Из–за ненастной погоды и на редкость вялого для пятницы движения автобус номер три прибыл на перекресток улиц Дэйви и Бьют почти двумя минутами позже, чем было указано в расписании. Двери с шипением распахнулись, и Элис, сложив зонтик, поднялась на переднюю площадку. Опустив плату за проезд в стеклянный ящик рядом с водителем, она взяла билет и стала медленно продвигаться между рядами кресел.

В автобусе не было и дюжины пассажиров. Озадаченная таким обилием мест, Элис несколько мгновений колебалась, затем уселась у окна, напротив задней двери. Повесив мокрый зонтик на хромированный поручень, она с непринужденным видом расстегнула плащ и вынула из сумочки потрепанную книжку в мягкой обложке. Быстро перелистав страницы, Элис нашла нужное ей место и погрузилась в чтение.

А между тем желтая «хонда» неслась по ухабистой дороге, параллельной 1100–му кварталу Бродвея. Доехав до конца квартала, Снайпер резко затормозил и, развернувшись, остановился позади автозаправочной станции. Затем выключил свет и дворники, но мотор не заглушил. Чуть пригнувшись, с черным ружейным чехлом в руках он побежал к боковому входу. На двери висел огромный латунный замок, но это не остановило Снайпера: он просто выдрал задвижку из дверного косяка.

Проскользнув в пустое помещение, Снайпер остановился, напряженно прислушиваясь, а через несколько секунд быстро и бесшумно зашагал по маслено–скользкому бетонному полу, направляясь в противоположную часть здания.

Из окна был виден перекресток Бродвея и Элдер–стрит, расположенный, казалось, совсем рядом, не далее чем в пятидесяти метрах. На месте выдранных из бетонного основания бензонасосов торчали лишь ржавые болты. Глянув в окно, Снайпер с удовольствием отметил, что движение на Бродвее не слишком оживленное.

Шагнув к низкой стойке, на которой когда–то стоял кассовый аппарат, Снайпер, не снимая перчаток, бережно положил на нее кожаный футляр с винтовкой.

На перекрестке загорелся зеленый свет. Машины тотчас же сорвались с мест.

Снайпер, расстегнув латунные замочки, раскрыл футляр, выложенный изнутри красным плюшем. В футляре имелись специальные отделения и для винтовки с оптическим прицелом, и для запасных магазинов. Он положил один из магазинов в карман дождевика, вынул винтовку и передернул затвор. В патроннике уже находился один патрон, поблескивающий в тусклом свете. В магазине было еще два патрона – значит, он мог выстрелить трижды, не перезаряжая оружия. Этого было достаточно. Снайпер закрыл затвор и, положив ружье на стойку, глянул на часы.

Стрелки показывали без двадцати восьми минут девять. Стало быть, он уже чуть запаздывал. Заметно нервничая, Снайпер быстро снял перчатки и вынул из внутреннего кармана дождевика пластиковую коробочку с берушами из мягкого розового воска. Размяв один из шариков, он сунул его в ухо. Разминая второй кусочек воска, Снайпер неожиданно выронил коробочку. Вполголоса выругавшись, он опустился на колени и, нашарив ее, сунул в карман. Парик мешал ему заткнуть второе ухо. Сорвав с головы копну искусственных волос, он отшвырнул ее в сторону и снова глянул на часы, с раздражением отметив, что запаздывает уже почти на три минуты. Затем вновь стал надевать перчатки, которые почему–то не натягивались. Он сильно нервничал, нестерпимо чесалась голова, видимо, от парика. Он не знал, что будет делать, если вдруг окажется, что он прозевал свою жертву.

Неужели придется ждать еще неделю?

Наконец Снайпер все же натянул непокорную перчатку. Он чувствовал, как под белым вечерним платьем бешено колотится сердце. Чувствовал, что вот–вот запаникует и отступится… Он никак не мог собраться с мыслями, взять себя в руки. И все же через несколько минут Снайпер овладел собой, глубоко вдохнул, вынул из футляра прицельные очки. Надев их, взял винтовку и подошел к окну.

Снайпер запаздывал уже на четыре минуты, но то же самое произошло и с автобусом. Голова Элис Палм, словно разделенная пробором надвое, вырисовывалась в световом квадрате отчетливо. Снайпер мог разглядеть ее до мельчайших подробностей, даже золотую сережку в ее левом ухе. Он вскинул ружье и снял предохранитель. Автобус тем временем затормозил перед светофором, так что промахнуться было трудно.

Снайпер поднял дуло еще на дюйм, прицелился и осторожно спустил курок. Отдача была столь мощной, что болезненно заныло плечо.

