Утрата надежного друга — большое горе, но оно же и не позволяет впадать в сентиментальность. Судьба Вийупа, как бы ни была трагична, не давала права предаваться отчаянию. Нет — она звала к действию, она повелевала искать и отомстить. Слёзы не помогут, надо действовать справедливо и беспощадно.

С такими мыслями Илмар вошел в здание Окружного суда. Он спешил — хотел услышать обвинительное заключение, быть может в нем окажется намек, в каком направлении искать виновного — чужого, неведомого, того, кто теперь стал главным во всем этом деле. Вийупа уже не спасти, спасти можно истину, и сделать это призван Илмар Крисон. В этом у него сомнения не было.

Зал суда был заполнен публикой. Царила такая тишина, что из боязни ее нарушить, Илмар не решался пройти и сесть на свободное место — кое-где они были — и продолжал стоять около входа. Однако ему все же не удалось скрыть своего появления. Прикрыв дверь и обведя взглядом зал, он заметил, что сидящий в средних рядах человек обернулся к входной двери. Это был Цауна. Илмар слегка кивнул ему в знак приветствия, но Цауна в замешательстве отвернулся, не ответив на кивок.

«Наверно, за эти годы я так изменился, что и друзья не узнают…» — подумал Илмар.

Но это предположение сразу же опроверг новый факт: в середине зала опять кто-то повернул голову и стал высматривать Илмара. Обнаружив, поглядел на него и медленно отвернулся, словно не был с ним знаком. На сей раз это была женщина — Анна Вийуп, сестра подсудимого. Очевидно, Цауна шепнул ей об Илмаре. Стало быть, они все-таки его узнали. Для чего же это притворство? Конспирация? Предупреждают об опасности?

«Надо с ними встретиться после судебного заседания…» — решил Илмар и перевел взгляд на судей. Председатель, прокурор и защитник занимали свои обычные места. В отгороженной барьером нише, под охраной двух жандармов сидел изнуренный молодой человек, подперев подбородок рукой; его взгляд, раздраженный и тревожный, блуждал от стола судьи к публике и обратно. Это был Вийуп.

Секретарь суда унылым голосом зачитывал обвинительное заключение, но для публики в нем, очевидно, ничего нового не было, поскольку все слушали равнодушно. Какая-то женщина зевала, дородный мужчина рядом с Илмаром апатично глядел в потолок. Репортеры в передних рядах что-то записывали. То и дело кто-нибудь доставал платок и отирал с лица пот. В помещении было душно.

Илмар слышал лишь окончание обвинительного заключения. Он тоже не обнаружил в нем ничего нового, поскольку в газетах все было описано куда пространней, нежели в сухом судебном протоколе. Вина Вийупа в убийстве барона А. неоспоримо доказана… так же как и подготовка к террористическим актам… Последнее Вийуп отрицает, но органам юстиции удалось получить неоспоримые доказательства. На основании сведений, поступивших из надежных местных и заграничных источников, Вийуп был арестован… Прокурор требует…

Обыденно, с железной размеренностью работал механизм правосудия. На стене за креслом председателя маячил барельеф: черный двуглавый орел с гордо распростертыми крыльями. Секретарь умолк, вытер пересохшие губы. Суд встал и удалился на совещание. Публика стоя выждала, пока закроется дверь за последним судьей. Затем зал тихонько зашумел. Увертюра окончена. Близится финал и разрешение от напряженности, которая всех этих людей — судей, подсудимого, свидетелей и просто любопытных — вот уже несколько дней держала в своей власти.

Илмар подыскал свободное место в последнем ряду и сел. Теперь у него было время обдумать услышанное и попробовать как-то объяснить поведение Цауны и Анны Вийуп. Вывод напрашивался один: Вийупа подозревали в причастности к тайной террористической организации, и полиция, по всей видимости, не дремала. Возможно, Цауна и Анна Вийуп уже были под наблюдением. В таком случае Илмару следовало скрыть знакомство с ними. Если бы он сразу подошел к Цауне, то, возможно, теперь за каждым его дальнейшим шагом стали бы следить. А это было бы весьма некстати, поскольку на «Андромеде» в цепном ящике Илмар припрятал сверток с бельгийскими револьверами.

