— Инглиш, — с огромным разочарованием произносит блондинка, ставя чемодан на булыжную мостовую. А глаза у нее такие — вот-вот готова расплакаться.

Видя, что я стою (удивленный тем, что ко мне здесь вообще обратились), она снова что-то быстро лопочет по-немецки. Наконец я в этом неразборчивом потоке улавливаю знакомое мне немецкое слова — хауфбанхоф — вокзал то есть.

— Хауфбанхоф? — переспрашиваю я на всякий случай.

— Я, я, — говорит она почти радостно, энергично кивая головой и снова что-то тараторя на своем.

Поняв, что ей действительно нужен вокзал, а не что-то еще, и зная, как до него дойти пешком (15 минут отсюда) и совершенно не представляя, как проехать на трамвае, который является основным видом транспорта, и ходит строго по расписанию, и к тому же на каждой остановке вывешен план движения маршрутов по всему городу, плюс — временной график движения маршрутов по данной остановки, я разворачиваюсь в сторону его предполагаемого местонахождения, вокзала то есть.

— О-кей, — уверенно говорю я. — Форвард, — показываю я рукой направление вдоль улицы. — Зен лефт, энд форвард онсе мо. Уан хандред мите. Энд уанс мо лефт.

Девушка с тоской покрутила головой. Явно совсем ничего не поняла. А по лицу видно, что очень расстроена. Вот-вот заплачет. Она снова что-то жалобно затараторила по- немецки.

Я грустно улыбнулся, снова включил английский, пытаясь объяснить ей (в том числе помогая и жестами — для наглядности), как дойти до вокзала.

Бесполезно.

Так мы мучались с ней минут десять-пятнадцать.

— Ну я не знаю больше как еще объяснить! — наконец в сердцах восклицаю я по- русски.

— Русский!? — тут же вырывается у нее. Руки ее бессильно опускаются. И вся она становится какой-то беззащитной.

Немая сцена (почти по Гоголю).

Оказалось — бывшая учительница немецкого языка, устроилась на работу по уходу за детьми. Время такое, был массовый отток наших девчонок, именно нянечками. Я даже переписывался по интернету с одной девушкой, победительницей какого-то конкурса красоты, которая усиленно учила немецкий, и в конце концов получила вызов в Германию. В Бремен, если я не ошибаюсь.

Дорогу бывшей учительнице немцы (к которым она сейчас и едет) оплатили. С собой — денег не было вообще никаких (что меня не удивило, т. к. я сам приехал в Германию вообще без каких-то денег — кроме российских на обратную дорогу — и до сих пор помню глаза паренька в штатском, остановившем меня на питерской таможне с вопросом — сколько я везу с собой валюты).

Итак, учительница. На вокзале ее должны были встречать и отвезти на электричке в Дуйсбург, или еще куда-то. Но почему-то автобус, на котором она ехала, по каким-то причинам, высадил пассажиров раньше, не доехав до вокзала. А денег у нее, как я сказал, нет. А электричка должна уже скоро уйти. И что ей делать — совершенно непонятно.

Я молча взял ее чемодан.

— Пошли, — только кивнул я ей.

И мы отправились на вокзал, двое русских, затерянных в Европе.

10 июня 2005 г.

Творчество — это единственная возможность побыть богом. Самому создать мир, застроить его городами, заселить разными людьми. Наделить этих людей положением и характерами. И посмотреть — как у них там все закрутится? Что из этого выйдет? Ведь не секрет, что зачастую персонажи писателей вдруг начинают жить своей собственной жизнью.

Наверное, так возникло и христианство. Какой-то писатель древности, уставший создавать свои собственные миры, вдруг подумал, что и он сам, и мир, который его окружает — возможно, тоже был кем-то уже придуман на самом деле? И он — простой персонаж, заживший своей жизнью?

Но человечество приняло этот первый фантастический роман как всегда по своему…

6 февраля 2005.

10. О разных восприятиях.

