Саша Дударь на съезде. — Исторический день. — Учиться, учиться и учиться! — Несостоявшаяся речь о красной ленточке. — Москва в те дни. — Встреча с будущим профессором рабфака. — Синеглазая кожанка. — Особый поезд с подарками. — Вещая надпись на знамени.

Крым, Крым, Крым!.. У всех он был на устах в ту осень. Действительно, теперь, казалось, весь мир начинает следить за ходом событий, разыгрывавшихся в преддверии Крыма — в Таврии, где борьба усиливалась.

В дни, когда Саша, потрясенная всем, что перед ней происходило, сидела в Москве на съезде комсомола, в Таврии шли ожесточенные бои. Никогда Саша с таким волнением не бралась за газету, как в те дни. Писали в «Правде» и «Известиях» о Южном фронте мелким шрифтом и очень коротко:

«Южный фронт. На Бериславском направлении нами отбита атака на наше расположение в 15 верстах южнее Каховки».

Или:

«На Крымском участке фронта наши части ведут упорные бои с конницей противника».

Подобно Саше, жадно набрасывались на свежие номера газет и другие делегаты съезда. Перед началом утренних заседаний все азартно шелестели газетами, перебрасывались замечаниями:

— Что у вас там на Западном?

— Да ничего… Как будто идет дело на мир с поляками.

— А у нас на врангелевском еще все впереди.

Шумный и бурный был съезд. Самым памятным, конечно, остался день 2 октября, когда перед делегатами выступил Ленин. Было это в субботу.

Еще накануне вечером Саша слышала, что на съезд придет Ленин, хотя и занят очень и очень. В холодных, прокуренных комнатах Третьего дома Советов в Каретном ряду, где разместились делегаты комсомольского съезда, до глубокой ночи шли разговоры, о чем же будет говорить Ленин. Многие прибыли, как Саша, прямо с фронта, и была надежда, что с таким боевым народом Ленин непременно захочет поговорить.

— Всем встать с утра пораньше! — слышалось в комнатах съездовского общежития. — Завтра день эпохальный!

Чуть свет делегаты уже наспех глотали свои скудные порции завтрака (восьмушка черного хлеба, чай с сахарином, суп из воблы) и бегом устремлялись на Малую Дмитровку. Шумной толпой вливались парни и девушки (все в шинелях и кожанках, а иные — в фронтовых телогрейках) в подъезд большого красивого дома, где некогда был купеческий клуб.

— Придет, придет! — слышалось в зале.

— Обещал прийти, значит, — будет!

И впрямь такое событие, как съезд Коммунистического Союза Молодежи, разве может обойтись без Ленина, без его доклада? Ожидалось, что он сделает доклад о международном положении и перспективах мировой революции. И еще ожидалось, что он, Ленин, вообще скажет о чем-то таком, что сразу сделает ясными многие вопросы, волнующие и народ в целом, и делегатов «красного молодежа» в особенности.

— Ведь он — Ленин! — шли разговоры среди делегатов. — На заре революционного движения написал знаменитую книгу «Что делать?». На всех решающих этапах революции давал ответ на самые главные, самые острые вопросы. И сегодня он тоже даст нам исчерпывающий ответ, увидите!

Было понятно, отчего так волнуются делегаты. Молодое поколение, только что пришедшее в революцию, хочет знать: что дальше делать, на что нацелиться, навалиться, в чем главный «гвоздь»?

Вечные вопросы: что же дальше? Как и кем быть? Что делать? Всегда эти вопросы вставали перед молодыми поколениями, перед юностью, и всегда она жадно и настойчиво искала ответа.

Гул стоял в зале невообразимый. Тут спорят, там поют да так нажимают на голоса, что стены дрожат. В фойе — карта фронтов, и около нее густо толпятся делегаты.

— Фронт, фронт — вот что главное! — говорят одни. — Контру добить!..

— А в деревне работать кто будет? А кто в продотрядах станет хлеб собирать? Тоже, милые, не обойтись без этого!

Помещение не отапливается — нет ни дров, ни угля, — но холода никто не чувствует. Лица у многих разгоряченные, иные даже будто вспотели от бойкого спора и с жаром спетой песни.

Бродя по фойе и огромному залу, Саша присматривалась к тому, что тут происходило, и терялась. Как много сложного в мире, как все непросто, хотя порой и кажется таким.

