— Ты видел? — шепотом спросила Варя. У нее подгибались ноги. Ей хотелось сесть на землю и заплакать.

— Летом они не опасны, — ответил Людмил немного изменившимся голосом. — Даже зимой они только стаей нападают. Идем. Все равно ведь надо идти.

— Ты думаешь, не стоит вернуться?

— Зачем? Все равно ведь, если он захочет напасть… Он не нападет, летом они не опасны… Идем немножко быстрее. Скоро должен быть ельник.

— Людмил, ты приехал к нам из Болгарии…

— Думаешь, у нас в Болгарии нет волков?

Они быстрыми шагами прошли мимо чащобы, где он скрылся. Из чащобы неслось соловьиное ликование. Оглашало весь лес.

— Людмил, можно оглянуться, как ты думаешь?

— Отчего же?

Они оба оглянулись и увидели позади себя, очень близко, сомкнувшуюся темноту ночи. Быстро надвигалась недолгая июньская ночь, когда между двумя зорями едва замигают бледные звезды, а восток уже розовеет. Но сюда, в лес, ночь приходила лесная, с густым сумраком за каждым кустом и фантастическими очертаниями пней. Ветви деревьев тянутся на тропку, будто хотят схватить. Птичий свист сменяется таинственной тишиной, когда птица, пугаясь чего-то, умолкает и из глубины леса доносятся шорохи, потрескивание валежника, словно чьи-то шаги. А небо светлее леса высоко стоит над деревьями. Слабенькая сине-зеленая звездочка зажглась в нем, одна-одинешенька.

— Людмил, теперь уже не различишь, сколько на дедовых часах?

— Нет, не различить. Варя, я хотел… Что мне пришло в голову… Хочешь, расскажу тебе о Записках?

— Конечно, Людмил… Ой, Людмил!

— Что ты?

— Нет, ничего. Ты, как маленькую, ведешь меня за руку. Я не трушу, не думай. Рассказывай. Но я не трушу, не трушу…

— Так вот… Она была тоже Варей Лыковой. Нет, она стала Лыковой, когда вышла замуж за подпоручика Сергея Лыкова… Но что я тебе говорю, ведь ты знаешь… Ей исполнилось девятнадцать, когда она приехала в наш болгарский городок Габрово в декабре тысяча восемьсот семьдесят седьмого года. Ты ведь знаешь, ей исполнилось в день приезда.

— Да… Людмил, погляди.

Наверно, он уже увидел сам. Вдоль тропы, краем леса, то скрываясь за деревом, то показывая темный бок, легкой трусцой бежал волк. Он сопровождал их. Они остановились. Он тоже стал. В это время выплыл и повис над самой тропой, будто вырезанный из позолоченной бумаги, тонкий серп луны. Глаза волка, отразив лунный свет, блеснули синим и острым.

— Лучше идти, — тихо сказал Людмил.

Он шел по левую сторону Вари. Теперь он перешел направо.

— Зачем? — спросила Варя.

— Так, — ответил Людмил.

Теперь он шел с той стороны, где краем леса, то исчезая за деревьями, то появляясь, бежал трусцой волк.

«Людмил! Как ты бледен при лунном свете, ты очень бледен в своем черном свитере! Если бы мы случайно не напали на лодку с веслами, ничего бы не было. Неужели он нас сожрет, господи!» Жалобный звук, похожий на плач, нечаянно вырвался у Вари из горла.

— И вот… она приехала в Габрово… — запинающимся голосом заговорил Людмил. — А Габрово в то время все забито лазаретами. Были тысячи раненых. Она приехала в Габрово, потому что…

— Людмил! — перебила Варя. — Зачем я завела тебя сюда, в лес!

Она отчаянным жестом сложила руки на груди.

Синее, острое блеснуло на нее из мрака леса, на мгновение потухло и снова блеснуло, передвинувшись по другую сторону большого, с раскидистыми сучьями дерева. Совсем невдалеке со стороны Людмила Варя увидела длинную волчью морду.

— Ты не завела меня, мы вместе зашли, — сказал Людмил. — Они не опасны летом, не бойся.

— Людмил! — позвала Варя, больно прижимая к груди руки. — Ты умеешь лазать по деревьям?

— Конечно, умею. Почему ты спрашиваешь?

— Людмил, ведь ты комсомолец?

— Да.

— Людмил, дай мне честное комсомольское слово, что исполнишь мою единственную просьбу.

— Что-то странно ты говоришь.

— Людмил, дай комсомольское слово!

