"Что-то Кваша засиделась, — подумал Степенко. — А может, заснула да забыла свет погасить".

Степенко поднялся вверх по переулку. На углу Насыпного и улицы Казачья дамба на крылечке магазина рядом с ночным сторожем уже сидел милиционер соседнего поста Прибытько.

У Степенко и у Прибытько посты были тихие, спокойные. Вот уже года три-четыре, как самыми крупными нарушителями считались Борис Васильевич, любящий в подпитии спеть истошным голосом какой-нибудь сердцещипательный романс, да живущие на участке Прибытько супруги Зубавины, которые по очереди ревновали друг друга, ссорились очень громко и обязательно на улице. В это же дежурство все было в порядке: Зубавин ушел в ночь на работу, Бориса Васильевича удалось вовремя перехватить и направить домой.

Двое милиционеров и сторож вели неторопливый разговор. Собственно, все трое знали друг друга давно, говорить было не о чем, а так перебрасывались незначительными фразами, чтобы не уснуть и чтобы ночь шла побыстрее.

Старик сторож завел какую-то казачью бывальщину, которой, казалось, не будет конца. Вдруг со стороны Насыпного донеслись два выстрела.

Расстегивая на бегу кобуры, милиционеры бросились вниз, к Карасуну.

В переулке раздался еще один выстрел и сразу же испуганный женский крик.

Женщина кричала где-то на самом берегу болота, и милиционеры побежали туда.

Кричала та самая Катя, которой какой-нибудь час назад Степенко советовал не засиживаться на улице, так как завтра ей нужно идти в техникум.

Растерянная и перепуганная, она кружилась вокруг согнувшегося в какой-то неестественной позе Соловьева.

Степенко посветил фонариком. Лицо Соловьева было искажено, он прижимал к груди укутанную в пиджак руку. На светлой материи расплывалось темное пятно. Степенко быстро снял с его руки пиджак. Чуть выше кисти фонтанчиком била кровь. Пуля перебила вену.

— Прибытько, клади жгут! Изойдет парень кровью! Прибытько выдернул брючный ремень и начал стягивать руку выше раны.

Соловьев заговорил, превозмогая боль.

— Ловите, в Карасун побежал. Вон из той хаты выскочил. Сперва там стрельба была. Я вижу — бежит. Хотел перехватить, а он в меня.

Оставив с раненым Прибытько, Степенко побежал к берегу болота. Но делал он это лишь для очистки совести. Не только ночью, но и днем в карасунских камышах мог спрятаться полк. За то время, пока они добежали до места происшествия, пока возились с раненым, преступник мог уйти далеко. Впрочем, уйти он мог только в том случае, если знал коварные лабиринты Карасуна, ежели нет, то, не пробежав и трех шагов, он должен был провалиться в липкую трясину и захлебнуться.

Степенко зажег фонарь. Похожая на густой мазут грязь уже затянула следы. Как ни в чем не бывало чуть шуршала стена камыша. Лишь вдалеке все та же ночная птица кричала часто и тревожно.

Лезть в карасунские камыши было опасно и бессмысленно. Степенко вернулся обратно.

Несколько проснувшихся жителей переулка увели раненого Соловьева в дом Волощук. Оправившаяся от испуга Катя хлопотала вокруг него. Люди же бросились к дому Валентины Пахомовны Кваши, из которого выскочил человек, ранивший Соловьева, и где до этого раздались два выстрела.

Однако подоспевший Степенко не позволил никому зайти даже во двор дома.

— Тут как бы не пришлось собаку вызывать, — пояснил он попытавшейся было протестовать Волощук, — следы затопчут. — Он обернулся к стоящему рядом Прибытько: — Стой тут и никого не пускай, а я в хату зайду.

— Да там никого не должно быть! — уже вслед ему крикнула Волощук. Валентина в станицу уехала!

Двери в доме были распахнуты настежь. Степенко вошел в небольшие сенцы, а из них — в единственную комнату хаты.

Раньше Степенко раза два бывал в доме Валентины Кваши по различным служебным надобностям. Он знал, что хозяйка хаты не отличается аккуратностью. Сейчас же в комнате царила такая мерзость запустения, которая была необычна даже для неряшливой Кваши. Но Степенко было не до порядка. Он увидел неподвижную человеческую фигуру.

