Кубрики в межпалубном пространстве были оборудованы к 10-му и мужики осваивали построенное жильё. В самом большом кубрике расположились Маклин (врач), Маклрой (второй врач), Хёрли и Хасси, его назвали «Биллабонг» (заводь). Кларк и Вордье жили напротив, в кубрике с названием «Олд Рикки» (Старина Рикки). Затем шла обитель «Натс» (гайки) инженеров, потом «Сэйлор рест» (отдых матросов), занятая Читамом (3-м помощником) и Макнишем (плотником). «Анкоридж» (якорная стоянка) и «Фумарола» были на другой стороне. Новые апартаменты стали называть «Ритц» (хоромы), и еду подавали, как в номера. Завтрак — в 9 утра, обед в час дня, чай в 4 дня и ужин в 6 вечера. Уайлд, Марстон (художник), Крин и Уорсли обосновались в кают-компании и к середине месяца все занялись зимней рутиной. Я жил в одиночестве на корме.

11-го Уорсли, Хёрли, и Вордье прогулялись до большого айсберга, названного нами Бастионом. Расстояние до него было 7 с половиной миль, всего же группа прошла около 17-ти. Хёрли сделал несколько его снимков, а Вордье вернулся радостный с небольшим количеством налёта пыли и мхом.

«В радиусе мили от айсберга тонкий молодой лёд, но достаточно крепкий, чтобы с осторожностью пройти по нему», — писал Уорсли. «Зона опасного сжатия, если говорить о корабле, не похоже, что распространяется более чем на четверть мили от айсберга. Здесь трещины и постоянное лёгкое волнение, которое захватывает дух у путешественника, когда он чувствует его под своими ногами. Сжатие порождает разные причудливые звуки. Мы слышали постукивания, словно молотком, ворчание, стоны и скрипы, звуки электрического трамвая, пение птиц, свист кипящего чайника и редкий треск больших льдин, освобождающихся от давления, вздымающихся и переворачивающихся. Мы заметили всевозможные причудливые формы льда, такие как огромные пузыри или купола в 40 футов шириной и 4 или 5 футов высотой. Большие волнообразные блинчатые пласты льда лежали на льдине в разных местах, а в одном месте мы насчитали пять таких пластов, каждый в 2 1/2 дюйма толщиной внахлёст друг на друге. Они выглядели так, словно были сделаны из ячменного сахара (леденцы).»

14-го мы находились в точке с координатами 76 градусов 54 секунды ЮШ и 36 градусов 10 секунд западной долготы. Земля еле проглядывалась на юго-востоке в 36 милях. Несколько коротких каналов были видны с корабля, но окружавший нас лёд был твёрд. «Эндьюранс» продолжал дрейфовать на северо-запад.

Я заглушил котлы 15-го, около 200 кг угля в день сохраняло их от промерзания, но и с этим было завершено. В бункерах оставалось 52 тонны угля, повседневное потребление печи составляло около 250 кг. Для решения весенних задач угля было немного, и я рассчитывал на ворвань. 17-го умеренный штормовой ветер с северо-востока вызвал позёмку. К вечеру прояснилось, и перед нашими глазами предстал прекрасный алый закат. В это же время высоко в небе появились очертания ледяных утёсов, это был мираж, естественно ни о какой земле не могло и быть речи. На следующий день эффект повторился ещё более ярко, ледяные утёсы появлялись над горизонтом двойными и даже тройными параллельными слоями, иногда вверх тормашками. Возможно, мираж возник от преломления света у полосы открытой воды вблизи земли, из-за тёплого слоя воздуха вблизи её поверхности. Промер глубины показал 606 саженей, забор ледниковую глину. Шесть дней спустя, 24-го, 419 саженей. Мы медленно и верно дрейфовали вдоль береговой линии, и это убедило меня, что мы должны оставаться на корабле до тех пор, пока он не освободится. Я рассматривал возможность достигнуть земли по льду весной, но опасность такого предприятия будет слишком велика.

Тренировки собак в санных упряжках проходили успешно. Команды, используемые для управления ими, были такие: «Муш» (вперёд), «Джии» (направо), «Хау» (налево) и «Хуа» (стоп). Эти команды, давно используемые канадцами, изначально были английскими. По-первой между собаками было довольно много грызни, но потом собаки уяснили свои места и обязанности в упряжке и работа каюров стала эффективной. В каждой упряжке был свой лидер и её эффективность во многом зависела от готовности и способности этой собаки наказывать других за непослушание. Мы научились не вмешиваться в этот дисциплинарный процесс, если, конечно, он не грозил членовредительством. Каюры на своё усмотрение могли либо ехать на санях, либо бежать сбоку от упряжи. Преобладающая минусовая температура делала верховую езду очень непопулярной, и мужчины предпочитали, как правило, бежать или идти рядом с санями. Мы по-прежнему теряли наших собак из-за болезни, вызванной кишечным вирусом.

