И вдруг однажды вечером хозяин пивной зовет его к телефону...

Бенстед и Белянин-Белявский все это время не забывали о Дружиловском. Их тревожило высказанное Беляниным подозрение, не подсовывает ли подпоручика сама польская разведка.

В конторе его ждали Бенстед и низкорослый толстяк с наголо бритой головой и добродушным лицом. Однако его маленькие серые глаза, точно буравчики, сверлили собеседника, начисто смывая ощущение добродушия. Хозяин конторы представил его, не называя фамилии, как человека, который хочет и может помочь.

— Вы должны доказать, что вы не агент Польши, — сказал толстяк и воткнул буравчики в смятенную душу Дружиловского.

— Ну как я могу это доказать? — уныло спросил он и отвел глаза.

— Поступком. Вы бывали в здешнем польском консульстве?

— Это еще зачем? — Дружиловский насторожился.

— Дело мы придумаем.

— Нет, туда я не пойду, — решительно заявил Дружиловский. Он подумал, что его хотят отдать в беспощадные руки польской дефензивы.

Собеседник, очевидно, угадал ход его мыслей.

— Сейчас вы поймете, что я ни в чем не могу содействовать польской разведке, — сказал толстяк. — Я Белянин-Белявский.

— Не может быть! — отшатнулся Дружиловский.

— Это доказать легко — в отличие от вас у меня есть документы, — Белянин улыбнулся, а его буравчики вонзались все глубже. — Так что, если вы рассказали о себе правду и вам действительно пришлось пострадать из-за драгоценностей моей жены, я должен выразить вам сочувствие. А вы просто обязаны мне верить.

— Я верю, — тихо произнес Дружиловский, озадаченно покачивая головой.

— Вам надо посетить польское консульство, — произнес Белянин.

— Но неужели вы больше никак не можете меня проверить? — взмолился Дружиловский.

— Дело не только в нашей проверке.

— Они меня схватят, — заскулил он.

— Господин Дружиловский, нельзя же так, — рассердился Белянин. — Выслушайте сначала... или возвращайтесь в свою пивную.

— Я слушаю, — покорно кивнул он, прикрыв рукой вздрагивающие усики.

— Вы пойдете в консульство и добьетесь, чтобы вас принял господин Кучковский! — энергично начал Белянин. — Запомните — именно Кучковский. Мы с ним хорошо знакомы. Он ведает защитой материальных интересов поляков в Германии. Вы придете к нему в качестве русского подданного, имеющего наследственное право на некое имущество в Польше. Никаких подробностей не надо, вы вообще пришли только выяснить, как вам надо поступать. Он скажет, что в его функции ваше дело не входит. Может быть, он посоветует идти к русскому консулу. Вы скажете, что уже были там и консул отказался помочь. В общем, вам надо всячески затягивать разговор.

Дружиловский понимающе качал головой, он начал понемногу успокаиваться.

— Какой фамилией мне назваться? — спросил он.

— Вы назовете свою фамилию, — ответил Белянин. — Это не играет ровно никакой роли, и вообще, то, что я сказал, только предлог. Вы должны, уловив момент, взять со стола Кучковского какую-нибудь бумагу... документ... Это нам необходимо с господином Бенстедом.

Глаза у Дружиловского округлились.

— Как это взять?

Белянин тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Послушайте, господин Дружиловский... Вы связали свою судьбу с работой, где таких вопросов не задают. Взять — это значит взять. Особенно если вы действительно хотите уехать в Германию.

— А если, не будет... такого момента? — спросил Дружиловский.

— А если будет? — повысил голос Белянин.

Дружиловский понял — сейчас решается его судьба и другого такого момента ему не представится.

— Бумажку брать все равно какую? — спросил он.

— Лю-бу-ю, — ответил Белянин. — Нам важна зацепка за любой документ консульства.

Сотрудник польского консульства Кучковский был не только хорошим знакомым Белянина, но и агентом немецкой разведки, так что нет ничего удивительного, что он не только создал удобный момент, но и положил на столе поближе к Дружиловскому какой-то документ.