«Ах, Катя, Катя, была бы ты сейчас со мной, — думалось Саше. — Самой себе не верю, что это передо мной наяву».

Впервые Саша видела такой огромный зал с богатым убранством, с ковром на сцене и бархатным занавесом. Стены гладкие и до блеска отполированные, будто из мрамора. А люстры какие, а окна, а лестницы! И больших колонн сколько в богатом фойе! Все это поражало Сашу и, правду сказать, казалось ненужным. Колонны эти… для чего они? Карнизы лепные, люстры из хрусталя — тоже не поймешь, какой в них толк.

Не одна Саша тогда думала, что колонны, люстры, узорчатый паркетный пол и лепные потолки — чисто буржуйская роскошь. С каким увлечением и азартом у этих самых колонн велись споры: а будет ли в цене золото после победы пролетариата во всемирном масштабе? Плохо одетые, красуясь заплатами на гимнастерках, парни и девушки, приехавшие на съезд из глухой провинции, решительно высказывались против золота. И находились среди них политэкономы, которых стоило послушать. Вот Саша и слушает.

— Видите ли, товарищи, — говорит худой парень в ватнике с явными следами простреленных и зашитых потом круглых дырок, — в экономике золото при буржуазии стало основным денежным металлом. Можно проследить, как в ходе развития товарного хозяйства роль денег выполняли разные металлы, но все они были вытеснены золотом…

Видно было: парень знающий, башковитый. Немало их тут, башковитых, и все же — и Саша с удовлетворением отмечала это про себя — гораздо больше ценилась среди делегатов кипучая боевитость. Иной и с тихим характером, а все равно старается не отставать и шумит, бурлит, кипит, проявляет напористость и задор, чтобы быть достойным представителем «красного молодежа». Но все чаще и чаще нашей героине приходило в голову: знания-то ведь тоже нужны! Сколько в мире наук! Политэкономия, математика, история… Вспоминалось Саше, что Катя еще в школе мечтала стать историком, и недаром же ей, Катеньке, так удается дневник.

Из разговоров в зале и в общежитии Саша узнавала, что в Москве и во многих других городах страны, несмотря на разруху, голод и холод, создаются какие-то пока еще не известные Саше рабфаки при институтах и университетах, создан даже особый Коммуниверситет им. Свердлова. Некоторые делегаты, как слышала Саша, собираются после фронта поступать на эти рабфаки. Узнавала Саша новые имена людей, о которых, как ей теперь казалось, просто нельзя не знать. Это были имена руководителей партии и государства, известных артистов и художников, видных ученых. Впервые услыхала Саша имена вожаков комсомола.

Вот в углу фойе возле колонны стоит в группе делегатов шустрая кудрявая девушка и рассказывает об одном из первых организаторов Союза Молодежи Васе Алексееве. Девушку эту, как потом узнала Саша, звали Женей Герр. Она, Женя, провела бурный семнадцатый год в Петрограде и хорошо знала Васю.

— Ах, какой это был парень! — говорила Женя Герр.

И все слушали ее с большим вниманием: интересен был сам рассказ о Васе, о нем многие слышали и прежде, и вместе с тем привлекала внимание личность рассказчицы, активистки комсомола с первых дней его возникновения. На Жене шинель, сапоги, в руках она мнет простую окопную папаху. Знали: была на фронтах и не раз отличалась отвагой в трудных положениях. Саша сразу прониклась к ней симпатией.

— Это был настоящий вожак нашей питерской молодежи, — продолжала Женя свой рассказ о Васе Алексееве. — Сам из путиловских рабочих, с юных лет пошел в революцию…

— Как все мы, — подал кто-то реплику.

— Да, пожалуй, — покивала Герр, и Саша тут с искренней завистью проследила, как заколыхались шелковистые кудри рассказчицы.

О Васе Алексееве сегодня написаны книги, а тогда имя его еще не было широко известно. В городе, носящем имя Ленина, за Триумфальной аркой, где когда-то начиналась Нарвская застава, можно увидеть стоящий в садике бронзовый бюст рабочего паренька в кепке. Это и есть Вася Алексеев. Когда кто-нибудь из вас, читатели, попадет в Ленинград, не забудьте побывать у памятника и положить к его подножию цветы.