— Чухаешься на железе и о семье не думаешь.

— А в чем дело-то?

— Как в чем?! Вся деревня знает, а он оглох! Цветной телевизор Черкасовы купили. Давеча сбегала поглядела — с ума можно сойти… Красота-то какая, бассе, чем наяву! — выпалила Вера и, собирая на стол, не предложила, а приказала:

— Завтра же езжай в Шадринск, солому и без тебя довезут. Только дядю своего прихвати: говорят Черкасовы, будто продают цветные одним инвалидам войны. Понял, завтра!

— А этот, этот куда девать? — кивнул Виктор на недавно купленный телевизор с экраном, чуть меньше чем в клубе.

— К ребятам в комнату, пущай его жгут хоть до утра…

Федор Семенович Гаев занемог: выдюжил уборку на весовой по просьбе предколхоза, а тут слег. Не грипп, не сердце и не желудок, но что-то ослабло во всем теле, заныл обрубок правой ноги и новехонький протез он с остервенением закинул под диван. Лежал, разглядывая горницу, и вдруг глянул на численник-календарь.

— Степанида, Стеша! — слабым голосом позвал Федор свою жену и вспомнил: сам же ее послал за дружком-однокашником Николаем Поповым. Тот после шестидесяти лет на весь гараж объявил:

— Все, мужики, завтра меня не ждите. Отробил я свое, на пенсию ухожу.

И то верно. С фронта тоже инвалидом вернулся, а и дня не передохнул. Сперва конюшил, потом поправился, с группы настоял снять и сел за баранку первой же колхозной автомашины. Дай бог каждому столько помесить бездорожье, полежать под машиной и на старье-утиле ездить везде, куда пошлют. Иные нынче здоровущие парни по щебеночно-асфальтовым дорогам увиливают от дальних рейсов.

Федор думал о друге, а численник высек из памяти февральский день, точнее бой за освобождение польской деревни. Фашистов накрыли врасплох и поначалу выбили быстро, однако вскоре они ударили из орудий, а потом появились танки с автоматчиками. И недолгая тишина потонула в огне, громе и лязге.

Артрасчет сержанта Гаева был готов к отражению атаки немцев, и четыре вражеских машины чадили черно-тягучим дымом. Но прорвавшийся слева неприятельский танк внезапным выстрелом из пушки опрокинул ихнее орудие, и… Федор очнулся в медсанбате. Боль в правой ноге он почувствовал близко, и сразу страшная догадка — все, обезножил Гаев, отвоевался…

— Батюшки! — изумленно прошептал Федор Семенович. — Да ведь именно сегодня, сорок лет назад и получил я последнее ранение…

— Ну, где ты, вояка? — загремел Николай Иванович в коридоре. — Праздник, День Советской Армии, а он валяется в постели. Сто боевых граммов полагается ради такого случая!

— Какие там, Коля, сто граммов! — обрадовался Федор. — В нас железа с войны осталось по килограмму, отстограммировались мы с тобой.

— Ну нет, пролежни наживать все одно не дело нам! — не согласился Николай, усаживаясь напротив Федора. — Ты не расслабляйся, в День Победы с кем я покостыляю к обелиску, а? Нас, фронтовиков, днем с огнем искать надо!

— Шут его знает, с чего я ослаб, — приподнялся Федор Семенович. — Стеша, завари-ко нам чай покрепче, самый тот напиток нашему брату.

Скрипнула и хлопнула избяная дверь, и вместо жены в комнату заглянул племянник Виктор. Федор и не помнит, когда же последний раз навещал его сын брата, погибшего под Москвой. Наверное, с того дня, когда вечный член правления колхоза возмущенно высказался против выделения племяннику лучшего покоса вблизи села. И председатель, и секретарь парткома, и еще многие другие пробовали урезонить Гаева. Дескать, передовой тракторист, три ордена заслужил, и жена Вера доярка из лучших.

— Ничего, молодые и здоровые, машину имеют. Найдут время и подальше накосить сена, а этот участок престарелым да «безлошадным» отдать, — не сдался Федор Семенович. И настоял на своем.

В деревне, словно шило в мешке, не утаится никакая мелочь. Само собой, дошло до племянника с его женой выступление дядюшки на заседании правления. С той-то поры и забыл дорогу к Федору племянник Виктор. А ведь крестным отцом называл, советовался всегда и только что не молился на дядю. И вот нате, пожаловал!