Он стал осторожней и за весь перерыв ни разу не взглянул в ту сторону, где сидели его друзья. Возможно, эта предосторожность была излишней, но, как известно, береженого бог бережет. От этого теперь зависели не только его собственные благополучие и свобода, но кое-что посерьезней — продолжение той игры, которой сегодня предстояло закончиться приговором Вийупу, а завтра возобновиться и не прекращаться до тех пор, пока не восторжествует истинная справедливость. Та, служить которой они поклялись…

Совещание суда было довольно скорым, поскольку в деле отсутствовали обстоятельства, которые могли бы вызвать разногласия. Если в квалификации преступления была полная ясность, то и мера наказания зависела не от мнения судей, а от того, что гласила соответствующая статья уголовного кодекса.

Потратив на дискуссию менее часа, суд возвратился в зал. Ввели и Вийупа. Краткое формальное вступление, и прозвучали роковые слова: …вина Вийупа Роберта во всех вышеперечисленных деяниях признана доказанной, и суд в соответствии с такой-то и такой-то статьями закона приговорил подсудимого к высшей мере наказания — смерти через повешение.

Вот и все. Никакой неожиданности не произошло. Оторвавшаяся от ветки шишка упала на землю по кратчайшей линии и именно в то место, куда по законам механики ей надлежало упасть. Будь боковой ветер или встреться на полпути препятствие, она, возможно, отклонилась бы в своем падении в другую сторону. Но препятствия не оказалось, было безветрие — судьба Роберта Вийупа неотвратимо двигалась к своему завершению.

Любопытный репортер покосился на Анну Вийуп: как она воспринимает приговор — сражена, упадет в обморок, начнет ли истерически кричать? Момент был драматический. Но нет, она лишь плотней сжала губы, и потемнел взгляд карих глаз. Любопытный репортер испытал разочарование и был удивлен, как во время похорон бывает удивлен каждый средний человек, когда близкие не плачут по покойнику. До сих пор все шло естественно и правильно, а вот теперь не то: каждая утрата порождает сострадание, жалость, они выражаются в слезах и рыданиях — каждый воспитанный человек в такие моменты плачет, если не от души, то хотя бы всхлипывает из приличия. То, что сердце может болеть, а глаза оставаться сухими, средний человек не в состоянии осмыслить. Испытывая недовольство, репортер сунул свою записную книжку в карман и не задерживаясь ушел.

Вместе с остальной публикой Илмар вышел на улицу. Но уходить не спешил. Было еще довольно рано, к Анде можно зайти попозже. Теперь он хотел встретиться с Анной Вийуп и Цауной.

Основной поток публики уже схлынул, когда показались и они; к Анне с Цауной присоединился кто-то третий. Илмар сперва не узнал его, но потом, когда услыхал голос, вспомнил Савелиса — пятого члена их кружка. Савелис отпустил усы и заметно раздался в плечах, от этого выглядел мужественней и старше своих товарищей, которые все были примерно одного возраста — от двадцати четырех до двадцати шести. Он был поистине воплощением здоровья и силы в противоположность тщедушному Цауне, который со своей хилой фигурой и серым анемичным лицом становился прямо-таки невидимым рядом со своим другом-здоровяком. На Савелисе был костюм из серовато-коричневого домотканого сукна, а хрупкость Цауны и бледность его лица еще сильней подчеркивались уныло черной одеждой и такой же шляпой. Теза и антитеза. При взгляде на друзей Илмару невольно пришла на ум старая формулировка Гегеля. Но если были теза и антитеза, то должен быть и синтез. В данном случае его могла явить Анна Вийуп. В ней, действительно, соединялись противоположности двух других — хрупкость одного и здоровье другого. Угрюмость одного и жизнерадостность другого, взаимосочетаясь, давали то, чем, в сущности, являлась Анна — довольно сильной и в то же время интересной молодой женщиной. Она была темноволоса, как ее брат, такие же карие горящие глаза, но ее рту недоставало чувственности, присущей Роберту. Красивой назвать ее было нельзя, привлекательность и обаяние Анны определялись не столько внешними данными, сколько внутренними. В ней ощущалась настоящая личность, она не была женщиной-куклой, она была живым, самостоятельным человеком, который устоит в жизни и без посторонней поддержки. Никогда ни в ком Илмар не видал столь отчетливо выраженной закалки людей прошлых поколений, настойчивости далеких предков, отвоевывавших пашню у леса тяжким трудом, и той спокойной, неприметной гордости, которую придает человеку сознание самостоятельно завершенного труда. Такой была Анна, таким был Роберт и точно таким же был, наверно, их отец — упрямый видземец, одним из первых выкупивший у барона хутор своих предков и не желавший гнуть перед ним спину.