сиреневой визитки и вынул стопочку новеньких билетов. Хрустящий шелест девственных бумажек.

«Товарищ Замшевый» небрежно скомкал свою порцию и сунул в карман брюк.

— А я? — напомнил о себе Атласберг.

— Ах, еще ты? — недовольно поморщился Цер, подсчитывая, что ему, Церу, остается всего шестьдесят тысяч.

— Бандиты, грабители, — мысленно выругал он товарищей Замшевого и Атласберга.

Специалист по несгораемым кассам потребовал шампанского, и все трое чокнулись за успех задуманного предприятия.

Всю эту ночь Маврос почти не сомкнул глаз. Великая радость, радость неожиданной встречи со своим принцем, гнала прочь сон, будила целый хаос воспоминаний, мыслей, надежд на будущее. Теперь, когда они вместе, будущее это уже не казалось таким беспросветным. Наоборот, князь теперь все видел окрашенным в розовый цвет. Свою службу «гарсона» он будет вспоминать как забавный эпизод, вспоминать без всякой горечи.

По привычке делать тщательный утренний туалет, вымывшись с ног до головы в своей бедной мансарде, не выспавшийся, но бодрый, полный жизни, спустился с шестого этажа и вышел на залитое солнцем авеню Виктора Гюго.

Как ни пытался этот волей революции попавший в гарсоны владетельный князь скрыть, затушевать свое происхождение, попытки его были тщетны. Все, начиная с хозяйки, метрдотеля и кончая целой маленькой армией таких же, как и он сам, гарсонов, не сомневались, что мосье Анилл менее всего лакей по профессии. Мужчины с такой внешностью сами пьют и едят, и то и другое смакуя, в первоклассных ресторанах, а не подают тарелки и не раскупоривают вино для других посетителей.

Но пока он «работал», никто из начальства и сослуживцев-коллег не сделал ему даже малейшего намека: «Мы, мол, догадываемся, что вы за птица и откуда, из каких заоблачных высей к нам залетели». Маврос оценил деликатность и такт всех тех, с кем он изо дня в день связан был общим делом.

И только теперь, когда он уходил навсегда, хозяин, полный, румяный, весьма буржуазной внешности господин, с лукавым видом, — не проведешь меня, — разоткровенничался:

— Мосье Анилл, я рад от всего сердца, что обстоятельства позволяют вам покинуть нас. Я ничуть не сомневался, что этот день наступит очень скоро. Ведь вы такой же гарсон, как, например, я — генерал-губернатор Индокитая. Даже больше скажу, мне в нашей демократической Франции легче сделаться генерал-губернатором Индокитая, нежели вам… Ну, да вы меня понимаете… Останетесь в Париже, милости просим, но уже в качестве гостя. Вам — обязательная двадцатипроцентная скидка. Так и знайте. Так, «mon marquis ou mon compte» [6]. Ведь вы же, наверное, маркиз или граф? Во всяком случае, вы вписали дьявольски эффектную страницу в биографию моего «Пикадилли», да и в свою собственную… — с улыбкой прибавил хозяин.