Дружиловский принес его в контору Бенстеда.

— Ну, видите? Прекрасно сработанная операция, и ничего страшного, — сказал Белянин и, не читая, спрятал документ в стол.

Не остыв от страха, пережитого в польском консульстве, Дружиловский неуверенно улыбался. Ладони у него еще и сейчас были влажные.

— Единственный промах в операции — это то, что вы назвались своим настоящим именем, но это уже моя ошибка... — сказал Бенстед. — Но даже если они засекли вашу фамилию и станут наводить справки, они не смогут ничего сделать, вы будете уже в Берлине.

Накануне отъезда он зашел к Бенстеду, который дал ему немного денег и сказал:

— В Берлине сразу же идите в министерство иностранных дел. Запомните: комната семнадцать, доктор Ротт.

Дружиловского встретил летний Берлин — солнечный, чистенький. Было утро, пышная зелень скрывала массивные угрюмые дома, бросала густую тень на торцовые мостовые. По широкой Унтер-ден-Линден в обе стороны катили автомобили, кареты. Торопились на службу чиновники — все в черном, одинаковые, точно их где-то отштамповали. Шли стайками гимназисты, тоже в одинаковой форме, с лакированными ранцами за спиной. Со скрежетом поднимались железные шторы магазинных витрин. Прошел отряд полицейских, аккуратная черная колонна ритмично покачивалась, двигаясь по середине улицы, а на трубах шедшего впереди оркестра сияло солнце.

Дружиловский в приподнятом настроении шел по городу, снова ощущая себя необходимым. Он уже был уверен, что все будет хорошо: немцы народ серьезный, воспитанный, они никогда не позволят себе подлости — сам подлец, он больше всего боялся подлости других.

Сидевший за столом в вестибюле министерства иностранных дел дежурный сотрудник был отменно вежлив. Узнав, к кому пришел Дружиловский, он немедленно переговорил по телефону и, положив трубку, сказал почтительно:

— Доктор Ротт ждет вас.

На втором этаже другой человек провел Дружиловского до двери в комнату номер семнадцать.

— Сюда, пожалуйста.

Доктор Ротт — высокий, с удлиненной лысой головой, поперек темени были аккуратно уложены реденькие белые волосы — поднялся навстречу, поздоровался с Дружиловский и, указав на кресло, вернулся за массивный стол, на котором, кроме чернильницы и пресс-папье, не было ни листка бумаги.

«Я здесь нужен», — повторил про себя Дружиловский, чтобы успокоиться. Он выжидательно и преданно глядел на немца.

— Нам следует познакомиться, — тусклым голосом произнес доктор Ротт. — Расскажите о себе, пожалуйста.

Дружиловский напряг все свое внимание и начал рассказывать... Он понимал, что самый опасный момент — его плохая осведомленность о делах дефензивы.

Но доктор Ротт сразу это почувствовал и, воспользовавшись первой же паузой, сказал мягко:

— Чуть подробнее, пожалуйста.

Дружиловский начал врать, он решил, что немцам не так-то легко проконтролировать полет его фантазии. Для начала он взял самую острую для немцев тему — связь дефензивы с французской «Сюрте женераль». В Ровно у него были на этот счет некоторые наблюдения.

Дружиловский говорил долго, с ужасом чувствуя, что выдыхается.

— Хорошо. Довольно, — сказал доктор Ротт. — Наше знакомство состоялось, теперь с вами поговорят другие.

Дружиловского свезли на Доротеяштрассе. Там в доме, похожем на жилой, с ним говорили двое, и это был совсем не допрос, а беседа, и, как показалось ему, несущественная. Он ошибался — с ним говорили опытнейшие разведчики, которым этого краткого разговора было вполне достаточно для безошибочного вывода: они имеют дело с человеком довольно ограниченных возможностей. И все же было решено, что его можно использовать, — русские агенты, да еще с некоторым опытом, нужны. Но не следует, однако, торопиться, сначала надо его проверить.