Он долго стоял у старого шкафа, не решаясь его открыть. Прикасаться к вещам матери, которую недавно похоронил, было невыносимо тяжело. И все же открыть его было необходимо — мать завещала золотую цепочку и старую серебряную брошь своей внучке, его дочери, которая сейчас жила в Америке, училась в колледже.

Борясь с упрямо наворачивающимися слезами, он кое-как нашел эти предметы завернутыми от воров в какие-то старые тряпки.

Два года он копил деньги на поездку, экономя во всем.

Наконец билет был куплен.

И вот уже остались позади и долгая возня с визами, и пересадки и утомительный полет над Атлантикой.

Статуя Свободы и небоскребы не оставили у него никакого впечатления — он думал о другом.

— О, папа, привет?! — удивленно встретила его уже изрядно повзрослевшая за эти годы дочь. — Как там жизнь в Новосибирске?

Он замялся, растерявшись. Обниматься уже было почему-то неловко. Его дочь тоже старалась избегать его взгляда.

Он передал ей коробочку.

— Бабушка тебе завещала, — с трудом произнес он, чувствуя, что все еще не может произносить этих слов — бабушка или мама.

Она открыла крышечку, без интереса посмотрела на цепочку, на брошь.

— Спасибо, — сказала она, убирая коробочку в шкаф. Потом посмотрела на часы.

— Ты тут посиди пока, — сказала она. — Телек посмотри. Каналов здесь много. Тебе понравиться. А то у меня сейчас встреча.

И она ушла.

Он остался один. Наедине со своими мыслями.

22 ноября 2004.

Стоя на коленках на разбитой кухонной табуретке, в старых трусах и поношенной майке, писатель Н. тупо смотрел на чистый лист бумаги. По плану надо было реализовать пятую главу детективного романа «Один против всех», в которой главный герой встречается с очередным персонажем, для того, чтобы получить необходимые ему сведения.

Голова со вчерашнего болела.

Итак, рассуждал писатель, надо вжиться в образ, поместить его в известную мне обстановку и описывать то, что видишь.

Писатель поправил листок. Для начала нарисовал в верхнем углу маленького человечка.

Итак, я частный детектив, принялся внедрять он свой план. Например, в джинсах — он покосился на диван — и в светлой футболке, добавил он. Выхожу из автобуса, например, на остановке «Макаренко». Хотя нет, вываливаюсь, с трудом пробираясь в давке между двух каких-то толстых теток с необъятными дачными авоськами, при этом громко крича кондуктору и водителю, чтобы открыли заднюю дверь, я мол, только что передал за проезд.

Нахожу дом — например, длинная десятиэтажка. Ищу квартиру, например, 173. На подъездах номеров не написано, пересчитывать по 4 квартиры на этаже мне лень, и я спрашиваю у дворовых пацанов, открыто курящих «беломор» и запивающих его пивом. Они вяло кивают — по их глазам видно что одним пивом здесь не обошлось.

Поднимаюсь по изрядно замусоренной, обшарпанной, вонючей лестнице — лифт как всегда не работает. Нажимаю на кнопку потрескавшегося звонка. Звонок противный и дребезжащий. Дверь открывает ребенок. Например, маленькая девочка, с детскими косичками, но с уже взрослыми глазами. Молча кивает мне в сторону кухни. Прохожу. Кухонный стол весь покрыт старыми газетами, заваленными рыбьей чешуей, плавниками и головами. За столом сидит этакий бугай в тельняшке. Делает очередной глоток пива из здоровой кружки. Смотрит на меня мутным взглядом, доставая из полиэтиленового мешка воблу и решительно отламывая ей голову. Потом лезет куда-то в покосившиеся шкафчики, достает другую, изрядно засаленную кружку. Ставит мне. Наливает. Также молча пододвигает мешок с рыбой. Я беру кружку. Протираю пальцами питьевой край, ощущая холод напитка через стекло. Подношу кружку ко рту…

Оторвавшись от творчества, писатель Н. с удивлением посмотрел на исписанный листок. Лист почти закончился, а к сути дела они так и не добрались. Слишком прозаично, подумал Н, комкая бумагу и кидая ее в угол, заваленный остатками предыдущих глав.