Карп Ильич с Корнеем и Балберкой пристально следили за шкуной, а Харитон стоял поодаль, заложив руки за спину, без шляпы. Волосы его трепал ветер и сбивал их на лоб. Он пристально глядел на огоньки шкуны, которая чернела уже близко и легко качалась на волнах. Балберка нетерпеливо взмахивал топором и заикался от смеха.

— Ишь, как режет волну носом-то. Аккуратная посудинка — барыня! Только ей не по морю мотаться, а в Кутуме гулять да по ерикам.

Карп Ильич ласково, но властно приказал Харитону:

— Иди-ка отсюда в сторонку, браток. Тебе здесь покамест нечего делать.

Харитон, но оборачиваясь, ответил ему:

— Знай своё дело, Карп, а меня не трогай.

Но Карп Ильич так же мягко и властно потребовал:

— Добром говорю: уходи. Ты сейчас здесь — вредный. Не теряй ума. Мы, кажись, друг друга понимаем. Когда будешь нужен, сам крикну по-хозяйски.

Харитон, сжав кулаки, пошёл широкими шагами на нос. А Карп Ильич будто помолодел и стал выше ростом.

Шкуна выскочила как-то сразу из темноты и, качаясь на волнах, с шумом, со вздохами, со свистом пара, почти впритирку подошла к нам. Из маленькой трубы её толчками вылетал дым. На нас пахнуло нефтяной теплотой. Это было небольшое, стройное судёнышко, неразличимой, тёмной окраски. Под парусиновым навесом у самого борта стояли плечом к плечу матросы в кожаных куртках и картузах. Все были молодые и коренастые. Поодаль от них держался за поручни нестарый человек с одутловатым лицом, с русой квадратной бородкой, в кожаной шляпе, похожей на башлык. Он зорко и угрюмо осматривал нашу палубу и по-хозяйски, надтреснутым голосом кричал:

— Матросы! Готовь багры! На борт с кастетами!

А Карп Ильич с весёлой строгостью скомандовал в свою очередь:

— Багры рубить! Матросов встретить по-моряцки!

— Эй ты, морда! — крикнул человек в кожаной шляпе и весь перегнулся через поручни. — Да ты знаешь, кто я? Я тебе шею сверну, болвану.

Карп Ильич усмехнулся и спокойно, с достоинством ответил:

— Для меня ты в море сейчас — разбойник, а с разбойниками у нас разговор короткий. — И он по-свойски предупредил матросов, которые стояли с баграми в руках: — Советую добром, ребята, не ввязывайтесь не в свое дело: берегите свою честь. А кастеты вам не помогут: мы ведь народ просолённый, всякие виды видали. Кто Карпа-ловца в Астрахани не знает?

— А я раздавлю тебя, ловец-подлец, — спокойно сказал человек в кожаном башлыке. — Ты кто такой, чтобы распоряжаться? Я прикажу связать тебя и бросить ко мне на шкуну, чтоб сдать тебя полиции в Астрахани. Как ты посмел принимать на борт беглянку с бродягой?

— Я здесь хозяин, и перед тобой не в ответе, — очень веско ответил Карп Ильич. — А вот ты там, за моим бортом, для меня — ворог.

— Я — Бляхин. Чувствуешь?

— Ты Бляхин — в Астрахани, а здесь, в море — просто арбешник.

Бляхин вдруг растерялся. Должно быть, он не ожидал такой встречи от людей на барже: он привык наводить страх и видеть подобострастие и покорность. Слово его было законом для всех, он повелевал тысячами людей. Вероятно, он тоже кричал и топал ногами на городских властей, как и купец Пустобаев, о нраве которого я слышал на волжском пароходе. И вот здесь, на барже, Бляхин встретил внезапный и смелый отпор. Он беспомощно поглядел на своих спутников и ударил кулаком по золотистым поручням.

— Матросы! Прыгай на баржу! Рожи коверкайте этим идиотам! Обыскать все места и закоулки! Проучить это вахлачьё, чтобы запомнили на всю жизнь, как супротивничать Бляхпну!

На палубу прыгнули два человека в кожаных куртках. Корней, Гриша и трое молодых мужиков схватили их за руки, и я услышал буханье кулаков, кряканье и задушливые ругательства. Балберка рубил топором багры. На него наскочил матрос, который спрыгнул со шкуны. Балберка замахнулся на него топором. Подскочили два человека от руля и оглушили матроса кулаками. Он бросился к борту и с отчаянной решимостью перепрыгнул обратно на шкуну. Один за другим кувырком полетели на шкуну и двое в кожаных куртках, но уже без картузов.