Человек лежал животом на подоконнике. Голова его через раскрытую раму высовывалась на улицу. Видимо, он хотел или выпрыгнуть в окно, или позвать на помощь.

Степенко подошел ближе. Коротко подстриженный затылок человека был в крови.

За три года пребывания на фронте Степенко насмотрелся на самые различные ранения и неплохо разбирался в них. Не было сомнения, что человек, лежащий на подоконнике, мертв и ни в какой помощи уже не нуждается.

Ни к чему не притрагиваясь, Степенко быстро вышел из хаты.

В подъезде того самого магазина, на пороге которого они только что мирно беседовали втроем, был телефон-автомат.

Степенко слишком давно служил в милиции, чтобы не понять, что силами только своего отделения они ничего не сделают и приезд на место дежурного по отделению ничего не изменит. А так как была дорога каждая секунда, он решительно набрал номер оперативного дежурного по краевому управлению уголовного розыска.

…Три совершенно одинаковые «Победы» свернули с Казачьей дамбы в Насыпной переулок и остановились около собравшейся кучки людей.

Из передней машины с чемоданчиком в руке вышел подполковник Решетняк. Степенко подлетел было к нему с докладом, но тот его остановил:

— Ясно, ясно, сержант. Разберемся на месте. Здравствуй, Мария Ксенофонтовна, — поздоровался он с Волощук. — Возьми еще кого-нибудь из соседей по своему усмотрению и пойдем с нами. Нужны двое понятых.

С заднего сиденья той же машины, на которой приехал Решетняк, вышел молодой человек в милицейской форме с сержантскими нашивками на погонах. Вслед за ним, нетерпеливо повизгивая, выпрыгнула огромная овчарка.

— Кречет, лежать! — вполголоса приказал сержант.

Пес послушно улегся у его ног. По тому, как Кречет нервно перебирал мускулистыми лапами и прерывисто дышал, можно было определить, что ему не терпится приступить к делу.

Из двух других машин вышли люди. Один из них, немолодой, с небольшими седыми усами, был одет в военный китель без погон. Он держал в руках чемоданчик. Это был судебно-медицинский эксперт. Он сразу же прошел в дом. Все остальные, одетые в обыкновенные штатские костюмы, молча курили, ожидая приказаний Решетняка.

Решетняк же, не входя в дом, расспрашивал о случившемся. Ни Степенко, ни тем более соседи ничего объяснить не могли. Они слышали выстрелы и только. Катя с перепугу ничего не заметила. И лишь раненый Соловьев, перед тем как сесть в подошедшую за ним санитарную машину, сообщил кое-что существенное. Да и то очень мало.

— Он, товарищ подполковник, либо борец, либо грузчик. Очень сильный человек. Я его ухватил повыше локтя — мускулы железные. Одет он в светлые брюки и шелковую рубашку, — оправдывающимся тоном Соловьев добавил: — Кабы не рубаха, я б его не выпустил. А то шелк скользкий, а тут он из нагана полоснул. Ну, я и отпустил руку.

— Ничего, товарищ Соловьев, — успокоил его Решетняк, — бандит от нас не уйдет. Найдем. А вы молодцом держались. Храбро. Спасибо вам.

Решетняк подозвал к себе оперативников и, отойдя с ними в сторону, вполголоса распорядился:

— Младший лейтенант Гайда останется со мной. Капитан Гусев — на пассажирский вокзал. Лейтенант Хвощ — па станцию Краснодар-второй. Старшина Трофимов — на пристань. Остальные — патрулировать улицы, прилегающие к Карасуну. Задача — найти и задержать человека, измазанного в болотной грязи. Пробежав по Карасуну, преступник измажет не только ботинки, а будет обляпан грязью по горло. Выполняйте. Далеко он уйти не мог.

Оперативники бегом бросились к машинам. Две «Победы» на полном ходу взлетели на пригорок и свернули на Казачью дамбу, одна влево, другая вправо. Третья машина могла понадобиться подполковнику и осталась на месте.

— Гайда, — обратился Решетняк к оставшемуся с ним оперативнику, — найдите ближайший телефон. Позвоните моему помощнику лейтенанту Потапову, пусть вышлет еще одну оперативную группу — на шоссейные дороги. Задача та же: задержать человека в измазанном грязью костюме. Правда, он мог и переодеться, но никаких других примет у нас пока нет.