Добыча донных образцов на различных глубинах была одной из наших обязанностей в течение этих дней. Сама драга и несколько сотен метров линя делали для учёных подъём слишком тяжёлым без посторонней помощи. 23-го, например, мы опустили 2-х футовую драгу на 650 саженей. Драга, вынутая четыре часа спустя, содержала много ледниковой грязи, немного гальки и осколков скал, три губки, несколько червей, брахиоподы и фораминиферы. Её подъём был тяжёл, а когда её подняли на поверхность, то она быстро замёрзла, и определить тип вкраплений было сложно. Выборка, сделанная 26-го, стала настоящим подарком для геолога, получившего кусок песчаника весом в 75 футов, куска ископаемого известняка, фрагмент слоистого сланца, крупнозернистый песчаник и камешки. Поднимать драгу вручную было очень тяжело, и 24-го мы использовали двигатель Джирлинга, который поднял 500 метров линя за тридцать минут, включая остановки. Одна остановка была вызвана водой, попавшей на фрикцион и замёрзшей. День или два спустя мы услышали на льдине громкий крик и обнаружили танцующего Кларка, выкрикивающего шотландские боевые кличи. Он добыл первый экземпляр антарктической рыбы, по-видимому, неизвестной науке.

Миражи появлялись часто. 29-го нас окружил край шельфового ледника, причём он был даже там, где мы точно знали, что там лишь глубокое море.

«Айсберги и торосы появляются в небе, где искажаясь, принимают самые причудливые формы. Они поднимаются ввысь, расползаясь в длину на разных высотах, затем сжимаются и исчезают, не оставляя ничего, кроме слегка дрожащего марева, которое то появляется, то исчезает. Вот и сейчас оно набухает, растёт, обретает форму, пока не станет идеальным перевёрнутым отражением айсберга на горизонте, парящей тенью реальности. Такие участки дрожащего воздуха появляются повсеместно. Вот они расходятся в длинные линии, пока не соединятся друг с другом, и вот мы уже в окружении сияющих снежных утёсов, омываемых снизу водами иллюзии, в которой они отражены. Затем появляются тени и безмолвно двигаются, исчезая вместе с закатом солнца. Мы, кажется, беспомощно дрейфуем в странном мире нереальности. И тем приятнее чувствовать под ногами палубу корабля и смотреть с неё вниз на знакомую линию собачьих конур и снежных игл на льдине.»

Окружающие нас льдины оказались не так прочны, как выглядели. Мы должны были постоянно помнить, что прожорливое море было совсем рядом, и что льдины были крайне ненадёжными друзьями, они могли в любой момент разойтись под любым из нас. К концу месяца я загрузил все наши запасы тюленьего мяса и ворвани обратно на борт. В последний день марта глубина под нами была 256 саженей. Интересно, что за 30 дней дрейфа и пройденных 39 миль на курсе 26 градусов к северо-западу постоянно мелеет. Море стало мелеть, как только мы стали дрейфовать в северном направлении, а это грубо означало, что контурная линия стала восток-запад (видимо речь идёт о контуре материковой отмели (подножья)). С 19 января, когда корабль вмёрз в лёд, по 31 марта, за семьдесят один день мы в общей сложности продрейфовали 95 миль на среднем курсе 80 градусов к северо-западу. Окружающие нас айсберги не поменяли своего относительного положения.

Солнце в небе опускалось всё ниже, температура за бортом падала, «Эндьюранс» охватывали ледяные щупальца зимы. Два северо-восточных шторма в начале апреля укрепили пак. Молодой лёд быстро утолщался, и хотя каналы изредка были видны с корабля, значительных разводий в нашем районе не наблюдалось. Рано утром 1 апреля мы снова слушали радиосигнал из Порта-Стэнли. Ребята привязали три 6 метровых балды к топ-мачте, чтобы увеличить площадь нашей антенны, но нам так и не удалось ничего услышать. Впоследствии их пришлось снять, поскольку мы обнаружили, что верёвки не выдерживают массу накопившегося инея. Звукозондирование показало, что море оставалось мелководным пока «Эндьюранс» дрейфовал на северо-запад. 2 апреля глубина была 262 саженей, в заборе ледниковая грязь. Четыре недели спустя звукозондирование показало 172 сажени. Наличие щебня в донных пробах к концу месяца говорило о том, что мы снова приближались к земле.