Теплова ожидала, что человек в спецовке смутится или вспыхнет, но он только усмехнулся и спокойно спросил:

— Он у вас всегда такой?

— Почти всегда, — со вздохом ответил Опанасенко.

— Ну, тогда мне все понятно, — задумчиво произнес приезжий и как ни в чем не бывало продолжал беседу.

В течение дня Валя не раз встречала его в цехе на печах, на шихтовом дворе, в литейном пролете. Он стоял на борту и внимательно следил за установкой изложниц. Потом он исчез, а неделю спустя Валентину вызвал новый начальник, принимавший цех. Этот новый начальник и был Крайнев.

Вскоре Теплова оценила Крайнева как руководителя. Это был требовательный и чуткий начальник, суровый, когда нужно, веселый, когда можно. При нем она поняла, Что ее труд ценят, и работала с утроенной энергией.

Вальский постоянно ворчал или ругался, а этот умел одним словом, иногда одним жестом и упрекнуть и поблагодарить.

Валентина выросла на заводе. Шесть лет назад, пятнадцатилетней девочкой, она поступила рассыльной в цех. Это произошло после смерти ее отца — обер-мастера. Иван Теплов, проработавший всю жизнь у мартена, фанатически любил свою профессию. Суровый и молчаливый на работе, он был чрезвычайно словоохотлив дома. Валентина с детства привыкла слушать его рассказы о различных случаях и происшествиях в цехе, о людях, с которыми он работал, и в первые же дни все на заводе показались ей знакомыми, так как очень многих она знала по рассказам отца. В цехе полюбили миловидную, ясноглазую девочку за природную сметливость, за открытый, приветливый характер. Зная, что она потеряла отца, каждый старался сказать ей ласковое слово. Так она и росла, окруженная дружеским сочувствием.

Вскоре ее назначили табельщицей, потом счетоводом, помогли окончить вечерний металлургический техникум при заводе. Ей очень хотелось работать у печей, но Вальский категорически воспротивился этому и назначил ее секретарем-экономистом. Долго бунтовала она, но переубедить упрямого Вальского так и не удалось. Пришлось смириться. Постепенно Валя полюбила свое дело, но мысль о работе у печей, хотя бы теплотехником, не оставляла ее.

Каждый раз, когда Валентина видела, как подручный сталевара выливает на плиту пробу жидкой искрящейся стали, она испытывала чувство зависти к нему. Любовь к послушному расплавленному металлу была у нее в крови.

С появлением Крайнева ее надежды воскресли, но началась война, и они снова рухнули. После случая с Лютовым Валентина поняла, что на участке учета она нужнее, чем в цехе. К тому же ей было легче совмещать обязанности секретаря-экономиста с работой секретаря цеховой комсомольской организации.

Первое время, когда Крайнев мало кого знал в цехе, он часто вызывал к себе Валентину. Иногда это был короткий деловой разговор, но порой беседа затягивалась, и тогда ей вспоминался отец, та же любовь к своему делу, та же поглощенность интересами цеха.

Скоро Валентина поняла, что Сергей Петрович, в отличие от покойного отца, словоохотлив на работе, но молчалив дома.

Валентина ничего не знала о семейной жизни Крайнева, но многое поняла, когда впервые увидела Ирину.

С небольшой группой командного состава цеха Валя пришла в клуб послушать доклад о положении на фронте. Мужчины расположились в углу просторного фойе, курили, тихо переговаривались между собой, а она стояла рядом и искала глазами секретаря заводского комитета комсомола, с которым не успела увидеться днем.

— Посмотри, какую барыньку подцепил Смаковский, — произнес за ее спиной Пивоваров.

Теплова оглянулась и увидела пару, резко выделявшуюся среди остальных.

Франтовато одетый инженер технического отдела Смаковский бережно вел под руку высокую, стройную женщину. Валентина внимательно рассмотрела красивое, суховатое лицо с тонкими губами, строгую прическу и модное платье. Женщина склонила голову набок, слушая Смаковского, который что-то оживленно рассказывал, и скользила равнодушными глазами по публике.

