Через три секунды шлюпка рядом была, и в борт лодки перепуганных рыбаков разом вцепилось уверенно несколько дюжих рук. Хрустнуло и негромко переломилось левое рябовское весло. Мигом с кормы привстали двое в синих мундирах: беспорядочные удары в днище лодки штыками, и плоскодонка быстро стала наполняться водой.

Рябова и Борисова грубо втащили в шлюпку. Оба они вдруг поняли сразу, форму чужую вблизи увидев, что перед ними — шведский десант.

Вот она тебе и рыбалка!..

Через полчаса на палубе галиота рыбаков уже допрашивал с пристрастием офицер.

Кто такие? Откуда?

Отвечал Димитрий Борисов. Глуховато, не торопясь.

Юркий низенький переводчик заглядывал ему в рот, каждое слово вмиг старался схватить, прямо с кончика языка. Так и вился вокруг, как назойливый нудный шмель.

Тут через какое-то время не выдержал Рябов. Вы-то, мол, сами кто будете и откель?.. И что надо в водах наших архангельских, на не заявленных кораблях?

Страшный удар в лицо был немедленным ответом ему. Да ещё слова замахнулись прикладами двое, но пока не ударили. Рябов вытер кровь рукавом рубахи, зло сплюнул и приготовился помирать. Не таким, правда раньше представлялся ему собственный смертный час.

Офицер что-то вновь загудел, гортанно залопотал, взад-вперед стал прохаживаться перед пленниками, руки за спину заложив. Потом стал против Рябова, ткнул его в грудь пальцем брезгливо, снова что-то спросил.

— Вас обоих одно спасёт, — сказал переводчик. — Если корабли сумеете к Архангельску провести.

— Так бы и говорили, — поспешно воскликнул Рябов, словно боясь, что Димитрий с ответом опередит его. Ведь Борисов пришлый был, из сезонников временных, ярославский, а сам Рябов в этих краях родился, рыбачил всю жизнь и уж что другое, а местность и фарватер Двины от устья как свои пять собственных пальцев знал. Так что сейчас Борисов его с ответом упредить не успел.

А Борисов, действительно услыхав такие неожиданные рябовские слова, и вправду хотел было локтем в бок товарища своего толкануть или сказать даже — что ж ты делаешь, мол?.. Но Рябов тут повернулся и так ему в глаза посмотрел, что Димитрий и язык прикусил.

— Корабли провести к Архангельску — дорого стоить будет, — веско сказал затем Рябов и даже ногу одну отставил. Приободрился, стало быть. Но швед, когда фразу ему переводчик поспешно не ретолмачи л. снова к носу Ивана кулак волосатый сунул. Видел, мол?

— Жизнь вам будет наградой, если корабли проведёте…

Коротко так сказал оп и веско.

И пошагал вдоль палубы на тонких журавлиных своих ногах, даже не оглянувшись.

А Ивана с Димитрием в палубной надстройке запереть пока приказал…

В полутьме очутившись, стали Рябов с Борисовым скорый совет держать. Сколько же кораблей всего могло шведских с моря прийти и что делать теперь?

— А я было уже о тебе думать начал грешно. Прости, брат, — сказал Димитрий, потупившись, и тяжко за мол к. Что тут можно было придумать?

— Ладно, — сказал Рябов, — бывает… Главное, чтобы не разлучили нас… Одному-то помирать как-то, знаешь ли, не того… У меня это на людях получается справней.

— У меня ещё тоже… коза не доена дома, — в топ ему отозвался Борисов. — Так что помирать погодим! Не сегодня!.. — И он усмехнулся. После паузы продолжал: — Вот что думаю… Как нас выведут на свет из этой клетухи, мнится мне, надо в воду скорее прыгать да к крепости подаваться. Лично я саженей на двадцать смогу уйти под водой.

— Ну и что? И я тоже… А как вынырнем, всё одно из ружей достанут. Мы же будем — как на ладошке… И пальбы ружейной в крепости отсель не услышат — больно уж далеко… Нет, тут другое потребно.

И они наклонились ближе друг к другу.

