— Не разведать ли нам, что означает та дальняя пальба? — предложил принц. Карта принцу в ту ночь решительно не шла, и он рад был поводу на время прервать игру, дабы снова поймать улыбку фортуны.

— Не беспокойтесь, мой принц! — Фельдмаршал-лейтенант решительно отклонил предложение принца Гессен-Дармштадтского направить на выстрелы одного из его адъютантов, хотя бы Романа Корнева.

— Малый он смышленый и к тому же лихой кавалерист!

— Попридержите вашего смышленого малого! — распорядился фон дер Гольц. — Стрельба на том фланге — сущие безделки! Вечор на военном совете у фельдмаршала Шереметева командующий артиллерией генерал Брюс обещался поутру поджечь своими тяжелыми пушками Головчино, чтобы выкурить шведа в чистое поле. Отсюда и столь ранняя канонада...— И Гольц весело покрыл валета дамой.

Вот почему, когда посланный за сикурсом поручик Жеребцов на бешеном аллюре примчался в штаб командующего кавалерией, фельдмаршал-лейтенанта фон дер Гольца в штабе он не застал. Прапорщик был, однако, человек молодой, предприимчивый и не вернулся тотчас к Репнину, а помчался далее, в штаб дивизии принца Гессен-Дармштадтского, что прикрывала дорогу на Могилев. Уже совсем рассвело, когда лихой прапорщик разыскал наконец штаб принца и спрыгнул с лошади у роскошного турецкого шатра. Здесь толпилась целая куча важных офицеров, поскольку съехались вместе два штаба. Но никто из этих важных офицеров не решался войти в шатер и прервать важное занятие своих господ, хотя артиллерийская канонада вовсю разгоралась и явственно слышна была уже и ружейная перестрелка.

Жеребцов войти в шатер, однако, не убоялся, распахнул полог и предстал перед генералами как раз в тот момент, когда к фон дер Гольцу снова пришли козыри. Он наотмашь сдернул треуголку и доложил просьбу Репнина о немедленном сикурсе. Однако генералы из речи прапорщика не поняли ни слова, поскольку оба ни слова не понимали по-русски. Кликнули толмача. Роман быстро вошел в шатер и перевел генералам просьбу Репнина.

— Да добавь еще, что там люди гибнут! — гневно сказал Жеребцов.— На нашу дивизию, почитай, вся шведская армия навалилась, а они тут в карты режутся!

— Ну, насчет карт я, пожалуй, переводить не стану! — отказался Роман.— А насчет того, что фельдмаршал-лейтенант обязан секундовать вашу дивизию, обязательно добавлю! — И Роман врезал-таки правду-матку.

«Секундовать! Я обязан секундовать какого-то Репнина в тот самый миг, когда на руках у меня все козыри! — выругался про себя фон дер Гольц.— Но, с другой стороны, военный совет у фельдмаршала Шереметева действительно обязал меня секундовать князя! Что ж делать? А вот что...» И фельдмаршал-лейтенант принял поистине соломоново решение. Он приказал Роману вместе с поручиком Жеребцовым скакать к генералу Инфланду, конная дивизия которого стояла в версте от позиции Репнина, и передать ему приказ атаковать шведа с фланга. Затем Роман должен был доставить приказ генерал-поручику Ген-скину, что стоял со своими драгунами за оврагом, подать сикурс Инфланду. Сам же командующий кавалерией вернулся к карточному столу и доиграл-таки партию. Только сняв выигрыш и пересыпав золотые с карточного стола в широкие карманы своего кафтана, фон дер Гольц со своим штабом на бешеном аллюре помчался на поле баталии, приказав дивизии принца идти следом.

Дивизия Инфланда, стоявшая влево от злополучного ретраншемента Репнина, оказалась в роли театрального зрителя, расположившегося в первых рядах. С холма, где восседал на могучем жеребце генерал, с утра закованный в рейтарские доспехи, он видел и переход шведами реки Бабич, и отход русских за ручей, и сражение у мостов, и отступление дивизии Репнина к лесу. Однако на все предложения штабных русских офицеров ударить во фланг шведской пехоте этот бывший прусский генерал отвечал сухо и надменно: «У меня нет приказа моего командующего фельдмаршал-лейтенанта фон дер Гольца. Без приказа нет атаки!»

И продолжал без движения восседать на своем бранденбуржце даже тогда, когда шведы отрезали Ростовский полк и отбросили его сперва к ретраншементу, а затем к лесу.

