— Ты что, серьезно?

— Серьезно, мама.

— Ну, раз решил, возражать не буду. — Василий Никитович налил себе рюмку. — За твои успехи! — Он залпом выпил коньяк и, повернувшись к жене, неожиданно рассмеялся: — Вот, Машенька, какие дела.

В это время дверь бесшумно распахнулась, и в комнату вошел Димка.

— Салют! — Он забросил спортивную сумку на диван и присел к столу. — Мне бы кусочек мяса — страшно проголодался.

— Рыбу ешь, — сказал Василий Никитович. И подвинул сыну блюдо с фаршированной щукой.

— Почему? — спросил Димка, досадливо выпятив нижнюю губу.

— А в ней фосфора больше.

— Логично, — подумав, сказал Димка и принялся с аппетитом уплетать рыбу.

— Вкусная? — участливо спросила мать.

— Очень, — подтвердил Димка.

— И полезная. — Василий Никитович выпустил витиеватое колечко дыма и украдкой подмигнул Никите.

— Ты повторяешься, папа, — скривив кислую физиономию, заметил Димка.

— Повторенье — мать ученья.

— Эти сентенции для первоклассников.

— И тебе не по вкусу? — Василий Никитович склонил набок голову, пытаясь поймать взгляд сына.

Димка отодвинул от себя блюдо и, вытерев губы салфеткой, сухо обронил:

— Мне не по вкусу институт, который ты для меня выбрал. А ты, к сожалению…

— Ну-ну, — накаляясь, прервал сына Василий Никитович. — Смелее.

Димка налил себе боржом.

— А ты, к сожалению, этого не понимаешь. Никита молчал. Он понял, что наступил «четвертый раунд», и решил не ввязываться в этот чреватый поворотами разговор. Димка должен был справиться со своей задачей самостоятельно, без чьей-либо помощи. Только в этом был залог его победы. И он, видимо понимая это, рванулся в бой, как обещал, с открытым забралом. Димка выпил боржом и указательным пальцем потер переносицу.

— Мы не имеем права терять время.

Василий Никитович поморщился и жестко, совершенно по-деловому, заметил:

— Никогда не говори «нас», «мы». Так рассуждают те, кто пытается свои ошибки прикрыть коллективом, массой; есть только «я». «Я» — это самостоятельность, это значит, что ты сам отвечаешь за свои поступки и дела.

Димка удивленно захлопал глазами — так, как с равным, отец разговаривал с ним впервые.

— Хорошо. — Димка, по боксерской привычке защищая самое уязвимое место, спрятал подбородок в плечо. — Я не имею права терять время. Если я упущу его — не быть мне первой перчаткой Союза.

— Первой? — с доброжелательной грустью в голосе проворчал Василий Никитович. Уголки его четко очерченного, как и у сыновей, рта опустились, морщины разгладились, и весь он был какой-то размягченный, словно воск, который долго мяли крепкие и теплые руки.

— Папа, — Димка, почувствовав, что обстановка изменилась, заговорил как можно мягче, — ты регулярно читаешь газеты, ты знаешь, что происходит в мире. Люди сблизились, отношения стали теплее и сердечнее, потому что они поняли, что в наше время быть разумным — самое разумное. И это, заметь, люди разных материков и континентов, с разными укладами жизни, философией и прочей ерундой, а мы, четверо самых близких на земле людей, не можем или не желаем понять друг друга. Это не кажется тебе странным?

Василий Никитович взял пилку и тупым ее концом долго рисовал на клеенке какие-то замысловатые фигурки животных. Он понимал, что сын выиграл, разбил его наголову, мало того, он сумел его убедить в своей правоте, но ему неудобно было в этом признаться, и он, стесняясь, боялся оторвать от стола взгляд: его всегда выдавали глаза — барометр настроении. По ним жена узнавала, не поссорился ли он с кем на работе, хорошо ли ему или плохо. «Так то жена, — подумал Василий Никитович, — а здесь сын, сопляк, мальчишка!..» — Что ты от меня хочешь? — спросил он глухо.

Димка приободрился:

— Ты только сейчас сказал: никогда не говори «мы», «нас», «вы». Говори «я». Мол, «я» — это самостоятельность. Так вот именно этого я и хочу.

Василий Никитович отчаянно запыхтел трубкой и, наконец оторвав взгляд от стола, с усмешкой посмотрел на Никиту:

— Крепкий паренек.

— Независимый, — подтвердил Никита.

— А ты что, Машенька, скажешь?

— Все разумно, — сказала жена, и лицо ее осветилось доброй, ласковой улыбкой.

— Черт с вами, — пробурчал Василий Никитович с напускной небрежностью. — Действуйте. Только перед тем как прыгать головой в омут, хотя бы посоветуйтесь, все-таки у меня опыта побольше и зла я вам не желаю.

— Спасибо, отец, — тихо сказал Димка. — Да! — Он вдруг спохватился и полез шарить по карманам. — Никита! Тебе… куда же я ее запихал? Вот она! Телеграмма.

Никита развернул бланк. На нем было всего лишь два слова: «Я согласна». В первый момент он ничего не понял, но когда прочитал обратный адрес, то чуть не задохнулся. Мир вздрогнул и начал бесшумно кружиться, и на какое-то мгновение Никита перенесся в далекий, за три с лишним тысячи километров, город, по улицам которого бродила девчонка в джинсах и кожаной куртке, ощутил запахи весны, вместо стула — любимую скамейку и теплые нежно-шершавые губы на своих губах. Чтобы не выдать волнения, он опустил под стол руки и до боли сжал пальцы в кулаки.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросила мать. — Тебя отзывают?

— Все в порядке, мама. — Никита обвел родителей радостно-отсутствующим взглядом и неожиданно бухнул: — Я женюсь.

Василий Никитович рывком выкинул из кресла свое массивное тело и, переваливаясь, как утка, зашлепал на веранду.

— Ты куда? — спросила Мария Васильевна.

— Табак, я забыл, где мой табак. — Из груди Василия Никитовича вырвался звук, похожий на бульканье закипающего чайника. — Я же ведь только сейчас просил: прежде чем в омут, со мной посоветуйтесь. А вы… плащи в грязь!.. Тоже мне рыцари двадцатого века. Хлюпики вы, а не рыцари! Вы хоть знаете, как нужно за женщиной ухаживать?

— А при чем тут я? — осторожно спросил Димка.

— Тебя никто не спрашивает! — рассвирепел отец. — Кто она?

— Девушка.

— Утешил. — Василий Никитович приложил руку к сердцу и в знак признательности слегка наклонил голову. — Ну, а остальное?

— Что тебя интересует?

— Все! — вспылил Василий Никитович. — Чем занимается, родители… Сколько ты с ней знаком?

— Год, — спокойно ответил Никита.

— Го-од, — с недоверием протянул Василий Никитович. — Это уже срок.

— Зовут ее Татьяна, учится на четвертом курсе педагогического, отец — летчик, командир полка. Устраивает?

Василий Никитович наконец отыскал табак, набил трубку и, раскурив ее, уже доброжелательно спросил:

— Надеюсь, познакомишь?

— Обязательно, — сказал Никита. — Только я на ней все равно женюсь.

— Без родительского благословения? — побагровел Василий Никитович.

— Она тебе понравится, отец. И маме тоже.

Мария Васильевна подошла к сыну и нежно, как в детстве, взъерошила ему волосы.

— Она красивая?

Никита достал из бумажника фотографию. Василий Никитович быстро перехватил ее и, протерев очки, долго и пристально вглядывался в незнакомое ему лицо, пытаясь поймать, схватить то неуловимое, за что мы порой любим человека.

— Здорово, — сказал Димка.

— Что здорово? — Василий Никитович удивленно вскинул брови.

— Женатого брата иметь.

Василий Никитович перевел взгляд на Никиту и с легким недоумением в голосе спросил:

— Так ты что же… удираешь?

— Поеду, отец. А зимой вместе с ней прикачу. Можно?

— Буду рад. — Василий Никитович задумчиво подпер кулаком щеку. — Когда-то на Руси не любили жен, а жалели. Жа-ле-ли, — повторил он по слогам. — Мне нравится это слово. В нем — вся горькая участь русской женщины, женщины-матери, женщины-хозяйки. И в то же время в нем доброта, строгость, любовь, справедливость. Так вот, если вы уже решили жить вместе, то жалейте друг друга. Это было всегда необходимо, а в наш век особенно.

На следующий день Никита улетел.