Через час, когда совсем рассвело, их снова вытолкали на палубу. Обращались грубо, бесцеремонно, не как с лоцманами — как с пленниками. Но что уж тут сделаешь? Терпеть приходилось…

Когда рассеялся над неширокой Двинской губою последний туман, Рябов поглядел за корму и ахнул и товарищу тотчас молча кивнул: гляди, мол…

За мыском стояли на рейде ещё пять шведских парусных кораблей: три галиота, две шнявы. И у каждого судна пушки грозно торчали из портиков, с обоих бортов.

Но, однако, не пушки сейчас двух пленников в тягостное уныние повергли и не количество кораблей. Дело было хуже гораздо: в это утро на мачтах всех шести неприятельских шведских парусников были подняты дружественные России голландские флаги!

Тут уж Рябов и богу, и чёрту сразу поклялся, что задуманное с Борисовым дело до конца доведет. Пусть хоть даже и вправду жизнь теперь придётся отдать…

В устье Малой Двины вошли три корабля — два галиота и шнява. Остальные ждали на рейде.

Рябова и Борисова не разлучили. Под охраной шести довольно рослых и угрюмых солдат стояли они на палубе флагманского галиота и командовали рулевому, какой держать курс. Слева по ходу судна виден был мыс. обильно поросший лесом. Предстояло обогнуть его. Дальше, до самого Архангельска, шел прямой путь, вверх по реке.

Рядом с Рябовым стоял переводчик. Как-то уж само собой получилось, что шведы за старшего лоцмана именно Ивана признали. Насторожённо, внимательно ловил переводчик каждое его слово, тут же рулевому переводил. Сам всё старался Рябову в лицо заглянуть.

"Ежели в воду придётся прыгать или хуже чего, — между делом думал Рябов, поглядывая чутким взором по сторонам, — надо будет постараться гниду эту, переводчика, с собой прихватить. На том свете зачтётся, глядишь, добром…»

Сразу за мысом расположены были слева батареи Ново-Двинской крепости, о которой шведы, разумеется, ещё не знали… Крепость эта, заложенная по приказу Петра вскоре после неудачи русских войск под Нарвой, ещё достраивалась, но пушки были уже хорошо пристреляны. И ещё одно тут было, о чём шведам и в голову прийти не могло: перед самой крепостью мель тянулась обширная, на небольшой глубине. Коварная песчаная мель, обходить которую кораблям, идущим в Архангельск, с осторожностью приходилось великой. Потому-то опытные лоцманы постоянно суда здесь и сопровождали.

Только-только вышли из-за поворота, Рябов и Борисов незаметно переглянулись: пора!

Тут же Рябов показал рулевому, что надо резко брать влево прямо без переводчика, сам к нему обратился да ещё жестами словам помогать начал: мол, скорее, скорее!

Рулевой послушался, а переводчик не на шутку разволновался: пушки увидел на берегу. Закричал сразу что-то резкое капитану, да поздно было. Грохот тут раздался великий, затрещала обшивка у галиота. Галиот на всём ходу словно в стену невидимую упёрся. От удара грот-мачта переломилась и рухнула вперёд, погасив фор-стаксель и кливера. Разрывая спасти, накренилась бизань. Ветер продолжал надувать на ней паруса, отчего судно, не имевшее теперь хода, стало медленно клониться на левый борт.

Второй галиот, чтобы избежать столкновения с флагманом, влево взял ещё резче, к берегу рванувшись почти под прямым углом. Внезапный тупой удар при посадке судна на мель бросил на палубу растерявшуюся команду.

Лёгкая шнява, идущая следом, с треском врезалась в корму галиота.

В Ново-Двинской крепости ударила в сей же миг караульная пушка. Выло видно, как к орудиям бегут бомбардиры, — многие в одних рубахах. без шляп. Три застрявших корабля стали теперь под дулами, как фанерные мишени на полигоне. Бомбардиры были хорошо обучены, опытны.

Рябов и Борисов были уже у борта, когда за их спинами грянул раскатисто ружейный залп. Щепки от борта сверкнули, как искры. Борисов был сразу убит. Рябов ранен в предплечье. Падая в воду, он ещё не был уверен, что сумеет вынырнуть на поверхность.

Вынырнул, однако, поплыл.

И тут же вода вспенилась вокруг от десятков пуль. Гибли три корабля, но шведам, казалось, важнее было лоцмана своего коварного добить, не позволить ему добраться к своим. Очень уж они ему доверились — просто беда! А он их, гляди, на мель сунул. Так что надо добить…