— Ну… нет, сначала скажи, какая просьба.

— Залезь на дерево, самое высокое…

— Пожалуй, согласен.

— Спасибо, Людмил, спасибо! Скорей залезай!

— Сначала ты.

— Людмил, прошу, прошу, залезь на дерево! Я тоже залезу… После тебя.

— Нет, ты сначала.

— Я сразу за тобой залезу, Людмил.

— Он нас не тронет, Варя, не бойся, — ласково сказал Людмил.

— Залезь на дерево. Ну, залезай же, Людмил!

Он взял ее за руку и продолжал:

— Так вот… она приехала в Габрово и явилась к генералу. У нее было письмо…

Они снова медленно шли, держась за руки. Тропа повернула. Просветлевший месяц висел теперь не над тропой, а качался сбоку, между ветвями. По высокому куполу неба рассыпались, бледно мигая, редкие звезды. Людмил шел, глядя вперед. А Варя изредка поворачивала голову и видела мелькающий среди деревьев со стороны Людмила темно-серый силуэт зверя с длинной мордой.

— Генерал прочитал письмо и сказал: «Я рад оказать вам услугу, но полк, в котором служит ваш жених подпоручик Лыков, стоит на Шипкинском перевале, в жесточайших зимних условиях, и я не могу допустить, чтобы вы…» — «Нет! — отвечала Варвара Викентьевна. — Не остерегайте меня, я не боюсь жесточайших условий…»

— Людмил! — внезапно на весь лес крикнула Варя.

Что-то перевернулось в ней. Сердце забилось короткими тугими толчками.

— Что ей условия, что ей! — крикнула Варя на весь лес. Подняла под ногами сухой сук, весь в лишаях и бородавках. Нерассуждающая, какая-то звонкая отвага толкала ее. Она занесла сук над головой и, почти не сознавая, что делает, вошла в лес.

Серое, длинное вильнуло между деревьями.

— Подлый, иди прочь! — крикнула Варя.

В ту же секунду возле нее очутился Людмил и срывал через голову свой черный свитер.

— Зачем? Зачем? — без слез, с плачем в груди спрашивала Варя.

— Если кинется, воткну ему в глотку, — обматывая свитером руку, говорил Людмил. — Я читал, так можно, если кинется… задушить… — говорил он, задыхаясь.

Они шли от дерева к дереву и все глубже входили в лес.

— Эй ты, подлый, где ты? — крикнула Варя и ударила сучком о березовый ствол. Сучок хрустнул и переломился, в руке остался трухлявый обломок. Варя отшвырнула обломок. Они шли, шли. В лесу немного посветлело, стало свободнее и шире. Стали реже деревья. Повеяло сыростью. Они вышли на поляну с белой от росы травой.

— Мы заблудились, — сказал Людмил.

Варя подняла ладони к лицу и громко заплакала.

— Не плачь, — утешал Людмил. — Это вовсе был и не волк. Я, правда, на минуту подумал… Ты тоже подумала? Ты смелая. Не плачь. А еще говорила, что никогда не плачешь!

— Никогда, — ответила Варя, открывая лицо. — Просто устала. Очень устала, ноги подкашиваются. Давай отдохнем немножко, Людмил, ты тоже устал.

Если бы они и захотели идти, они не знали, в каком направлении. Когда они заблудились? Они пропустили ельничек, от которого лесник велел сворачивать влево. А может, не дошли до него. Где Привольное и Ока? Направо или налево от поляны? Прямо? Далеко или близко? Ни единого звука реки, ни гудка теплохода не долетало сюда.

Только со всех краев, из чернеющей глубины леса и вокруг, неслись соловьиные трели и щелканье… А если он снова появится? Волк или собака, все равно страшно. Ночью в лесу… Нет спичек, вот беда! Какой ты мужчина, Людмил, эх ты! У тебя нет спичек, а как бы нужен костер! Костер был бы для них спасением. Они прождали бы спокойно до солнца. Надо ждать восхода солнца и тогда определить, как идти. Надо идти на запад от солнца, там Ока и Привольное. Чуть заяснеет утро, Варя и Людмил пойдут от зари на запад и доберутся до дома.

Людмил собрал по краю леса охапку хвороста. Они перетащили хворост на середину поляны и сели на охапку спина к спине, для тепла и чтобы не упускать из глаз всю поляну, на случай, если «он» снова появится.

Людмил разыскал два здоровенных сука, один Варе, другой себе. Все-таки защита. Суки могли по виду сойти за ружья. Главное, как известно, не падать духом!