Когда Смаковский со своей спутницей поравнялись с их группой, брови у женщины приподнялись от удивления, и она, улыбнувшись, ответила Крайневу на его кивок.

— Что это за особа? — со свойственной ему резкостью спросил Пивоваров. — Вы, кажется, знакомы, Сергей Петрович?

— Кажется, знаком, — ответил он. — Это моя жена.

Пивоваров смутился, а Матвиенко чуть не рассмеялся вслух.

После небольшой паузы, насладившись смущением Пивоварова, рассмеялся и Крайнев. Валентина взглянула на него и, увидев добродушное лицо и глаза, светившиеся неподдельным юмором, расхохоталась.

Крайнев повернулся на диване, и плащ сполз с его плеча. Валя наклонилась над спящим и снова укрыла его.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Матвиенко. Он был необычно мрачен.

— Давно спит? — указывая глазами на Крайнева, спросил он.

Она пожала плечами.

— Мариуполь взят немцами, — как бы нехотя сказал Матвиенко.

— Мариуполь! — воскликнула Валентина так громко, что Крайнев открыл глаза.

— Что случилось? — проснувшись мгновенно, спросил он и вскочил с дивана.

— Мариуполь оставлен нашими, — повторил Матвиенко.

— Это точно?

— Точно.

— По радио?

— Нет.

— А откуда?

— Наши снабженцы ездили за кислородом и еле выскочили.

Крайнев достал портсигар, но не закурил, а долго рассматривал папиросу, словно не зная, что ему с ней делать.

С этого дня Дубенко редко появлялся в своем кабинете. Управление заводом перешло к штабу по эвакуации, а директор, не удовлетворяясь телефонными разговорами, целыми сутками находился в цехах.

Дубенко умел подбирать кадры. Он давно понял, что в условиях сложного производства с тихими, покладистыми, услужливыми людьми далеко не уедешь. Начальники крупнейших цехов легкостью характера не отличались. Крайнев был упрям, Сенин слишком требователен, Нечаев резок. Все они не могли ужиться на заводах, где служили раньше: Крайнев не сработался с главным инженером, Сенин — с директором, а Нечаев вообще нигде не задерживался больше года. На этом же заводе он работал уже шестой год.

Когда главк направлял таких людей на «исправление» к Дубенко, тот охотно принимал их и легко прощал им строптивость характера, если они обладали теми основными качествами, которые партия научила его ценить в людях, — идейностью и деловитостью.

На одном из заседаний партийного бюро предшественник Гаевого как-то упрекнул директора в том, что на рапорте у него начальники цехов спорят друг с другом и что порой становится непонятно, кто с кого требует: директор со своих подчиненных или подчиненные — с директора.

— Ты чего бы хотел, — иронически спросил Дубенко, — чтобы они друг перед другом расшаркивались, а передо мной реверансы делали? Они из-за дела спорят. Горячую душу понимать надо. А насчет того, что они и с меня иногда требуют, я тебе одно скажу: значит, хорошие руководители. Если они с директора завода умеют потребовать, так с подчиненных и подавно.

Дубенко поощрял инициативу начальников цехов. Люди срабатывались с ним, а в главке радовались, что, наконец, нашелся директор, сумевший «укротить» строптивых.

В эти тяжелые дни Дубенко еще раз убедился, что он не ошибся при подборе людей.

Инженеры, всю жизнь привыкшие заниматься созиданием и эксплуатацией цехов, сейчас делали свою новую и страшную работу так умело и быстро, словно они всегда только и занимались ею.

Обходя цехи, Дубенко придирчивым глазом хозяина проверял, все ли вывезено.

В прокатном он подозвал к себе помощника начальника и молча указал на мосты кранов, оставшиеся неснятыми.

— Зачем их снимать? — равнодушно спросил тот. — Они вряд ли подойдут по размерам какому-либо заводу на Урале.

— Снимать их надо затем, что они подойдут нашему заводу, когда мы вернемся, — горячо сказал Дубенко. — Это во-первых; во-вторых — чтобы враг никоим образом не мог восстановить цех; а в третьих — легче переделать мост крана, чем изготовлять новый.