Бредли затушил окурок сигары в пепельнице и высыпал ее содержимое в корзину.

– У кого–нибудь еще есть вопросы? – Он обвел взглядом подчиненных.

Уиллоус молча направился к двери. Аткинсон отрицательно покачал головой. Все–таки им с Франклином удалось урвать самый лакомый кусочек. Уиллоусу же с этой Паркер предстоит искать свидетеля, которого, может быть, и на свете не существует. Конечно, Аткинсон предпочел бы, чтобы Уиллоуса просто вытолкали из кабинета пинком под зад, но и то, как все закончилось, – тоже неплохо. Он, Аткинсон, сам возьмет убийцу и утрет Уиллоусу нос.

Бредли демонстративно развернул кресло к окну, усевшись спиной к своей алчной и драчливой команде. Сейчас он попытается представить, какой будет новая стена, возведенная взамен порушенной. Бетонной – вне всяких сомнений. Ровной и безнадежно серой. Откинувшись на спинку кресла, Бредли вертел кольцо с рубином, украшавшее мизинец его левой руки.

Он не высказывал свою точку зрения, во всяком случае – определенно, но в душе был согласен с неутешительным выводом Уиллоуса: убийца не удовлетворится лишь одним убийством. Бредли знал: Элис Палм являлась первой жертвой, но отнюдь не последней.

Это подсказывал ему инстинкт полицейского.

Улица с обеих сторон была обсажена деревьями – отяжелевшие от дождя ветви, нежно–зеленые почки… Положив ноги на приборный щиток, Уиллоус ссутулился на переднем сиденье кремового «форда». Клер вела машину.

Они миновали Шонесси – один из старейших и престижнейших районов города. Почтенного вида викторианские дома, расположенные на некотором расстоянии друг от друга, некогда принадлежали весьма состоятельным людям, но теперь многие из них были поделены на небольшие квартирки, соответствующие скромным потребностям среднего класса.

– Просто фантастическая архитектура, – заметила Клер, когда они проезжали мимо особенно импозантного строения.

Уиллоус пробурчал в ответ нечто невразумительное.

– Люблю рассматривать старые дома. Возможно, я в душе архитектор… – улыбнулась Клер.

– Возможно, – безучастно отозвался Уиллоус.

Нависающие сверху ветви придорожных деревьев окатывали лобовое стекло градом дождевых капель, с которыми едва справлялись неутомимо сновавшие по стеклу дворники. Клер, на несколько минут погрузившаяся в молчание, неожиданно спросила:

– Этот пропавший бейсболист, Шелли Райс… Как вы узнали его имя?

– Он сам позвонил на Мэйн, 312, и сообщил свое имя дежурному. А тот передал мне.

– Почему именно вам? Почему не Франклину, не Аткинсону? Разве он не знал, что они этим занимаются?

– Конечно, знал. Но он мне кое–чем обязан. Стало быть, вернул должок.

Ноги Уиллоуса все еще лежали на щитке. Клер отметила, что его носки – хотя и оба темно–синие – все же были от разных пар.

– Но почему в таком случае вы не сказали об этом Бредли? Почему не сказали ему, что у вас уже имеется имя и адрес пропавшего свидетеля?

– Потому что тогда он придумал бы для нас что–нибудь другое. Так просто – чтобы занять нас чем–нибудь.

– То есть как это? – удивилась Клер.

– Райс ничего не знает об убийстве. Откуда ему знать? Мы потратим время на болтовню с ним только для того, чтобы отчитаться о проделанной работе.

– Простите, я вас не понимаю… Зачем Бредли выдумывать для вас бессмысленные задания, зачем заставлять вас тратить время впустую?

– Он считает, что я переутомился, что у меня эмоциональное расстройство. Чем–нибудь занять меня – своего рода терапия. Но дать мне действительно серьезное поручение он не решается. Боится, что я провалю все дело.

– Провалите? Каким образом?

– Поверьте, существуют сотни разных способов угробить дело.

– А чем же мы займемся, покончив с Райсом?

– Что–нибудь придумаем, – ответил Уиллоус. – Сюда, первый поворот налево.

– Как скажете.