Водитель же, обеспокоенный тем, что его автобус выбился из графика движения, нажал на педаль чуть раньше, чем следовало из указаний светофора. Тронувшись с места на несколько мгновений раньше, водитель, сам того не зная, продлил жизнь одной из пассажирок. Пуля, пробив в стекле отверстие, окатила ее струей мельчайших осколков. Стеклянная пыльца поблескивала на ее плечах, волосах, на страницах книжки, на незанятом соседнем кресле, на полу… Не столько испуганная, сколько озадаченная, Элис повернулась к окну, вглядываясь в насыщенную влагой ночную тьму.

Снайпер щелкнул затвором, загоняя в патронник новый патрон. Элис с удивлением рассматривала отверстие в окне, когда вторая пуля, пробив стекло, впилась ей в шею, отбрасывая в темный проход. По телу ее пробежала судорога, руки все еще сжимали потрепанную книжку. Абсолютно неподвижная, Элис лежала, уткнувшись лицом в резиновую дорожку, прикрывавшую пол. Мощная струя крови била из поврежденной аорты.

Водитель, услышав за спиной шум, взглянул в зеркальце и резко затормозил. Автобус остановился посреди перекрестка. Сзади раздался скрежет металла, а вслед за этим – вой сирены.

Кто–то из пассажиров закричал.

Снайпер поднял оружие дулом вверх и выбил использованную гильзу, ловко подхватив ее на лету. Наклонившись, отыскал на полу еще одну. Обе гильзы аккуратно поставил на стойку. Затем уложил оружие в кожаный футляр и направился к «хонде», которую оставил в переулке.

Пассажиры столпились вокруг бездыханного тела. Все молчали. Наклонившийся над Элис водитель сжал ее окровавленное запястье, пытаясь нащупать пульс. Пальцы его скользили все выше по руке, пока он наконец не понял, что с такой ужасной раной выжить невозможно, что женщина наверняка мертва. Потрясенный случившимся, он обвел испуганным взглядом бледные лица пассажиров. Затем осторожно высвободил книжку из рук Элис. Отметив страницу, он сунул книгу в карман ее пальто.

Кафетерий на Мэйн–стрит, 312, был разделен надвое подковообразной стойкой самообслуживания. Здесь проголодавшиеся копы покупали сандвичи, свежие фрукты и кое–что из горячих блюд, больше соответствовавших их бюджету, нежели гастрономическим пристрастиям. Меню, как правило, составляли жареные цыплята, пирожки с почками и на редкость безвкусная запеканка из тунца.

…Десять минут десятого. В кафетерии лишь несколько патрульных в форме, двое младших клерков из соседнего офиса и специализирующийся на убийствах детектив по имени Дэвид Улисс Аткинсон.

В эти минуты он направляется к кассе. В руках у него пластиковый поднос с большим стаканом молока и куском яблочного пирога. Взгляд детектива был прикован к кассирше – рыжеволосой стройной девушке по имени Линда. Всю последнюю неделю она работала в ночную смену, и Аткинсон потратил уйму времени, пытаясь половчее к ней подъехать.

Аткинсон был невысок – всего пять футов и восемь дюймов – тем лучше он определял чужой рост. По его мнению, рост Линды был равен пяти футам одиннадцати дюймам – причем, по крайней мере. Ничто не привлекало Аткинсона так, как высокие женщины. Подойдя к стойке, детектив вынул из кармана брюк бумажник. Пиджак при этом постарался распахнуть, продемонстрировав как можно шире свое оружие. Сегодня при нем был хромированный «кольт–357» с восьмидюймовым дулом и рукояткой розового цвета – он выглядел изысканно, внушительно, а главное – разил наповал.

Опыт показывал, что женщины редко оставались к Аткинсону равнодушными. Детектив бросил бумажник на поднос.

– Сколько с меня, милочка?

Пирог обошелся Аткинсону в доллар сорок пять центов, молоко – в шестьдесят центов, так что подсчет не доставил девушке особых хлопот. Однако смущал пристальный взгляд клиента. Впрочем, Линда не имела ничего против. Более того: этот улыбчивый полицейский показался ей довольно привлекательным. Хотя и не высок, зато прекрасно сложен. Жгучий взгляд. Густые темные волосы. Под бледно–голубой рубашкой обрисовывается развитая мускулатура. Как и многие низкорослые мужчины, одевался он безукоризненно, может быть, даже несколько консервативно. А одежде Линда придавала огромное значение: мужчины в джинсах для нее просто не существовали. Она выбила чек за пирог и молоко. Два доллара пять центов – как обычно. Аткинсон протянул ей двадцатидолларовую бумажку. Сдачу сунул в бумажник, не пересчитывая. Затем неожиданно спросил: