— Не спорь со мной по пустякам, — велела она. — Мужчина должен уступать женщине в мелочах, но решительно добиваться своего на магистральной линии жизни.

— Где ты таких слов наслушалась? — удивился Антон. — Ну, кури.

Он щелкнул пачку ногтем снизу. Сигарета выскочила ровно наполовину. Антон поднес зажигалку и предупредил:

— Не вдыхай дым. Этого попервоначалу нельзя делать.

— Не все ли мне теперь равно!

Леночка прикурила, вдохнула дым и потом пять минут откашливалась, запивая огорчение остывшим кофе и проливая слезы.

— Я не буду спорить с тобой по мелочам, — сказал Антон.

— Ну и дурак, — жалобно всхлипнула Леночка.

Она внезапно побледнела и уронила сигарету в стакан. Перепугавшись, Антон схватил ее за руку:

— Тебе плохо?

— Да… Нет… Ничего… — прошептала Леночке и широко раскрытые глаза ее не мигали, уставившись в одну точку. Он обернулся посмотреть, что это за такая необыкновенная точка. В проходе стоял человек лет тридцати, высокий, черноволосый и в больших очках. Заметив внимание к себе Антона, он пошел было к выходу, но передумал и вернулся на прежнее место. Постоял и, медленно переступая ногами, направился к их столику.

— Ленка… — проговорил он, не дойдя шага. — Это ты?

— Да, Христо, это я, — сказала Леночка завороженным голосом.

— Это ты? — повторил Христо.

— Это я, — снова сказала Леночка. Антон не выдержал и, приставив палец к груди, произнес:

— А это — я. Пора бы заметить.

— Да, — опомнился черноволосый Христо. — Будьте здоровы.

— Не жалуюсь, — сказал Антон. — Мое здоровье в порядке.

Ему было скверно, и мутные предчувствия тревожили ум.

— Познакомьтесь, — сказала Леночка. К ней уже возвратился прежний цвет лица. — Это Христо. Болгарский кинорежиссер. Мы познакомились в позапрошлом году. Помнишь, был фестиваль?

— О, помню, — произнес Христо, прикрыв глаза под очками, хотя это «помнишь» было сказано не ему. Он протянул руку — Очень рад. Не помню, — сказал Антон и так пожал протянутую ему руку, что у режиссера дернулась губа. — Кино меня мало интересует.

— На свете много вещей более интересных, чем кинематограф, — примирительно согласился Христо.

— Кино обожают и основном девушки, — сказал Антон.

Кинорежиссер сел на край дивана, пробормотал, глядя на Леночку:

— Неужели это ты, Ленка…

— Ну я же, — засмеялась она. — Тебя, кажется, ждут друзья?

— Подождут, — поморщился Христо, коротко глянув на дальний столик. Они ждут не меня, а моего согласия ставить картину по отвратительному сценарию, который они сочинили. Они думают, что в кафе человек сговорчивей. Выпьет

коньяк и похвалит то, что ругал на художественном совете. Они ошиблись. Я не такой.

— Ты будешь ставить картину у нас на Ленфильме?

— Совместно, Ленка. Две студии. Они пригласили меня и сказали, что сценарий уже готов. О, я покажу тебе этот сценарий!

— Я ничего не понимаю в сценариях, — вздохнула Леночка.

— Зато я понимаю в сценариях! — Христо совсем рассердился. Не оборачиваясь, он погрозил пальцем дальнему столику.

— Скажи им, что надо делать, и они напишут новый, — посоветовала Леночка.

Христо пропустил совет мимо ушей и сказал:

— Ленка, можно, я попрошу вина? Я хочу выпить за нашу встречу.

— Можно, — разрешила Леночка.

Официантка принесла шампанское. Антон сказал «при чем тут я» и вылил себе в стакан остатки бенедиктина Пока режиссер возился с пузырящимся вином, Антон выдул бенедиктин и стал злиться, горько ревнуя.

— И перестаньте называть ее Ленкой! — велел он.

Христо объяснил ему:

— По-болгарски это звучит очень ласкательно.

— Тем более, — отрезал Антон.

Он прикинул, сколько останется денег от счета, пошел к буфету и все остатки пропил. Вернулся к столику, и они примолкли, с довольным видом улыбаясь друг дружке. Антон понял, что совершил глупость, оставив их вдвоем. Они тут без него назначили свидание. Это уж точно, как МС2 = Е.