Карп Ильич с угрозой предупредил Бляхина:

— Вот что, купец Бляхин: всякий, кто осмелится сюда прыгнуть, нырнёт в море.

Бляхин задыхался от бешенства.

— Ну, так я сам ворвусь на твою брюхатую посудину. Воровать и увозить чужих жён?.. Я сам её поймаю.

— И тебя к тюленям отправим.

— Меня? Бляхина? И ты, гнида, посмел со мной пререкаться?

На нашей палубе уже сбилась толпа мужиков. Одни смеялись и выкрикивали:

— Пускай прыгает, наплевать! Мы ему бока-то намнём: нам не впервой на кулачках драться. Хоть потешимся малость.

Другие испуганно бормотали:

— Тут греха не оберёшься, робяты. Не ввязывайтесь! Он — по закону… Наше дело — сторона… Мы же в ответе будем…

Замелькали над головами багры, шесты, и кто-то надсадно крикнул:

— Нажми, ребята! Дружно!

Шкуна плавно отпрянула от баржи, поднимаясь и опускаясь на волнах. Бляхин уже не бесился больше: он стоял молча, с угрюмым упрямством в одутловатом лице, и видно было, что он тяжело дышал. Его власть и сила столкнулись с дружной силой простых людей, вольных рыбаков. Над ним смеялись эти люди, а Карп Ильич со своими подручными держали себя независимо и уверенно.

Шкуна вдруг рванулась вперёд, к пароходу, ныряя в волнах и поднимая позади себя фонтаны воды.

Она растаяла во тьме и слилась вместе с пароходом в одно размытое пятно. Но вскоре она оторвалась от парохода, сделала крутой оборот и опять с шумом и плеском подплыла к нашей барже. При тусклом оранжевом накале спиральных ниточек в стеклянных шариках Бляхин с сумасшедшим лицом и растрёпанными волосами ломал поручни и бил по ним кулаками. Он рычал и задыхался.

Я ждал, что он со своими помощниками сам бросится к нам на баржу. Когда я смотрел на Карпа Ильича, твёрдого, спокойного и весёлого в своей суровости, и на Гришу, который забавлялся бешенством Бляхина, люди на шкуне уж больше не казались мне страшными. Я верил, что наши моряки к барже её не подпустят.

Гриша говорил посмеиваясь:

— Толстосум-воротило хотел, должно, капитана обратать. А капитан-то, видно, морячок бывалый: знает, чем море дышит.

Карп Ильич с довольной усмешкой подтвердил, не отрывая глаз от шкуны:

— Наш капитан вырос на море. У него и команда отборная. Он и разговаривать не будет со всякими бродягами и гуляками.

Шкуна опять заскользила вдоль борта баржи впритирку, и Бляхин надсадно заорал:

— Кто тут лоцман? Выдавай беглянку!

Карп Ильич скомандовал:

— Багры! Дружно!

В шкуну воткнулось несколько багров, и она опять стала отходить от баржи.

— Лей бензин на их колымагу! Зажигай паклю и бросай туда же! — Бляхин кричал уже сорванным голосом и метался вдоль борта: — Анфиса, беги сюда… Беги, а то сгоришь на этом гнилом корыте!..

Неподалёку от нас шлёпнулись о палубу, разбрасывая брызги, два выплеска, и нас обдало удушливой бензинной пылью. Но клочья горящей пакли рвануло ветром в сторону. Один из них упал в море, а другой отшвырнуло обратно под полотняный навес шкуны. Там поднялась суматоха. Толпа мужиков заметалась по палубе баржи, завизжали бабы. Но наши рыбаки стояли твёрдо на своих местах и молчали. Длинные багры угрожающе направились против шкуны, которая старалась приблизиться к нам, но бултыхалась на волнах и отходила всё дальше и дальше. Бляхин, как безумный, орал:

— Капитан! Тарань их, прохвостов! Ломай обшивку!.. Не сожжём, так потопим их, как тараканов…

Карп Ильич властно пробасил:

— Не буянь, купец! Нас угрозами не возьмёшь. Ты в чужой дом ворваться хочешь, а хозяева не из робких: ничего не выйдет, купец. На море мы сильней тебя. Честью говорю: уплывай-ка домой на своей шкуне, а то расславим по всем ватагам, и на смех тебя поднимут по всей Волге.

Но в это время на баржу опять полетели клочья горящей пакли. Ветер швырял их за борт, и они, вспыхивая, гасли в воде. Один клочок всё-таки попал на палубу, и его понесло вдоль борта. Но Балберка быстро настиг огонь и стал топтать пылающие обрывки пакли.