— С праздником, лёлько! — поздравил он Федора и стеснительно присел на стул. — Хвораешь, а я по делу срочному.

— По какому? Я ведь, как и вон Николай, пенсионером стал, в правлении не состою больше.

— Да как сказать, — замялся Виктор и покраснел. — Вон Черкасов цветной телевизор купил, и моя не дает покоя. Завтра велит ехать в город за таким же «сундуком».

— Что ж, цветной телевизор — штука добрая. Ежели денег в наличности нету, без сберкассы обойдемся. Взаймы дам хоть пятьсот рублей.

— Не в деньгах дело.

— А в чем?

— Да Черкасов сказывал, продают только инвалидам войны.

— Брехня, поди, Витя?

— Если б брехня, то разве стал бы я тебя тревожить.

Федор откинул одеяло и задумался. Не по душе ему жадность жены племянника, в доме и так целый универмаг, а тут еще цветной телевизор через него, инвалида, потребовался. Отказаться? Нет, нельзя, вовсе рассорятся и бог знает чего наплетут. У сватьи, Вериной матери, язык достанет человека с того света, она и погибшего отца у зятя не пожалеет, и мать его, умершую прямо на ферме, поддернет.

— Ох-хо-хо, — застонал Федор Семенович и на четвереньках полез за протезом, под диван. Племянник не пошевелился, но друга упредил Николай Иванович.

— Слушай, Федя, на хрена тебе хворому трястись за семьдесят верст? Что им приспичило, что ли? Ты, Витька, чего потакаешь Верке? Она, того гляди, скоро самолет потребует или золотую рыбку! — загорячился Попов.

Виктор отвернулся и смотрел в угол, где на тумбочке у дяди стоял самый обыкновенный старенький телевизор, а в простенке за рамкой фотографии трех поколений Гаевых. Конечно, прав Николай Иванович, конечно, бессовестно срывать с постели дядю-инвалида, но… Вера, Вера-то что скажет?

— Я пошел, Федя! — резко поднялся Попов. — Вечерком наведаюсь, ежели племяш живьем тебя доставит. Цветной телевизор…

Когда захлопнулась дверь за Николаем Ивановичем, Виктор осмелел:

— Лёлько, ты бы пиджак с орденами надел, а?

— С орденами?! Ты, крестник, говори да не заговаривайся! Я его ношу два-три раза в году и то последние десять лет. С сорок пятого в сундуке лежали мои награды.

Орденов у Федора Семеновича без юбилейных медалей достаточно: две Славы, два Отечественной войны и Красная Звезда, не считая трех медалей «За отвагу», медалей за оборону и освобождение городов. Не хватало, чтобы из-за телевизора козырял наградами. Стыдобушка!..

Степанида, очевидно, зашла в магазин, и Федор, не сказавшись ей о поездке, втиснулся на переднее сиденье легковушки темно-вишневого цвета — единственную в колхозе с такой окраской. Племянник вел машину так же бережно и осторожно, как ездил на тракторе. «Молодец, наша порода!» — мысленно восхищался Федор Семенович. Ему стало даже легче, и боли куда-то подевались…

На крыльце магазина, где продавались телевизоры, случайно встретился друг Виктора, поменявший диплом зоотехника на токарный станок. Парни обнялись, на время забыли о Федоре, а когда бывший зоотехник Генка Морозов узнал, за чем и с кем приехал друг молодости, захохотал:

— Какой дурак выдумал, что цветные телевизоры одним инвалидам войны продаются?! Да вон их, хоть экскаватором черпай — бери не хочу любой марки!

В магазин Федор Семенович зашел, но его в отделе радиотоваров бесцеремонно оттерли молодые парни, и он издали, через головы наблюдал, как Виктор с Геннадием придирчиво выбирали цветной телевизор. Гаев уковылял к машине, там о нем и вспомнил просиявший и опьяненный удачей племянник.

— Дядя Федор, ты на заднее сиденье устраивайся и держи на коленях коробку с телевизором. Да смотри, чтобы не встряхнуло его! — скомандовал Виктор. Рядом с собой на переднее сиденье он усадил друга-отпускника. Не столь неудобно было Федору Семеновичу держать телевизор весом чуть не в центнер, сколь больно вновь занывшему обрубку правой ноги. Ладно, пущай наговорятся о сельских новостях Виктор с охломоном, окончившим сельхозинститут на колхозную стипендию. А ему, старому дураку, так и надо, раз не сумел отказаться там, дома.