Тяжело опустившись на диван, пытаясь построить на лице равнодушную ухмылку, Антон спросил:

— Успели?

Режиссер отвел глаза, а Леночка сказала, нахмурившись:

— Что ты имеешь в виду?

— Свидание.

— Да, успели! — Леночка надменно вскинула подбородок. Предательски обмякло тело, и он вдруг вспомнил, какой у него сейчас отвратительный, раздутый и перекошенный нос. Он вспомнил, что давно не стрижен, что денег у него нет, а на правом носке дырка. Он чувствовал, как становится все меньше и ниже ростом.

— Значит, так, — выговорил Антон. — Тогда я пойду. Сейчас расплачусь и пойду прочь… Он стал звать официантку. Христо изображал смех и говорил с усилившимся акцентом:

— В истории был такой плохой пример, вспоминайте венецианского мавра, которого звали Отелло. Он неправильно задушил Дездемону, а после этого ему пришлось заколоть себя. Христо схватил ножичек со стола и показал, как поразил себя несчастный Отелло.

— Конечно, вы знаете эту трагедию, — сказал он и бросил ножичек на скатерть.

— Слышал краем уха, — отозвался Антон, глядя на режиссера с бессильной ненавистью.

— Вот видишь, — поддержала Леночка. — Умные люди должны учиться на чужих ошибках.

— Выпьем за эту мысль, — обрадовался Христо и, неловко взяв бокал, пролил вино на свой пестрый, вызывающий зависть свитер.

— Ах, — сказала Леночка, выхватила из сумки платок и подала режиссеру. Антон узнал свой платок, которым в прошлое воскресенье чистил Леночке забрызганные чулки.

«Где тот платок, который дал тебе я? — подумал он шекспировскими словами. — У Кассио?»

Подошла наконец официантка, и он расплатился. Поднялся и сказал:

— Прощай. Я скажу гардеробщику, чтобы выдал даме пальто по тридцать второму номеру.

— Антон! — позвал Христо. — Не делайте глупость. Ничего не случилось. Просто Ленка… Елена имеет знакомого мужчину. Разве это состоит преступление?

— Это состоит свинство! — сказал Антон и быстро зашагал в направлении выхода.

Здесь уместно сообщить тебе, читатель, что никого он не убил, а добрел пешком до набережной, пошатался несколько часов вдоль Невы, докурил пачку и отправился в училище спать. А поскольку о силе любви судят по совершенным из-за нее глупостям, согласимся, что Антон любил Леночку так себе, средне. Утром, проснувшись, он вспомнил вчерашнее и горестно пожаловался тощей казенной подушке: — Вот тебе и теория вероятностей. Забыть бы ее к черту. Да и теорию вероятностей тоже. Позавтракав, он приободрился и решил провести день за городом, в одиночестве обдумать, как дальше жить. Но на Финляндском вокзале он не стерпел и позвонил по телефону. Казенный голос строгой мамы доложил ему, что Лены нет дома. — Я этого и ожидал, — сказал Антон и набросил трубку на крючок. Он уехал в мокрый, тес и бродил там до сумерек, сшибая палкой ветки и топча поздние грибы. Когда совсем задрог, вернулся в город, купил бритвенные лезвия и поехал в училище — может, там хоть кино какое-нибудь в клубе крутят…В клубе шла такая занудная картина, что спусти десять минут Антон поплелся вон. Он стал бродить по этажам, и во всех коридорах было пусто, холодно и уныло. В коридоре третьего курса стоял у тумбочки дневального Григорий Шевалдин в бескозырке на рыжих вихрах и с повязкой на рукаве.

— Эк тебя, старина, — посочувствовал Антон. — На чем сгорел?

— На львах и тиграх, — поведал Григорий. — В общем, пришел я в училище обедать. Я ведь москвич, родственников здесь нет, кормить меня, кроме государства, некому. А в кармане у меня, между прочим, лежало позаимствованное в зоопарке объявление: «Кормление львов и тигров в час дня». Дернул меня бес приклеить эту бумажку на дверь камбуза. Оборачиваюсь — за спиной дежурный офицер. Увольнительную тут же отобрали и в наряд сунули. А ты что витаешь, словно тень старого короля?

— Погода плохая, — сказал Антон.

— Нравственно здоровый военнослужащий побежит в увольнение сквозь смерчи и ураганы. Его не остановит даже землетрясение. Может, шерше ля фам? — догадался Григорий.