— Ваше превосходительство, разрешите, ударю во фланг и опрокину шведа...— К Инфланду подскакал молодой розовощекий  шваб — бригадир Вейсбах. «Ах, эти швабы—— Инфланд презрительно скривил губы,— Они но знают, что такое дисциплина. Скажет командир: прыгни в колодец — прыгай не думая! Вот что такое прусская железная дисциплина!» — И Инфланд отрицательно покачал головой:

Нет приказа — нет атаки, молодой человек! Вы думаете, командующий не знает, что делать? Там, наверху, Инфланд указал пальцем на небо,— бог знает все! Здесь, на поле сражения, все знает командующий! Первая прусская заповедь — повиноваться, наша вторая заповедь — исполнять, третья прусская заповедь — не думать и не болтать. На все есть командующий!

В разгар этой отповеди, которую Инфланд давал своему бригадиру, и примчались гонцы от фон дер Гольца. Инфланд величаво разорвал конверт, протянутый Романом, и вслух прочел приказ, в спешке написанный фельдмаршалом на карточной колоде.

— Вот теперь полный порядок! Орднунг! — важно заключил Инфланд и поднял руку в огромной перчатке с раструбом.

Горнисты дали наконец долгожданный сигнал к атаке, и русские драгуны появились на поле баталии с опозданием на два часа, за которые дивизия Репнина была приведена шведами в полную конфузию и отброшена к лесу.

Хотя с холма, где стоял Инфланд, ясно было видно, что дивизия Репнина уже отступила в лес, Жеребцов, несмотря на все уговоры Романа, все же решил идти в атаку вместе с драгунами, а затем лесом пробиться к штабу своей дивизии. Сам же Роман завернул назад, к оврагу, и поскакал искать другого кавалерийского генерала, ван Гонскина. Только потому, что у Инфланда ему дали проводника, Роман и сумел разыскать генерал-поручика Генскина, укрывшего свой штаб на потайной поляне в густом лесу, шедшем от оврага до самого Могилева. Ван Генскина, голландца по происхождению и сибарита по наклонностям, Роман застал за завтраком.

Ван Генскин, плотно усевшись своими могучими телесами на маленький походный стулец, как раз собирался нить кофе, когда прискакал посланец от этого несносного выскочки фон дер Гольца и привез приказ выступать. Ван Генскин, который, как и Чамберс, был иноземцем старого выхода и служил в русской армии еще при Лефорте и Гордоне, почитал себя обойденным по службе фон дер Гольцем, так же как Чамберс — Репниным.

Подозвав своего заместителя бригадира Чернцова, ван Генскин приказал ему постепенно выводить полки через овраг. Молодой и расторопный Чернцов с похвальной быстротой перебросил Санкт-Петербургский, Азовский и Рязанский драгунские полки по двум мостам, проложенным через овраг, и собирался уже переводить артиллерию, когда позавтракавший ван Генскин появился у переправы и оглядел поле баталии бодрым оком. Как опытный генерал, он сразу понял, что атака его драгун безнадежно запоздала. Давать сикурс было уже некому — Репнин разбит. И ван Генскин велел заворачивать полки обратно. Как всегда при контрприказах, началась несусветная путаница: артиллерия все еще шла по мостам, а кавалерия стала заворачивать обратно. Переправу огласили приказы и контрприказы офицеров, матерные крики возниц, ржание лошадей, и в дивизии ван Генскина началась такая сумятица, что, ударь сейчас шведы, вся дивизия скатилась бы в овраг. В сей миг и примчался сам командующий фельдмаршал-лейтенант фон дер Гольц.

В полухмелю фельдмаршал-лейтенанту померещилось, что драгуны ван Генскина бегут перед шведами, и, отчаянно работая палашом, он пробился через мост, встретил здесь Чернцова и отдал ему новый приказ, отменяющий контрприказ Генскина, отчего сумятица вокруг мостов превратилась в столпотворение. Посему Чернцову, выполнявшему уже третий по счету приказ, удалось вернуть с моста и развернуть для атаки только один Санкт-Петербургский полк дивизии Генскина. Сам же ван Генскин в это время с пунцовым от обиды лицом препирался с фельдмаршал-лейтенантом.

— Вы лежебока, Генскин!— кричал фон дер Гольц.— Два часа стояли в лесу и не дали сикурса ни Инфланду, ни Репнину! А еще старый солдат!