Клер, сосредоточившись на управлении, резко повернула руль и нажала на газ. Задние колеса взвизгнули, заскользив по мокрому асфальту: «форд» занесло на тротуар. Уиллоуса с такой силой бросило на приборный щиток, что он перевернулся, оставив на лобовом стекле жирный черный след своего ботинка. Клер уверенно выровняла машину. Она коснулась руки Уиллоуса:

– Послушайте, я слышала о вашем напарнике, и мне… мне, право, очень жаль… Что ж, рак – это судьба. Я понимаю, вам сейчас, должно быть, очень тяжело…

– Давайте поговорим о чем–нибудь другом, – сказал Уиллоус.

– Да, да, конечно. И все же мне не нравится ваша позиция. Послушайте, было бы просто замечательно, если бы вдруг случилось чудо – и вы вдвоем зажили бы счастливо в каком–нибудь пряничном домике в глухом лесу.

– Что–что?.. – переспросил Уиллоус.

– Но, если чуда не произойдет и нам с вами придется работать вместе, постарайтесь запомнить следующее. Так вот: в его болезни нет моей вины.

Шелли Райс жил в кирпичном трехэтажном доме со множеством окон из тонированного стекла и новенькой кедровой крышей. Дом, стоявший в самом центре стофутового участка, был обнесен низеньким декоративным заборчиком, также кирпичным. Клер аккуратно припарковала машину.

Не успела она заглушить мотор, как Уиллоус уже выскочил на дорожку. Захлопнув дверцу, он быстро направился к дому. Клер, ступив на лужайку с сочной, тщательно подстриженной травой, поспешила следом за ним.

Уиллоус, стоя перед черными железными воротами, возился с щеколдой, покрытой свежим слоем краски. Клер подошла как раз в тот момент, когда ему наконец удалось открыть ворота. Они направились к дому, ступая по тропинке, прихотливо петляющей по зеленой лужайке. Когда они поднялись на крыльцо, Уиллоус, не говоря ни слова, расстегнул висевшую у него под мышкой кобуру с тупорылым «смит–и–вессоном».

Над дверью висел металлический молоточек – выполненное в стиле модерн лицо молодой девушки. Молоток этот нагляднейшим образом свидетельствовал о небрежении и запустении. Черты лица, когда–то чистые и прекрасные, со временем стерлись и покрылись зеленью. Щеки девушки были словно изрыты оспинами, глазницы запылились. Уиллоус несколько мгновений колебался, затем с силой ударил кулаком по белой деревянной двери. Из водостока на перила хлынул мощный поток воды, орошая стоявший здесь же старый велосипед.

Дверь открыл сам Шелли Райс.

Уиллоус окинул его оценивающим взглядом, возраст – лет 25, рост – шесть футов ровно, вес – примерно сто семьдесят фунтов. Довольно длинные, светлые волосы, приветливое открытое лицо. На нем была черная футболка и серые бриджи. Опустив взгляд, Уиллоус вместо оранжевых кроссовок увидел босые ноги парня. А глаза – точь–в–точь как у кота Фрица, один – голубой, другой – зеленый. Райс не обратил на Уиллоуса ни малейшего внимания. Улыбнувшись Клер, парень спросил:

– Из полиции, верно?

– Точно, угадал, – ответил Уиллоус.

Райс же предоставил Клер еще одну возможность полюбоваться его прекрасными зубами.

– Ну что ж, входите, – сказал он наконец.

Уиллоус шагнул к Райсу и, когда тот машинально попятился, легонько толкнул его кулаком в грудь. Райс споткнулся, отступая все дальше и дальше. При этом, как ни странно, он все еще улыбался. Наконец повернулся и прошел в небольшой коридор. Потом, миновав арку – повернул налево, в жилую комнату, дубовые половицы которой устилали персидские ковры. У массивного каменного камина стоял огромный диван, рядом два кресла. На антикварном китайском столике возвышалась лампа розового мрамора.

Пройдя под высокой аркой, Уиллоус прошел в столовую, где стояли огромный стол красного дерева, восемь таких же стульев, квебекский сосновый комод восемнадцатого столетия и изящный чайный столик – точно такой же Уиллоус видел когда–то у своей бабушки. Обойдя длинный сверкающий стол, он подошел к огромному – от пола до потолка – тонированному окну. Казалось, отсюда был виден весь город: и гавань, и разбросанные вокруг небоскребы мягких пастельных тонов…

Было совершенно очевидно: дом прямо–таки источал запах денег; не надо было и стараться учуять этот запах. Однако кому все это принадлежало? Конечно, не босоногому Шелли Райсу в черной футболке. Шелли – тот наверняка бы вышвырнул персидские ковры на свалку и купил бы несколько сот ярдов яркой дерюжки.